Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан - Страница 97

• Предыдущая
• 97/135
• Следующая

Вчера в Глазго живыми были спасены два человека, один из них — полицейский Военного резерва, которые в ночь минувшего четверга оказались погребены под обломками разбомбленного жилого дома.

Полицейский, ослабевший после перенесенных тяжелых испытаний, умер ранним вечером, почти пять часов спустя после того, как был вызволен из-под груды обломков. Второй мужчина, откопанный тем же вечером — почти через восемь часов после налета, — находился в тяжелом состоянии и в настоящее время доставлен в Западную больницу Глазго.

Минувшей ночью была надежда отыскать живой девочку, и спасатели работали со всей возможной быстротой, стремясь обнаружить ее, но тем не менее до самого позднего времени их усилия оставались безрезультатными.

Теми двумя мужчинами, кто был спасен столь примечательным образом и чья стойкость вызвала восхищение у спасателей, были: Фредерик Кларк (32 года), полицейский Военного резерва, и Джон Кормак (22 года).

Когда дом попал под бомбежку, Кормак отдыхал, лежа на кровати. В таком виде его и нашли. Из-под рухнувшей на него большой балки виднелись только лицо и руки. Руки были сложены на груди.

Рабочие-спасатели, обнаружившие Кормака среди обломков, были поражены, когда мужчина слабо помахал им рукой. Они быстро расчистили к нему проход.

— Может, чашку чаю? — спросил вызванный на место раскопок доктор Маккей у Кормака, пока тот лежал в плену обломков.

— Да, было бы прекрасно, — последовал ответ.

— Я дал ему чаю и немного бренди и сунул в рот сигарету, — рассказал доктор. Замерзнуть Кормак не успел. По-видимому, он лежал в постели, когда обрушился дом, и это уберегло его от смерти от холода.

— Он сам помог нам освободить его, объяснив, как балка его защищает. Кроме того, он рассказал нам, что где-то рядом была еще девочка и что за день до того он с ней разговаривал.

Описывая спасение Кормака, Джек Кофлин, уроженец Дублина, один из членов спасательной команды, сказал:

— У меня было предчувствие, что здесь, в развалинах, есть еще кто-то живой — в том же углу, где раньше днем мы нашли другого мужчину. Я продолжал там работать, и вот, приподняв какие-то доски, увидел лежащего под ними человека. Вид у него был, как у статуи, он лежал на кровати, со сложенными руками. Но через мгновение я понял, что он жив. Мы подозвали других спасателей и очень скоро сумели вытащить его.

Мистер Д. Барр, дом которого на той же улице был разбомблен и который шел туда, чтобы попытаться спасти хоть что-то из своих вещей, услышал, проходя мимо, как кто-то кричит:

— Тут человек! Живой! Зовите врача и «скорую»!

Мистер Барр сразу побежал за доктором Маккеем, чей кабинет находился неподалеку. Врач тотчас же отправился к разбомбленному жилому дому и, стоя в одной рубашке, ждал, пока спасатели высвободят Кормака. Как только стало возможным добраться до пострадавшего, он стал оказывать ему помощь.

Когда раскопали Кларка, он еще был способен разговаривать. Его переложили на носилки, понесли в поджидавшую карету «скорой помощи», и он сказал своим спасителям:

— Со мной все в порядке.

Перед тем как Кларка отвезли в Западную больницу, он смог выпить чашку чая и съесть бисквит.

После авианалета на прошлой неделе рабочие спасательных команд плечом к плечу вели разборку завалов. Их надежды на то, что попавших в ловушку людей удастся извлечь живыми, слабели, и вчера утром они были поражены, услышав сквозь обломки стон. Они только что вытащили мертвое тело, когда до их слуха донесся этот голос.

С предельной быстротой они прокопали сквозь завалы обломков и искореженного железа тоннель, а к месту событий уже спешила из ближайшей больницы женщина-врач.

Доктор Энни Томсон, из Отдельной медико-санитарной клиники, была первым человеком, добравшимся до оказавшегося в завалах мужчины. Она проползла по импровизированному тоннелю, имевшему в поперечнике не более 18 дюймов, и сделала пострадавшему укол.

