Агрессия - Лоренц Конрад З. - Страница 32
- Предыдущая
- 32/64
- Следующая
Ритуализованные движения, обеспечивающие торможение агрессии у сородичей, обычно называют позами покорности или умиротворения; второй термин, пожалуй, лучше, поскольку он не так склоняет к субъективизации поведения животных. Церемонии такого рода, как и ритуализованные выразительные движения вообще, возникают разными путями. При обсуждении ритуализации мы уже видели, каким образом из конфликтного поведения, из движений намерения и т.д. могут возникнуть сигналы с функцией сообщения, и какую власть приобретают эти ритуалы. Все это было необходимо, чтобы разъяснить сущность и действие тех умиротворяющих движений, о которых пойдёт речь теперь.
Интересно, что громадное количество жестов умиротворения у самых различных животных возникло под селекционным давлением, которое оказывали механизмы поведения, вызывающие борьбу. Животное, которому нужно успокоить сородича, делает все возможное, чтобы — если высказать это по-человечески — не раздражать его. Рыба, возбуждая у сородича агрессию, расцвечивает свой яркий наряд, распахивает плавники или жаберные крышки и демонстрирует максимально возможный контур тела, двигается резко, проявляя силу; когда она просит пощады — все наоборот, по всем пунктам. Она бледнеет, по возможности прижимает плавники и поворачивается к сородичу, которого нужно успокоить, узким сечением тела, двигается медленно, крадучись, буквально пряча все стимулы, вызывающие агрессию. Петух, серьёзно побитый в драке, прячет голову в угол или за какое-нибудь укрытие, и таким образом отнимает у противника непосредственные стимулы боевого возбуждения, исходящие из его гребня и бороды. О некоторых коралловых рыбах, у которых кричаще-яркий наряд описанным образом запускает в ход внутривидовую агрессию, мы уже знаем, что они снимают эту раскраску, когда должны мирно сойтись для спаривания.
При исчезновении сигнала, призывающего к борьбе, поначалу избегается только выплеск внутривидовой агрессии; активное торможение уже начатого нападения ещё не включается. Однако совершенно очевидно, что с точки зрения эволюции здесь всего один шаг от первого до второго; и как раз возникновение умиротворяющих жестов из сигналов борьбы «с обратным знаком» являет тому прекрасный пример. Естественно, у очень многих животных угроза заключается в том, что противнику многозначительно «суют под нос» своё оружие, будь то зубы, когти, клюв, сгиб крыла или кулак. Поскольку у таких видов все эти прелестные жесты принадлежат к числу сигналов, «понимание» которых заложено в наследственности, то в зависимости от силы адресата они вызывают у него либо ответную угрозу, либо бегство; а способ возникновения жестов, предотвращающих борьбу, определён здесь однозначно: они должны состоять в том, что ищущее мира животное отворачивает оружие от противника.
Однако оружие почти никогда не служит только для нападения, оно необходимо и для защиты, для отражения ударов, — и потому в этой форме жестов умиротворения есть большое «но»: каждое животное, выполняющее такой жест, очень опасно разоружается, а во многих случаях и подставляет противнику незащищённым самое уязвимое место своего тела. Тем не менее эта форма жеста покорности распространена чрезвычайно широко, и была «найдена» независимо друг от друга самыми различными группами позвоночных. Побеждённый волк отворачивает голову и подставляет победителю чрезвычайно ранимую боковую сторону шеи, выгнутую навстречу укусу. Галка подставляет под клюв той, кого нужно умиротворить, свой незащищённый затылок: как раз то место, которое стараются достать эти птицы при серьёзном нападении с целью убийства. Это совпадение настолько бросается в глаза, что я долгое время думал, будто такое выпячивание самого уязвимого места существенно для действенности позы умиротворения. У волка и собаки это выглядит действительно так, потому что молящий о пощаде подставляет победителю яремную вену. И хотя отведение оружия, несомненно, было поначалу единственным действующим элементом в жесте умиротворения, — в моем прежнем предположении есть определённая доля истины.
