Вперед, мушкетеры!(сборник) - Тарловский Марк Наумович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/17
• Следующая

— Да, да, конечно, — закивал я и, украдкой взглянув на маму с папой, со вздохом прибавил: — И зачем я только в футбол играл?..

…Высоко под потолком розовеет зонтик абажура, за окном, как в черном зеркале, висит такой же. В голову лезут кино, школа, вспоминаются прошлые дни. А уроков задали столько… Делать не хочется.

Да какой же это штрафной, если мяч в лоб попал? Штрафной, штрафной! Кричат, как дураки…

Нет уж, хватит, надо учить. Раскрываю учебник, читаю правило: «Мягкие и твердые согласные». И сразу же глаза слипаются, в голове путается… А мягкие согласные бывают и в середине слова, и перед гласными, и перед согласными. В одних случаях они требуют после себя мягкий знак, в других не требуют, и мне эти мягкие согласные кажутся огромной ревущей толпой. Они высоко подпрыгивают, толкаются и кричат: «Мягкий знак, мягкий знак!» Мягкий знак улыбается и весело раскланивается.

И я учу, учу, учу. Какое длинное правило, какое скучное! А после правила еще и упражнение. Ну кто же по столько задает? Пожалели бы…

Наконец русский язык позади, и я принимаюсь за арифметику — скобки открыть, скобки закрыть… Потом за литературу, потом за географию. «Равнина называется плоской, если…» «Ах-ха-ха…» — зеваю я, из зажмуренного глаза выдавливается слеза.

Как приятно прижаться щекой к мягкой и прохладной подушке, перекрыться с головой широким одеялом — темно, тепло, уютно. А ночью проснешься, перевернешься на другой бок и еще крепче закутаешься в одеяло. Быстрей, быстрей надо учить.

«Равнина называется плоской, если…» Равнина, широкая равнина. Она вся, от края и до края, покрыта высокой мягкой травой, и я падаю в эту траву и засыпаю. Засыпаю…

И почему это по географии должны вызвать меня? В классе тридцать человек, я один… Нет, нет, так нельзя, нужно доучить, нужно обязательно доучить. Завтра, перед уроком, я обязательно доучу, а сейчас лягу спать. Но уж завтра, перед уроком…

Когда, запыхавшись, я вбежал в школу, кругом уже было тихо. Опоздал.

Стараясь не шуметь, быстро-быстро сбрасываю пальто, цепляю на крючок вешалки. Она вся, в два ряда, забита шапками, шарфами; а вот и пальто Павлика. Все, все уже пришли. Подхватив портфель, взбегаю по лестнице, а где-то дальше, за спиной, уже чьи-то шаги и скрипят двери… Директор!.. И я высоко подпрыгиваю, перескакиваю через ступеньки, цепляюсь за перила — выше, выше… Наконец коридор, классы. Из-за плотно прикрытых дверей — сдержанный шум, и каждая дверь шумит по-своему. Из пятого «Б» — голос Ксении Петровны, из пятого «В» — Елены Сергеевны, а в пятом «Г» смеется Сергей Антонович. Веселый человек Сергей Антонович! И у всех у них голоса добрые, спокойные. А из нашего пятого «А» — Егор Степанович. Ну что за голос!.. Как будто он уже видит меня.

На секунду останавливаюсь у двери и, передохнув, вхожу в класс:

— Можно войти?

У карты стоит Рябов. Одного уже вызвали…

Урок, конечно, прервался, и все ребята, очень довольные, уставились на меня. Особенно доволен Рябов.

— А-а, Гарин? — Егор Степанович поворачивается ко мне и усмехается. — А мы уже думали, ты не придешь сегодня. Ну, садись.

Павлик довольно суетится, поднимает крышку парты.

— Давно урок начался? — шепотом спрашиваю я.

— Только что.

Разложив на парте учебник и дневник, достаю ручку. Вот беда — перо сломано.

— Павлик, — шепчу я, — перышко есть?

— Нету.

И в это время Люся Королева оборачивается и кладет передо мной новое перо.

— Пожалуйста, — одними губами говорит она.

— Спасибо, — отвечаю тихо.

А я и не просил ее, сама… Улыбаясь, я вставляю перо.

— Люсь, у тебя карандаш есть?

И Люся дает карандаш. Теперь она ничего не говорит, а только улыбается. Чего бы еще попросить?..

В косичках у Люси большой голубой бант. Выставив карандаш, я осторожно вожу им по шелковистой ленте — Люся не оборачивается, молчит. Павлик хитро посматривает то на меня, то на Люсю.

