Правда варварской Руси - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/164
• Следующая

Как видим, авторы, изображавшие Златоглавую Русь в духе некоего «сонного царства», оказываются очень далеки от действительности. Страна жила и развивалась весьма энергично. Уже успел сформироваться общероссийский рынок, разные города и уезды специализировались на различных видах продукции. Кроме Москвы, крупными центрами торговли были Архангельск, Астрахань, Казань, Новгород, Псков, Ярославль, Устюг, Брянск, Нижний Новгород (а всего на Руси насчитывалось 923 города). Действовали оживленные ежегодные ярмарки — Макарьевская, Ирбитская, Тихвинская, Свенская, Ямышевская.

Уже выделились крупные купцы и промышленники, ничуть не уступавшие западным воротилам: Строгановы, Светешников, Шорины, Патокины, Филатьевы, Босые, Ревякины, Балезины, Панкратьевы, Усовы, Стояновы, Емельяновы. На Руси считалось, что человек, сумевший нажить большое состояние и распоряжаться им — ценный специалист, его опыт надо использовать. Таким людям царь жаловал чин «гостя», они получали прямой доступ к монарху, освобождались от податей, становились советниками и финансовыми агентами правительства. Через них велась казенная торговля, они назначались на важные посты, получали подряды на строительство, поставки для армии. За гостями в торгово-промышленной иерархии шли около 400 купцов гостиной и суконной сотен. Они тоже пользовались значительными привилегиями и налоговыми льготами, занимали видное место в финансовых делах государства, в руководстве городской и ярмарочной торговлей. А низшим разрядом предпринимателей были жители черных слобод и сотен («черные» — значит платившие подать) — ремесленники, мелкие лавочники. Но в России торговлей и предпринимательством занимались вообще все сословия — и бояре, и дворяне, и стрельцы, и монастыри, и крестьяне.

Что же касается «крепостного права», то в XVII в. было закрепощено не более половины крестьян. Да и само это право весьма отличалось от форм XVIII–XIX вв. Человека никто не мог продать или купить, распоряжаться его судьбой. Он был только «прикреплен» к земле, и именно земля, а не крестьяне обладала соответствующим юридическим статусом. Если ее владелец — «черносошный», он платил подати в казну, а если «обельный», он «обелялся» от обязанностей по отношению к государству и нес подати и повинности в пользу помещика-военного, вотчинника-боярина, монастыря. Причем крестьянин, как свободный так и крепостной, считался хозяином своей земли. Мог распоряжаться ею в завещании, подарить, продать. И… тогда уже купивший землю получал вместе с ней «тягло» по отношению к государству или помещику. А продавший освобождался от них.

И жило тогда русское простонародье куда лучше, чем во времена последующие, когда верхушка общества стала швырять деньги на балы, карты, дорогостоящие прихоти. Современники-иностранцы отмечали изобилие или по крайней мере достаток всего необходимого. Писали: «В этой стране нет бедняков» (Хуан Персидский). Одной из причин такого положения были очень низкие по меркам других стран налоги, что в разные времена отмечали Тьяполо, Ченслер, Олеарий. Государство не стремилось выжать из своих граждан последнее. Правда, в особых случаях (например, во время войны) собирался чрезвычайный налог — «десятая деньга», «пятая деньга», когда все имущество оценивалось, и в казну вносилось 10 или 20 % стоимости. Но такой налог вводил Земский Собор, решавший, что дело важное, и требуется раскошелиться «всем миром».

Когда же острой надобности не возникало, цари не мешали подданным богатеть. Человек мог развивать свое хозяйство, поставить на ноги детей. В конце концов это оказывалось выгодно и казне — в чрезвычайной ситуации она получала «десятую» или «пятую деньгу» с нажитого дополнительного богатства. И даже в случае недоимок, как указывал Олеарий, «государь… не желает допустить, чтобы хоть один из его крестьян обеднел. Если кто-нибудь из них обеднеет вследствие неурожая или по другим случайностям и несчастьям, то ему, будь он царский или боярский крестьянин, от приказа или канцелярии, в ведении которых он находится, дается пособие, и вообще обращается внимание на его деятельность, чтобы он мог снова поправиться, заплатить долг свой и внести подати начальству».

