Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан - Страница 60

• Предыдущая
• 60/135
• Следующая

Но вот терпению приходит конец, и в бокал наливается до краев одной лишь темной жидкостью; после чего все происходит регулярно, сопровождается довольным чавканьем, вино пьется большими глотками, к громадной зависти пересохших глоток на галерее. Умные терпеливо сносят происходящее, но среди слабых идут разговоры, и весьма откровенные. Нельзя сказать, что господа в горностае бывают вдребезги пьяны, но иногда выпивка определенно оказывает свое влияние. Однако для этих умудренных мужей обычай настолько вошел в привычку, что в действительности вино мало что изменяло в их поведении, по крайней мере, — внешне. Издалека даже непросто было определить, в каком они состоянии; и у всех давно выработалось умение выглядеть вполне рассудительными, даже когда бутылки осушены до дна.

Холера была одним из бичей промышленной эры, ее распространению способствовали жуткие условия жизни, нищета и запущенность перенаселенных и захудалых жилищ. Страшная эпидемия холеры обрушилась на Гринок в 1832 году, тогда умерли около 2000 человек. Все сильнее обеспокоенные врачи стремились понять причины заболевания. Некоторые, по-видимому, были встревожены намного больше прочих.

Имея целью внести свои усилия в то, чтобы разрешить все сомнения относительно заразного или незаразного характера холеры один врач-джентльмен в минувшую среду провел следующий эксперимент. Сразу же после смерти в больнице пациента от холеры он разделся и улегся в ту же кровать, которую за минуту до того занимал умерший, и еще укрылся теми же одеялами. Он провел в постели два с половиной часа, таким образом, максимально рискуя сам подхватить болезнь, если она действительно заразна. На момент проведения своего эксперимента он пребывал в превосходном состоянии здоровья и вплоть до настоящего часа мы имеем удовольствие заявить, что оно таковым и продолжает оставаться. Целый ряд его собратьев-врачей был настолько убежден в том, что их коллега непременно падет жертвой болезни, что на следующий день в больницу пришли многочисленные запросы о часе его смерти.

(По нашему слабому разумению, сей героический поступок доказывает не более того, что герой истории «отправился в постель» глупцом, да и встал с нее нисколько не умнее — за что ему следует благодарить судьбу. К нашему удивлению, вдобавок нам сообщили, что «он пребывал в превосходном состоянии здоровья», — но этим состоянием, как мы можем представить себе, он прежде всего обязан своему чувству безопасности. Будь он немощен, в силу возраста, или надломлен телесной болезнью, разве предпринял бы он такую попытку? Осмелимся заявить, что нет. Более того, мы не можем позволить себе допустить, чтобы безнаказанно он полагал, будто совершил подвиг, который в действительности уступает разве что попытке броситься в кратер Везувия, имея мало шансов извергнуться обратно целым и невредимым; а поскольку он, по-видимому, позаботился убрать тело пациента прежде, чем самому лечь под одеяло, то в таком случае проделал лишь половину эксперимента. Однако мы не советуем ему осуществлять другую половину; потому что мы убеждены, что ему следовало бы благоразумно оставить это кому-то из своих мудрых сотоварищей, которые на следующее утро интересовались, жив ли он еще. — Ред. Дж. А.)

Доклад Комиссии по детскому труду 1840 года является одним из самых шокирующих документов своего времени. Инспекторы Комиссии, посланные расследовать, как проводятся в жизнь положения целого ряда актов фабричного законодательства по ограничению рабочего времени учеников и детей, решили также проверить условия труда в шахтах. В шахтерских городах девочек пренебрежительно называли «вагонетками для шлака», а мальчики носили прозвище «угольных вагонеток». Тем не менее труд женщин и девочек все равно широко использовался на шахтах, отчасти потому что они сами старались быть полезными с самого юного возраста и оттого раньше начинали работать, а отчасти потому, что готовы были без жалоб ползать по самым неудобным местам. Хотя внимание Комиссии было сосредоточено на условиях детского труда, благодаря докладу неожиданно были услышаны голоса женщин, а также девушек. Доклад был проиллюстрирован рисунками, показывающими характер работы под землей, и настолько ужаснул общественность, что был принят закон, запретивший отправлять женщин и детей на работу в шахты. Этот закон лишь усугубил отчаяние тех женщин, для которых шахта была единственным источником дохода. Чтобы обойти закон, некоторые переодевались мужчинами; их сотоварищи закрывали на это глаза. Вот несколько комментариев, записанных Комиссией в 1840 году:

