Дао Дэ Цзин (перевод Малявина В.В.) - Лао -цзы - Страница 38

11. Танский комментатор Ли Юэ предложил нетрадиционное прочтение четырех последних строк, с которым соглашаются, в частности, Гао Хэн и Ван Цингуа: он объединил попарно знаки «земля» и «небо», рассматривая второй знак в этих словосочетаниях как глагол. В результате концовка речения приобретает следующий вид: «Человек берет за образец Землю в качестве Земли (вариант: “то, что делает землю землей”), Небо в качестве Неба и то, что само по себе таково». Подобные удвоения одного и того же знака не редки в древнекитайской литературе и встречаются также в тексте «Дао дэ цзина». Преимущество трактовки Ли Юэ в том, что она устраняет идею онтологической или космологической иерархии, которая плохо согласуется с понятием «того, что само по себе таково». Природа Земли и Неба здесь оказывается тождественной «тому, что само по себе таково».

12. В этой главе рифмуются строки 1 – 2, 4 – 6, 8 – 9 и 10 – 11.

Лао-цзы – единственный из древних китайских учителей, кто силится постичь предельную реальность, «Облечь в образ Изначальное» (так определяется тема этой главы в комментарии Хэшан-гуна), В неописуемом состоянии полного покоя приходит интуиция чего-то «подлинного» в опыте – того, что всему предшествует, но достигает завершения даже прежде чем появляются зримые формы. Это нечто есть чистое, вездесущее саморазличение, стирающее все различия, вечное движение от себя к себе, бесконечно малый круговорот в беспредельности вселенной. Напомним, что Дэцин называл это «непосредственной действительностью» внутреннего опыта (см. с. 20). То, что, вероятно, свело с ума Ницше – прозрение вечно возвращающегося безусловного Присутствия бытийственности бытия, – для китайского мудреца есть норма, благодатная неизбежность, внушающая отдохновение незыблемого покоя. В этом свете абсолютной самотождественности всего сущего человек у Лао-цзы стоит наравне с Небом и Землей.

Комментарий Ван Би: «Имя служит определению формы, прозвание служит обозначению вещи. Нет вещи, которая не проистекала бы из Пути. Этот последний достигает завершения в хаосе. Поэтому его можно назвать величайшим. Но если великое отождествляется с чем-либо, оно непременно разделяется, а если разделяется, то теряет свою природу предела.

Природа Неба и Земли такова, что человек – ценнейшее из всех существ, а правитель – глава людей. Хотя он не управляет великим, но сам к великому относится и существует наравне с тремя другими (великими).

Закон означает образец. Человек не противодействует Земле, он обретает полный покой и так берет за образец Землю. Земля не противодействует Небу, она может все поддерживать – так она берет за образец Небо. Небо не противодействует Пути, и потому может все покрывать – так оно берет за образец Путь. Путь не противодействует тому, что таково само по себе, и тогда обретает свою природу. Брать за образец то, что таково само по себе, это значит брать за образец квадратное, будучи в квадрате, и брать за образец круглое, будучи в круге. То, что таково само по себе, – это название неназываемого, прозвище высшего предела. Применение многознайства стоит ниже отказа от знания, телесная душа стоит ниже образа семени жизни, образ семени стоит ниже бесформенного, наличие вещей стоит ниже отсутствия вещей. Так по порядку одно берет за образец другое».

1. Первые две строки в трактате «Хань Фэй-цзы» разъясняются следующим образом: «Не владеть обстановкой называется быть легким, отдалиться от подобающего себе места называется подвижностью». Меткое разъяснение этого образа принадлежит Цзяо Хуну: «Тот, кто покоен, владеет другими, а тем, кто подвижен, владеют другие».

2. В 3-й строке в списке Ван Би сказано «премудрый человек». Однако во всех прочих древних списках, а также в мавандуйских текстах и в цитате из «Дао дэ цзина», приводимой в «Хань Фэй-цзы», употреблен термин цзюнь цзы, который обозначал правителя, а также высоконравственного мужа в конфуцианском учении.

3. В 4-й строке в мавандуйских списках говорится: «Не отходит далеко от поклажи». В оригинале имеется в виду повозка с запасами продовольствия, замыкающая караван. В толкованиях Лао-цзы у Хань Фэя такая грузовая телега трактуется как символ владений правителя, но ничто не мешает истолковать этот образ и более широко – как символ тех духовных качеств, которые дают устойчивость в жизни и позволяют прожить долго. Хэшан-гун видит в этом образе аллегорию «покоя и прочности». Возможно, здесь есть еще и игра слов, поскольку оригинальное понятие состоит из знака «тяжесть» и еще одного знака, почти совпадающего по написанию с иероглифом «легкий». Речь идет, таким образом, о месте, где «легкое становится тяжелым». Как полагает современный толкователь Ван Хуэйван, здесь содержится указание на то, что мудрый целиком поглощен дорогой, и притом несущественное (повозка с грузом) есть основа существенного, каковым является движение по пути. Нань Хуайцзинь тоже видит здесь указание на неусыпное бдение просветленного духа. Если предположения Ван Хуэйвана и Нань Хуайцзиня верны, перед нами неопознанный ранее пример отождествления мудрости с чистым в своей одухотворенности действием, которое засвидетельствовано хорошо известными позднейшими формулами вроде: «Сиди, как сидишь, и иди, как идешь».

4. В 5-й строке в мавандуйских списках словосочетание «прекрасные дворцы» записано другими, хотя и сходно звучащими иероглифами. Публикаторы текста толкуют их как «постоялый двор» или «обнесенная стенами управа». Такое прочтение, во-первых, удачно подчеркивает незыблемый покой мудреца и, во-вторых, дополняет предыдущее суждение: поглощенность мудрого чистой практикой означает его свободу от предметного мира. Последние два знака в строке – чао жань – выражают идею трансцендентной устремленности духа, который возносится над всеми вещами, сливаясь с абсолютным бытием. Таким образом, здесь можно увидеть прозрение природы абсолютного духа, который всегда преодолевает сам себя, трансцендентен в своей неизбывной заданности.

С эпохи Тан комментаторы, а вслед за ними и большинство переводчиков толкуют выражение «прекрасные дворцы» как «прекрасные виды». Такой перевод возможен, но плохо соответствует семантике оригинального выражения и еще хуже – контексту главы и характеру китайского миросозерцания в эпоху создания «Дао дэ цзина»: природа тогда еще не стала предметом эстетического созерцания. Между тем еще Хэшан-гун пояснял, что речь здесь идет именно о дворцах, уточняя, что имеются в виду здания, в которых живут императрица и наложницы. Что же касается указанного здесь духовного состояния мудреца-правителя, то оно означает, согласно разъяснению У Чэна, «покойное сидение в затворенном жилище и превозмогание всего, что обременяет сердце». Р. Хенрикс, основываясь на грамматической конструкции данной фразы в мавандуйском тексте А, предлагает иное ее прочтение: «Только если он находится в обнесенном стенами жилище, он может отрешиться от забот». Такой вариант едва ли приемлем, поскольку лишает образ мудрого правителя у Лао-цзы его духовной возвышенности. Более приемлема иная интерпретация этой же темы: для мудрого правителя собственный дворец – надежная крепость именно потому, что он возносится духом над миром и оттого всегда чувствует себя в безопасности. Оригинал в самом деле располагает к отвлеченным толкованиям, например: «Не глядя на восхитительные красоты, он, находясь у себя, уносится за пределы мира» (К. Ларр).