Силовой вариант ч. 2(СИ) - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" - Страница 42

• Предыдущая
• 42/74
• Следующая

То-то и оно. Чтобы найти людей, готовых пытать своих — достаточно сказать, что перед ними предатель. А кто громче всех кричит — держи предателя?

— Что лыбишься, тварь продажная?

— Лапшу на уши… — полковник сплюнул прямо себе на грудь, чтобы удобнее было говорить — кому другому вешай. Чтобы меня арестовать, требуется согласие… начальника Главного разведывательного управления. А твои действия… товарищ следователь… можно расценить как попытку шпионажа…

— Шпионаж? В шпионаже вы как раз и обвиняетесь. Хотя — может, на измену родине переквалифицируем, это как многомудрое начальство решит. Влип ты, товарищ бывший полковник. Попал как кур в ощип.

— Лапшу не вешай — повторил полковник — ты же мне обвинение не предъявил, дятел. Какой я тебе подследственный…

— Предъявим. Всему свое время. Предъявим вам обвинение, не переживайте. Может, по эпизодам обвинения пройдемся, а?

Полковник хотел послать этого следака на три всем известные — но передумал. Может, и проговорится о чем.

— Давай… если смелый такой.

Следователь встал. Неспешно подошел к подследственному, и начал бить. Не так, конечно, как Юра — но чувствительно…

— Это тебе, сука, за улыбку твою, вражью. Все равно, мразь, под вышку пойдешь, а я хоть душу отведу. Эпизод первый, который тебе вменяется — террористический акт в аэропорту Баграм. Убийство генерала Аскерова.

— Не… ври. Я в Кандагаре был…

— А чего ж тебе сам не быть? Самый умный, да? Духовская группа — на тебя замыкалась! У них твои контакты нашли, не чьи-нибудь.

Если бы ему не было так плохо — полковник рассмеялся бы. Ему даже стало жаль этого маленького, озлобленного человечка, пытающего и допрашивающего его. Если бы он подумал головой — то мог бы сообразить, что эти координаты — очередная цель группы ликвидаторов, а не контакты резидента. Это только идиот — держит контакты резидента при себе.

— Это тебе… кто сказал?

— Ты про себя говори, вражина!

Предатель, точно. Это связано с разгромом точки на границе. Так вот он какой ход решил сделать. Не терял времени даром, не терял, вражина.

Как же мерзко все.

— Ну что, вражина?

Господи… тридцать седьмой прошел давно… вражина.

— Дурак ты… товарищ следователь. Меня незаконно… схватили — не сообразил?

— Отказываетесь, значит?

— Мне… признаваться не в чем, товарищ следователь. Ты военному прокурору то доложился? Под суд ведь пойдешь.

Следователь снова хотел подойти и ударить — но почему-то передумал. Видимо — решил сменить тактику.

— Значит, вы невиновны, так?

Цагоев… улыбнулся разбитыми губами

— Какой смысл… с тобой говорить… дураком… Тебя подставили, меня притащили ты и… мордуешь. Потом отвечать будешь. С тобой говорить не буду.

— Вы не переживайте… подследственный. Я… между прочим, самостоятельная процессуальная фигура.

Цагоев снова улыбнулся. Он раскачивал следователя… все таки он был повыше классом, и в таких играх толк знал.

— Ты мне форму допуска предъяви, фигура. И письмо из Москвы… от начальника ГРУ… генерала армии Ивашутина. Потом и говорить будем.

Следователь помолчал, собираясь с силами.

— В несознанку, значит. Ну, ладно. Вопрос второй — Кандагар и пограничная зона. Кто входил в вашу преступную группу.

— Какую… группу, нах…

Следователь вздохнул

— Преступную. Которая контрабандой наркотиков занималась. А потом — недобитые душки с той стороны попросили еще кое-кого перебросить через границу, так? Какое у них было задание? Кого они тут должны были убить?

— У них и спроси… что ты мне лепишь… фуфло.

— Спросим.

По неуверенности тона следователя, Цагоев понял — бандитов, которые были схвачены в Кандагаре в его руках нет. А вот это уже интересно. Где же тогда они? В чьих руках? МВД играет свою игру? Или следак его качает?

Думай, думай!

— Что вы переправляли через границу, Цагоев.

— В какую сторону?

— Даже так. Если в ту.

— Допуск. Тогда и говорить будем.

— А в эту?

— Платки люрексовые. Для жен офицерского состава.