— Больно? — спросила она у него, по-прежнему придавленного тяжестью обломков дома. Она очень удивилась, когда у пострадавшего нашлись силы ответить.

— Нет, — промолвил он.

Пока спасатели решительно, в общем порыве, высвобождали его, приподнимая при помощи домкрата обломки, чтобы вытащить ноги, они обнаружили, что на тело Кларка, по-видимому, упал комод, тем самым защитив его от рухнувших вокруг груд камня и деревянных обломков. Он лежал в коридоре, вытянувшись во весь рост на упавшей двери, несколькими футов ниже уровня улицы…

Об успешном и нежданном спасении рассказал мистер Норман Мэнсон, плотник, возглавлявший спасательную команду.

— Нам пришлось, — описывал он, — пробивать пол и подлезать снизу, чтобы обнаружить заваленного констебля. По моим оценкам, мы перетащили семь тонн обломков, прежде чем сумели пробиться к нему.

Спасательные операции проходили в два отдельных этапа. Когда к Кларку был пробит тоннель, то выяснилось, что его нельзя высвободить, если не убрать камень, своим весом зажавший под комодом его ногу.

Было очевидно, что попытка убрать этот камень неминуемо вызовет новое обрушение, поэтому было решено прокопать еще один проход, через подвал здания, под то место, где лежит Кларк. Пока пробивали новый тоннель, Кларка закутали в теплые одеяла и обложили бутылками с горячей водой, ему также давали стимуляторы.

Когда закончили рыть нижний тоннель, то, пока комод надежно удерживал рухнувшие сверху обломки, ногу Кларка высвободили. И наконец, через три часа упорной работы, спасатели сумели вытащить на свободу попавшего под завалы человека.

Коллеги в полицейском управлении, где служил Кларк, сказали, что на прошлой неделе он действительно был на ночном дежурстве, но когда произошел налет, то его смена закончилась, и он покинул управление. Он снимал жилье у четы Догерти, которые, вместе с двумя своими дочерьми, как считается, до сих пор находятся под развалинами частично разрушенного здания.

Поэт и учитель Норман Маккейг отказался от военной службы в силу убеждений, и, не считая недолгих отсидок в тюрьмах Винчестера и Уормвуд-Скрабе, войну провел, работая на ферме и на огороде. Позднее он задавался вопросом, не помешал ли его пацифизм подняться по служебной лестнице. Эта мысль отнюдь не лишила его душевного равновесия.

Действительно, задуматься о вопросах войны и мира и пацифизма меня заставило не что иное, как насилие в мире. Но это никак не связано с тем, что я решил отказаться от военной службы по идейным соображениям. Я вновь и вновь повторяю: я просто не хочу убивать людей, будь то в Абиссинии или где-то еще. Я просто отказываюсь убивать людей: проще не бывает…

В 1930-х огромное количество людей были убеждены, что скоро разразится война — в особенности, как обычно, писатели. У них нюх на такие вещи — а на поэтов и им подобных, как вы понимаете, смотрят свысока, как на существ нелогичных и т. п. Их мнение нисколько не интересно. И мы были совершенно уверены, что вот-вот начнется война. Но не было писателя, который повлиял бы на меня в этом отношении. На меня никто не повлиял. Я сам принял решение — сознательно решил для себя, когда мне исполнилось двенадцать лет. И никто на меня никогда не влиял, никоим образом, только я сам. Я говорю очень вызывающе, резко и эгоистично, но именно так все и было.

Что ж, меня призвали на военную службу зимой 1941 года, потому что помню, что той зимой навалило много снега. Тогда мне должен был быть 31 год. И я сказал родителям, что, разумеется, не стану никого убивать, и, по-моему, они подумали: «Это шутка». Никто из моих родственников, никто из моих друзей не был пацифистом. И мой отец, наемный раб в аптеке и умный человек, имеющий множество интересов, подумал, когда пришла повестка, что я просто наглый тип. Он был очень встревожен. Он рассердился, вышел из себя. Но так было только в то утро. Где-то через шесть недель оба моих родителя полностью приняли мою точку зрения. Так что, по сравнению со многими другими молодыми людьми, мне пришлось гораздо проще.

• Предыдущая
• 97/135
• Следующая