Дао Дэ Цзин (перевод Малявина В.В.) - Лао -цзы - Страница 44

10. В данной главе рифма прослеживается в строках 1 – 3 и 13 – 16.

Эта глава всегда казалась китайским комментаторам слишком рыхлой и многословной. К тому же она является одной из двух глав во всей книге (другая – глава LXVI), которая не сопровождается комментариями Ван Би. Это обстоятельство, а также наличие повторов в тексте главы навели некоторых толкователей на мысль о том, что часть ее представляет собой не что иное, как комментарий Ван Би, ошибочно принятый за основной текст. Находки в Мавандуе и Годяне позволяют с уверенностью отмести эти подозрения: даже годяньский список почти полностью совпадает с традиционным текстом. По содержанию же своему глава выделяется на редкость решительным и страстным осуждением жестокостей войны. Впрочем, не единственным в своем роде: захватнические войны еще в V веке до н. э. резко осуждал ученый Мо-цзы, основатель влиятельной философской школы. Подобный протест против войн должен был бы указывать на сравнительно позднее происхождение данного пассажа, если учесть, что в глубокой древности война была особого рода ритуалом и не воспринималась как произвольное насилие. Однако уже в раннем военном каноне «Сунь-цзы» война рассматривается под чисто практическим углом зрения. В то же время у Лао-цзы военные действия явно соотносятся с символикой ритуалов. Как бы то ни было, способность побороть «упоение в бою» и равным образом упоение победой была осознана в Китае как главное условие… успеха в военной кампании. Пацифист Лао-цзы умудрился стать одним из главных патронов китайской военной стратегии. Напрасно Лев Толстой, так восхищавшийся миролюбием Лао-цзы, полагал, что допущение «войны поневоле» приписано даосскому патриарху составителями его книги. Что касается даосских учителей позднейших времен, то они трактовали совет Лао-цзы «одерживать победу, но не радоваться ее плодам» как утверждение приоритета внутреннего совершенствования над внешними достижениями. Наставник Цао Синьи замечает по этому поводу: «Даже если человек добился успеха в деле совершенствования, он должен обладать человечностью и добротой, иметь мягкое и отзывчивое сердце. Только так в Посленебесном бытии (то есть в мире форм. – В. М.) может пребывать Прежденебесное (то есть первозданная полнота бытия)».

1. Упоминаемое в начальной строке «постоянное отсутствие имени» – одна из существенных характеристик дао, названная уже в главе I «Дао дэ цзина». Большинство комментаторов относят выражение «Цельный Ствол» ко 2-й строке, причем при таком прочтении последние знаки 1-й и 2-й строк рифмуются. Хэшан-гун разъясняет: «Путь может быть Инь и может быть Ян, может распространяться и может сжиматься, может быть и может не быть, поэтому он безымянен. Путь как Цельный Ствол, хотя и невелик, не имеет формы в своей утонченной малости, никто в мире не смеет повелевать им» (отметим, что у Хэшан-гуна и в ряде других списков, а также в тексте из Годяня говорится именно «никто не смеет повелевать»). Ли Янь и Су Чэ отождествляют это понятие с «природой» всех вещей, причем Ли Янь указывает, что «Цельный Ствол» одновременно так велик, что «проницает Небо и Землю» (отметим попутно еще один важный нюанс этой метафоры Лао-цзы: способность прорастать и пронизывать сущее. – В. М.), и так мал, что «умещается в ничтожной пылинке». Некоторые современные публикаторы и переводчики считают возможным отнести знак пу (Единый Ствол) к 1-й строке. Наконец, допустимо рассматривать начальную строку и как перечисление отдельных понятий: «Путь – это превечное, безымянное, единый ствол».

2. Во 2-й строке, по уже известному нам мнению Хэшан-гуна, определение «маленький» указывает на природу Пути как изобилие бытия, представленное в «семенах» вещей или в бесконечном разнообразии микровосприятий, составляющих исток жизненного опыта. В годяньском списке фигурирует знак «мелкий» (си). Однако контекст побуждает трактовать понятие «малый» скорее как оценку – в смысле «ничтожный».

3. В 4-й строке первый знак (хоу) означает, собственно, высшую знать, удельных правителей в чжоуском Китае.

4. В 5-й строке говорится буквально: «Все вещи сами придут в гости». Имеется в виду церемония изъявления покорности среди аристократии чжоуской эпохи – нечто вроде hommage'a в феодальной Европе.

5. В 6-й строке в мавандуйских и годяньском списках говорится: «извергнут сладкую росу» в отличие от традиционного текста, где сказано «низвергнут». Ряд комментаторов считают строки 6 и 7 позднейшими вставками на том основании, что они выпадают из ритмической композиции главы, или предлагают перенести их в главу XXXVII. Однако обе они присутствуют и в мавандуйских, и в годяньском списках. В действительности эти фразы близки по смыслу некоторым суждениям в «Книге Перемен», где говорится о том, что гармония Неба и Земли делает возможным круговорот природных явлений и благоденствие государства. Комментарий Хэшан-гуна: «Небо ниспосылает высшее благо, и тогда все вещи, не получая приказания, сами собою и в равной мере соединяются в одно».

6. В 7-й строке Ма Сюйлунь предлагает заменить выражение «сами получат поровну» на встречающееся в главе LVII выражение «сами исправятся». Фраза в таком случае будет читаться следующим образом: «Люди без приказаний сами исправятся».

7. В 8-й строке слово «порядок» соответствует знаку чжи, который в гл. XXVII переведен словом «резчик». Речь идет об установлении иерархии чинов, соответствующей «расщеплению» первозданной цельности жизни и «появлению имен».

8. В списке Хэшан-гуна строки 9 и 10 читаются следующим образом: «Небо будет знать это, а коли это знают, избегнут беды». Комментарий гласит: «Когда люди следуют Пути и претворяют совершенство, Небо знает это, и духи помогают людям». Списки из Мавандуя и Годяня соответствуют общепринятому списку Ван Би. Само выражение «остановиться в знании» указывает, по всей видимости, на состояние предельной безыскусности и отсутствия желаний.

9. В данной главе рифмуются строки 1 – 4, 7 – 8, а также 9, 12, 14.

Средоточие мира – то, куда втекают все потоки жизни и куда безотчетно возвращается, словно путник в родной дом, все живое на земле, предстает постороннему взгляду неразличимо малым. Прильнуть к этой «великой малости» и есть не что иное, как «Совершенство премудрости» (название данной главы у Хэшан-гуна). Только приверженность «единому истоку» всего сущего позволяет опознать и оценить разнообразие жизни. Вот почему быть мудрым означает «знать светлое и хранить темное» или, согласно наставлению этой главы, пользоваться именами, но «знать, где остановиться», то есть не принимать имена за реальность. Для мудрого, повторим, всякое слово – лишнее, всякое действие – крайнее. Из этого не следует, конечно, что мудрец ничего не говорит и не делает. Просто он говорит, не говоря, и делает, не делая. Он не позволяет себе увлечься фантазиями и абстракциями разума. Он сосредоточен на происходящем и постигает саму действенность действия.