Поэтому денежки у народа водились. Русские любили хорошо покушать и выпить. В документах того времени сохранилось много рецептов блюд и напитков, от которых потекли бы слюнки и у сегодняшних гурманов. Хотя пили гораздо меньше, чем сейчас — возлияния допускались только при торжествах и праздниках. В иное время пьянство ограничивалось государственной монополией на алкогольные напитки, небольшим числом кабаков и возможностью попасть в бражную тюрьму. Бывали, конечно, и пьяницы, но они считались отщепенцами, на них старалась воздействовать сельская или городская община, а если не помогало, могла и изгнать их из своей среды.

Любили наши предки и принарядиться. Мужчины носили расшитые сорочки, верхней одеждой служили долгополые, до земли, кафтаны разных видов: зипуны (более легкие), однорядки (вроде легкого пальто), праздничные терлики, ферязи. Шапки делались в виде колпака с меховой опушкой. В холодное время или для красоты носили шубы, их шили мехом внутрь, покрывая сукном или бархатом. Женщины поверх исподних и «красных» рубах наряжались в сарафаны, дополнявшиеся курточками — летниками, душегреями, телогреями. Тоже носили шубки. Замужняя баба должна была убирать волосы под сетку-волосник и платок-убрус, «опростоволоситься» считалось позором. Но девицы сооружали сложные и замысловатые прически, вплетали в косы не только ленты, а золотые нити и кисти, жемчужные цепочки. Выходное платье, мужское и женское, и даже голенища сапог и женские башмачки украшались золотым шитьем, тиснением, мелким жемчугом. В общем, все было ярко, нарядно, жизнерадостно.

Но в ту эпоху главными для россиян были вопросы не материальные, а духовные. Основой жизни являлось православие. Быть русским — значило быть православным. А татарин или немец, принявший православие, становился полностью своим, «русским». Сама по себе Православная Церковь была могучей силой. В ее высшую иерархию, кроме патриарха, входили 4 митрополита (Новгородский и Великолукский, Ростовский и Ярославский, Казанский и Свияжский, Сарский и Подонский), ряд архиепископов и епископов. Церковь имела патриаршьи и епископские владения, 13 тыс. храмов, 1200 монастырей, духовенство насчитывало 150 тыс. священников и 15 тыс. монахов. Был институт патриарших и митрополичьих чиновников и служилых, своя система суда «по бесчестью», хозяйственные и финансовые структуры. Светскому суду церковь была неподотчетна, кроме уголовных преступлений.

Однако к середине XVII в. в церковной жизни накопились и проблемы. О недостатках русской церкви много писали современники-иностранцы, у которых как раз и черпает сведения большинство историков. О том, что священники были необразованны, подвержены пьянству, что в храмах русские вешали свои частные иконы и молились им, что во время службы прихожане болтали о постороннем… Да вот только доверять подобным «свидетельствам» у нас нет никаких оснований. Писали их иноверцы, заведомо чуждые православию и настроенные к нему скептически. Сами они никогда не бывали внутри русского храма, их туда не пускали, поэтому пользовались слухами и домыслами. А их критика была рассчитана на вполне определенную категорию читателей — католиков или протестантов.

Так, Таннер язвил о православных монахинях, которые, в отличие от католических, могли по делам покидать монастыри — дескать, тут уж понятно, насколько они благочестивы и целомудренны. Но его заключения основывались сугубо на своей, западной психологии, не учитывая разницы между менталитетом русских и итальянских монахинь, описанных Боккаччо. Таннер, в общем-то, и не задумывался о подобной разнице — так же, как в бане, куда пришел одетым. Не задумывался он и о том, что по психологии русских, даже самому закоренелому распутнику вряд ли пришла бы в голову мысль о допустимости согрешить с монахиней.

• Предыдущая
• 13/164
• Следующая