Десятник Ормистонской угольной шахты: «Фактически женщины всегда трудились на подъемных или тяжелых работах, и ни с ними, ни с детьми не обращались как с человеческими существами, когда их нанимали на работу. Женщины соглашались работать там, где нельзя было заставить трудиться ни одного мужчину или парня; они работали в плохих штреках, по колено в воде, почти всегда согнувшись вдвое. Будучи беременными, они находились внизу до последнего часа. У них распухали лодыжки и бедра, и они преждевременно сходили в могилу или, что хуже, влачили, не в состоянии работать, жалкое существование».

Джанет Каммингс, 11 лет, носильщица угля: «Я вхожу в шахту вместе с женщинами в пять и выхожу в пять ночью; работаем всю ночь пятницы и уходим в двенадцать дня. Потолок очень низкий; мне приходится сгибать спину и ноги, а вода часто доходит мне до икр. Нисколько не нравится работа. Меня отец заставляет».

Джанет Аллен, 8 лет, толкает вагонетку: «Это тяжелая работа, просто мучение, лучше было бы развратничать».

Джейн Джонсон: «Мне было семь с половиной лет, когда дядя заставил меня работать на шахте, так как и мать, и отец умерли. В пятнадцать лет я могла переносить два английских центнера, но теперь испытываю слабость от нагрузок. Я была замужем десять лет, у меня четверо детей, и я работала, покуда до родов не оставалось день-два. Многие женщины повредили себе спину и ноги, и меня однажды придавило камнем, и я лишилась пальца».

Исабель Хогг, 53 года, бывшая носильщица угля: «Была замужем тридцать семь лет; в обычае было рано выходить замуж, когда уголь таскали на своих спинах женщины, мы были нужны мужчинам. У меня четверо замужних дочерей, и все, пока вынашивали детей, работали внизу. Одна теперь совсем плоха, так как работала беременной, отчего у нее случился выкидыш, и думали, что она не оправится. Народ на шахте страдает больше других — мой добрый муж умер девять лет тому назад, у него был дурной запах изо рта, и он протянул несколько лет, но совершенно не мог работать уже за одиннадцать лет до того, как умер».

Джейн Пикок Уотсон, 40 лет, носильщица угля: «Я работала под землей тридцать три года; замужем двадцать три года, и у меня было девять детей; шестеро еще живы, трое умерли от тифа несколько лет назад, двое родились мертвыми, думаю, из-за тяжелой работы; огромное число женщин рожает мертвых детей… Мне всегда приходилось работать внизу, покуда не приходило время рожать, и я вынуждена была идти домой, и так поступают и остальные женщины. Мы возвращаемся к работе как можно скорее, самое позднее — через десять-двенадцать дней, а многие при нужде и еще раньше».

Кэтрин Логан, 16 лет, перевозчица угля, которую запрягали в вагонетку: «…тащишь спиной вперед, лицом к вагонетке. Веревки и цепи уходят под землю, это очень тяжелая работа, особенно когда приходится ползти».

Хэлен Рид, 16 лет: «[Я работаю] с пяти утра до шести ночи и перетаскиваю на спине два английских центнера. Работа мне не нравится, но думаю, другой для меня и нет. Под землей случаются разные несчастные случаи. Я сама видела два серьезных. Два года назад в штреке накрыло тринадцать из нас, и мы два дня провели без пищи и света. Около дня мы просидели по горло в воде. Наконец мы выбрались в старую шахту, и нас услышали люди, которые работали выше».

• Предыдущая
• 60/135
• Следующая