— К доске пойдет Гарин, — говорит Егор Степанович.

Ну почему, почему я вчера не выучил географию? Ведь я мог раньше сесть за уроки. А разве я не мог выучить вечером? А утром?.. Как быстро и легко бы я выучил утром, на свежую голову. Встал бы полседьмого… даже без двадцати!

Забыл, забыл, все забыл.

— В нашей огромной стране, — медленно начинаю я, — стране…

Что же дальше-то?..

— …огромной стране…

— А какие, Гарин, бывают равнины? — перебивает Егор Степанович.

— В нашей огромной стране очень много равнин…

— Так, — говорит Егор Степанович и задумчиво потирает руки. — Ну хорошо. Какие равнины называются плоскими?

— Плоскими… э… плоскими…

Павлик отчаянно шелестит страницами.

— Плоских равнин очень много в Западной Сибири, — сказал я и обвел указкой Западную Сибирь.

Егор Степанович усмехнулся, встал, прошелся по классу.

Ну почему, почему я не встал полседьмого?

Молча смотрю я на карту — части света, голубые полушария. И прямо передо мной Африка, Египет. Синей корявой змейкой течет, извиваясь, Нил. «Привет тебе, Хапи»…

— Ну что ж, — вздохнул Егор Степанович, — рассказывай то, что знаешь.

…Когда я кончил рассказывать, он подошел к журналу и, низко склонившись, покачал головой:

— Троечка, Гарин.

Хорошо еще, что не двойка. А дома не скажу, потом как-нибудь.

Зазвенел звонок, Егор Степанович записал на доске задание и, свернув карту, ушел в учительскую. Началась перемена.

— Выходите из класса! — кричали дежурные. — Выходите!

Кто выходил, кто не выходил — спорили, шумели. Петька Харлашкин стул схватил и поставил его посреди класса.

— Кто перепрыгнет?

Никто не прыгал.

— Боишься?! — крикнул мне Петька.

И все посмотрели на меня. Люся тоже.

— Кто боится? — закричал я. — Я боюсь?! — и, разбежавшись, прыгнул через стул и вместе со стулом с грохотом полетел к стенке.

Сначала я ударился об стол, потом о подоконник, и трах — в окно… Стекло треснуло.

Ребята вскрикнули и вдруг все разом смолкли. Обернувшись, я увидел Софью Семеновну, нашего завуча. Крепко поджав губы и прищурившись, она смотрела прямо на меня.

— Сколько раз говорилось, — медленно и спокойно начала Софья Семеновна, — сколько раз говорилось, что на переменах все отдыхают в коридоре… — И, вдохнув побольше воздуха, вдруг прокричала: — Что в классе остается только дежурный!..

И все ребята тихо, по одному стали выскальзывать в коридор.

— А ты, Гарин, пойдешь со мной в учительскую.

И мы с Софьей Семеновной пошли в учительскую — впереди Софья Семеновна, я за ней. Мы шли по длинному широкому коридору, и все расступались перед нами; притихшие первоклассники испуганно жались по стенам…

В учительской было шумно: учителя, учительницы, знакомые, незнакомые… В углу, возле вешалки, разговаривал с Антониной Алексеевной Егор Степанович. Он стоял, упираясь указкой в пол, и покручивал глобус.

— Антонина Алексеевна! — Софья Семеновна подвела меня к вешалке. — Полюбуйтесь: ваш Гарин разбил в классе окно.

Антонина Алексеевна — наша классная руководительница.

— Подхожу я к классу, — взволнованно продолжала Софья Семеновна, — так вы знаете — такой грохот, будто потолок обрушился. Да кто же это, спрашивается, в классе через стулья прыгает?! Додумался!

— Эх, Гарин, Гарин, — покачал головой Егор Степанович. Сунул указку под мышку и отошел к столу.

— Ну, Гарин, что будем делать?.. — сердито спросила Антонина Алексеевна. — По географии тройка, замечания, окно разбил…

Я молчал.

— Нужно вызвать родителей, — сказала Софья Семеновна, успокаиваясь. — Кто из ребят живет рядом с тобой?.. Сергеев?

Дверь в учительскую открывалась, закрывалась, снова открывалась. В щель то и дело заглядывали наши ребята.

— Сейчас же отойдите от дверей! — кричала Софья Семеновна, и топот стихал в глубине коридора.

Но через минуту снова появлялись знакомые лица, они улыбались, кивали, успокаивающе подмигивали. Сзади всех испуганно выглядывал Павлик.

• Предыдущая
• 6/17
• Следующая