Если бы зверь внезапно подставил разъярённому противнику самую ранимую часть тела незащищённой, полагаясь лишь на то, что происходящее при этом выключение боевых стимулов будет достаточным, чтобы предотвратить его атаку, — это было бы самоубийственной затеей.
Мы слишком хорошо знаем, насколько медленно происходит переход к равновесию от господства одного инстинкта над другим, и потому можем смело утверждать, что простое изъятие боевого стимула повело бы лишь к постепенному снижению агрессивности нападающего животного.
Таким образом, если внезапное принятие позы покорности тотчас же останавливает ещё грозящее нападение победителя, то мы имеем право с достаточной достоверностью предположить, что такая поза создаёт специальную стимулирующую ситуацию — и тем самым включает какое-то активное торможение.
Это безусловно верно в отношении собак, у которых я много раз видел, что побеждённый внезапно принимает позу покорности и подставляет победителю незащищённую шею — тот проделывает движение смертельной встряски «вхолостую», т.е. возле самой шеи поверженного противника, но без укуса и с закрытой пастью. То же самое относится к трехпалой чайке — среди чаек — и к галке среди врановых птиц. Среди чаек, поведение которых известно особенно хорошо благодаря исследованиям Тинбергена и его учеников, трехпалая чайка занимает особое положение, в том смысле, что экологическое своеобразие — она гнездится по кромкам скальных обрывов — привязывает её к гнезду. Птенцы, находящиеся в гнезде, нуждаются в действенной защите от возможного нападения чужих чаек больше, чем такие же малыши других видов, растущие на земле: те, если потребуется, могут убежать. Соответственно и жест умиротворения у трехпалых чаек не только более развит, но и подчеркнут у молодых птиц особым цветным узором, усиливающим его действие. Отворачивание клюва от партнёра действует как жест умиротворения у всех чаек. Однако, если у серебристой чайки и у клуши, как и у других крупных чаек рода Larus, такое движение не слишком бросается в глаза и уж никак не выглядит особым ритуалом, то у простой чайки это строго определённая танцеобразная церемония, при которой один из партнёров приближается к другому или же оба идут друг другу навстречу — если ни один не замышляет зла, — отвернув клюв точно на 180 градусов и повернувшись к другому затылком. Это «оповещение головой», как называют его английские авторы, оптически подчёркивается тем, что черно-коричневая лицевая маска и темно-красный клюв чайки при таком жесте умиротворения убираются назад, а их место занимает белоснежное оперение затылка. Если у обыкновенной чайки главную роль играет исчезновение включающих агрессию признаков — чёрной маски и красного клюва, — то у молодой трехпалой чайки особенно подчёркивается цветным узором поворот затылка: на белом фоне здесь появляется тёмный рисунок характерной формы, который — совершенно очевидно — действует как специальный тормоз агрессивного поведения.
Параллель такому развитию сигнала, тормозящего агрессию у чаек, существует и у врановых птиц. Пожалуй, все крупные чёрные и серые врановые в качестве жеста умиротворения подчёркнуто отворачивают голову от своего партнёра. У многих, как у вороны и у африканского белогрудого ворона, затылочная область, которую подставляют при этом жесте, чтобы успокоить партнёра, обозначена светлым пятном.
У галок, которым в силу их тесной совместной жизни в колониях, очевидно, в особенности необходим действенный жест умиротворения, та же часть оперения заметно отличается от остального чёрного не только замечательной шелковисто-серой окраской. Эти перья, кроме того, значительно длиннее и — как украшающие перья некоторых цапель — не имеют крючочков на бородках, так что образуют бросающийся в глаза пышный и блестящий венец, когда в максимально распушённом виде подставляются жестом покорности под клюв сородича. Чтобы тот в такой ситуации клюнул, — не бывает никогда, даже если более слабый принял позу покорности в самый момент его атаки. В большинстве случаев птица, только что яростно нападавшая, реагирует социальным «поглаживанием»:
- Предыдущая
- 32/64
- Следующая