Удивительно — но следователь это записал. Сам Цагоев сказал это на автомате. Он знал правила поведения при допросе — надо дать хоть что-нибудь, кроме правды. Запираться вглухую, изображать генерала Карбышева — очень глупо.

— Еще что?

— Золото, бриллианты.

Следователь положил карандаш.

— Все шутите. По вашим делам — ускоренный порядок рассмотрения.

— А вот это мне не ври. Не тридцать седьмой.

— Тридцать седьмой, говоришь. Не всех тогда повывели, ох не всех. Вопрос четвертый — планы вашей преступной группы. Явки, схроны с оружием. Что ты им успел передать. Если ответишь честно — трибунал зачтет.

Цагоев снова сплюнул скопившееся во рту. Решил идти напролом. Пора!

— Утомил ты меня, товарищ следователь. Давай сюда… кто у тебя главный. Кто меня ведет?! Только с допуском! С ним говорить буду. С тобой — не буду, проболтаешься еще…

Следователь встал на ноги, помялся, не зная, что делать

— С Телятниковым значит, будете говорить?

Телятников!

— Буду…

Николай Павлович — подбил что-то в уме, стукнул в дверь кулаком

— Конвой!

Коридор, по которому его тащили, был бетонным, судя по виду — бетон свежей кладки, хотя кое-где и с пятнами. Камеры — сделаны не из подручных материалов, крепко сделаны. Явно не губа кабульского гарнизона. Окон нет нигде, лампочки в коридоре не утоплены в потолок, конвой — в военной форме без знаков различия. Скорее всего — баграмский или кабульский фильтр, наверняка кабульский.

Как же попал…

— Солдат…

Попытка обратиться — закончилась увесистым подзатыльником. Глохни, душара — миролюбиво посоветовал солдат — я еще с тобой не разобрался.

Понятно…

Мимо — мелькали двери камер — стальные, без номеров и без глазков. Закрывались они — простыми амбарным замками, что было неприменимо для нормальной тюрьмы. Хотя… нет, были еще заосвы. Те, кто строил этот объект — не были слишком искушены в содержании опасных преступников под стражей.

— Новенький? — спросил кто-то

— Да. Шпион, с..а. Которая свободна?

— В восьмую давайте.

Как то неожиданно пришло на ум — он где-то слышал, что в китайской нумерологии цифра «восемь» означает счастье и богатство.

Мать его…

Его протащили по коридору. Щелкнул замок, которым закрывалась камера, потом — лязгнул засов.

— Давай!

Его сноровисто бросили в камеру и захлопнули дверь…

Полковник — поднялся… ему было не так плохо, как в самом начале и не так плохо, как он хотел показать… не так то просто было вышибить из седла полковника ГРУ, оперативника, отслужившего три срока в Афганистане. Еще сложнее было — вышибить из седла человека, который реально во что-то верил и готов был платить за свою веру. Возможно — и своей жизнью.

Он повернулся на бок, оглядел камеру. Ничего необычного, примерно пять на три, на одного человека в самый раз. Нет освещения — зато наверху, метрах в трех от пола, потолок здесь очень высокий — есть небольшое, забранное частой решеткой окошко, в которое сочится свет. Значит, он где-то на поверхности, не в подземелье, как он рассчитывал. То, что они не предусмотрели здесь лампочку это хорошо. Током можно попытаться оглушить охранника или покончить с собой. Грубая постель из охапки соломы (откуда взяли только), ведро с крышкой — это, надо понимать — параша. На стене, бетонной, холодной — что-то нацарапано, непонятно чем.

Полковник подполз поближе, посмотрел. Глаза, обожженные светом и до сих пор сочащиеся тупой болью — опознали пушту. Значит — тут содержат моджахедов.

Счета, обычного для тюремной камеры — не было.

Полковника Цагоева сложно было сломать насилием, невозможно — спецпрепаратами, у него стояла блокада. Ее поставили на случай, если он попадет в руки чужих — но и против своих она должна была сработать. Химии все равно — свои или чужие.

Он был мертв. Он умер тогда, когда несколько лет назад согласился вступить в организацию заговорщиков, которые получили данные о предательстве Андропова и готовящейся сдаче СССР — эти данные передали люди в ЦРУ, чтобы спровоцировать схватку внутри спецслужб Союза. Дезинформационная операция, стратегических последствий которой никто не просчитал, только тактические. Он отчетливо понимал, что провал означает смерть для всех, возможно что и пытки как в тридцать седьмом и подготовился к этому уже тогда. Пытки сейчас — его ничуть не пугали, он смирился с тем, что не умрет легко…

• Предыдущая
• 42/74
• Следующая