Жертва - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая

Али-Баиндур, под чьим надзором находились все грузины, не упустил случая донести шаху о похождениях Папуна, ибо никто, кроме шах-ин-шаха, не смеет благодетельствовать народу.

Шах, внимательно выслушав хана, приказал хранителю казны прибавить два золотых тумана к ежемесячному содержанию Папуна и спросил Али-Баиндура:

– Кто донес тебе об этом?

– Мой верный слуга, готовый умереть у порога шах-ин-шаха.

– Вели дать ему сто палочных ударов, дабы в другой раз он не разорял шахскую казну.

Сегодня пятница. Папуна только что вернулся и хотел было растянуться на тахте и в сотый раз предаться размышлению о несправедливом распределении человеческих благ, как вдруг в комнату ворвался Паата.

– Дядя Папуна, скорей! Отец зовет, Керим приехал!

– Если Керим приехал, пусть с дороги ляжет отдохнуть, – сумрачно произнес Папуна.

– Дядя Папуна, царица Тэкле исчезла!

Не надев даже цаги, Папуна вскочил и бросился к дверям. Но опомнился и, стараясь быть спокойным, вошел в комнату.

Георгий оглянулся на бледного взлохмаченного Папуна.

– Что, Папуна, сейчас тоже будем говорить о мирном возвращении? Тэкле погубили, с Турцией в договоре, азнауров совсем уничтожили… Квливидзе бежал в Имерети.

– На что мне твой Квливидзе, – вспыхнул Папуна, – я за Тэкле голову Шадиману оторву… Когда наконец этот проклятый перс шах…

Саакадзе быстрым движением руки зажал рот Папуна.

– Сколько раз с тобой на этот разговор время тратил?

– Где Керим?

Папуна оглядывал сумрачных, потрясенных известием «барсов». Элизбар сидел согнувшись, обхватив голову руками. Посмотрел на заплаканную Нестан, на молчавшую Хорешани и ясно понял: последняя надежда была у всех на Тэкле. Сейчас «барсы» стоят над пропастью, и на самом краю Георгий.

Наконец Даутбек прервал тяжелое молчание. И Папуна узнал о всех событиях и о воздвигнутых Луарсабом неприступных укреплениях на границе.

Папуна опустился на тахту. Из глаз его на расстегнутую рубашку обильно лились слезы, он не чувствовал их. Мысли Папуна витали в Носте, у бедного дома Шио, и вновь представилась ему расшалившаяся маленькая Тэкле, со звонким смехом прыгающая на тахте, и он ощутил тонкие ручонки, обвивающие его шею.

Никто не заметил, как прошла ночь и наступил день. Георгий молча оделся в дорогие одежды, но приколол к груди желтую розу – знак траура – и, ни слова не сказав, вышел. Все знали: к шаху едет.

Шах Аббас отдыхал после удачной охоты. Хорошая осенняя погода располагала к облаве на тигров, но из Картли прибыл Али-Баиндур, и шах внимательно выслушивал хана.

Особенно обеспокоила весть о военном соглашении Картли с Турцией и о намерении грузинских царей снова связаться с Московией. Шах зло усмехнулся. Он твердо решил вторгнуться в Грузию до прибытия турецкой помощи Луарсабу. Его только смущало приближение зимы. Но медлить еще опаснее. Необходимо окончательно присоединить Грузию к Ирану, выйти через Дарьяльское ущелье на Северный Кавказ и, утвердившись на выгодных рубежах, помочь атаману Заруцкому передать Ирану астраханские земли.

– Послы атамана – Хохлов и Накрачеев – последуют за мной в Ганджу, – решил шах.

Шах сразу принял Саакадзе, простив ему даже его отсутствие на охоте.

Долго совещались шах Аббас, Караджугай-хан, Эреб-хан, Карчи-хан и Саакадзе. Шах скрыл от Саакадзе получение сведений от Али-Баиндура и особенно о преданности ему, «льву Ирана», Баграта и Андукапара. Но и Саакадзе, конечно, не все сказал шаху.

Когда поздно ночью Георгий вернулся, он застал всех грузин в сборе.

– Через четырнадцать дней наши кони повернут на картлийскую дорогу!

Радостные восклицания «барсов» смешались с криками восторга Паата.

– Отец, наконец я увижу родину, любить которую ты меня учил… Увижу дорогую мать, прекрасную Русудан, братьев, сестер…

– Смотри, Георгий, – покачал головой Папуна, – может, щах не только царю и князьям хочет хвосты отрубить? Может, народ ему тоже мешает? Не обманул бы тебя перс.

– Мы еще посмотрим, кто кого обманет… Ты другое скажи, хорошо, что шах решил проучить Луарсаба и князей за переход к Турции. Еще сегодня шах повторил при ханах: не на грузинский народ иду войной, пусть спокойно ожидает прихода «льва Ирана», повелителя земель и народов.

– Как можешь ты, Георгий, доверять персу? – рассердился Папуна.

– Кто сказал – доверяю? Но разве у нас есть выбор? Я все предусмотрел. Шах сказал – в Картли сам не войдет, а с ханами я всегда сговорюсь. Разгромим замки, пусть берут княжеские богатства.

– О князьях я с тобой не спорю, Георгий, народ береги.

– Э, Папуна, если бы о народе не думал, зачем «барсы» больше пяти лет одерживали победы Ирану? Конечно, прольется много крови, пока князья совсем успокоятся. Но иначе нельзя. Доколь еще ждать? Азнауров разгромили, Тэкле или держат в подземелье, или… Знали, рану в самое сердце нанесли. Да, теперь Шадиман торжествует, Луарсаб совсем у него в руках, кстати и Картли… Спор разрешим на поле брани…

– Правильно Георгий сказал. Пусть Шадиман вспомнит: мышь рыла, рыла и дорылась до кошки!.. – И Матарс обнял Папуна.

– Мирно не можем вернуться, уничтожат поодиночке. Ты прав, Георгий, только война вернет нам родину.

– Молодец Даутбек! Хорошо сказал. А за Тэкле я Шадиману вместе с головой полторы ноги оторву, – Димитрий порывисто отбросил со лба белую прядь.

– Дело «барсов» побеждать, а не смиряться, – решительно произнес Пануш.

– А может, друзья, вам лучше сейчас от меня отойти? Помните, в Носте я один раз это предлагал. Кто знает, что еще предстоит? Может, тогда я прав был?

– Нет, Георгий, не прав, знай, за тобой я хоть в ад пойду… Мы с тобой кровно связаны.

Георгий посмотрел на друга и снова, как тогда в Носте, подметил сходство между собой и Даутбеком: как будто совсем не похож, но чем-то совсем одинаковый.

И все «барсы», любящие родину, радовались, что идут на нее войной. Решено было тайно послать вперед десять ананурских дружинников. Они должны были рассеяться по Тбилиси и деревням и потихоньку сообщить намеченным азнаурам и выборным от крестьян, что Георгий Саакадзе идет не против Картли, а против князей. Пусть народ спокойно сидит в своих домах, пусть не разоряет хозяйств, пусть не уходит в горы, народу никакого зла от нашествия шаха Аббаса не будет.

Наутро десять преданных Саакадзе дружинников тайно покинули Исфахан.

Хосро-мирза, восседая на шелковых подушках, кейфовал после обеда.

Это уже не был бедный, неизвестный царевич, живший на пыльной улочке Гебраабата. Благодаря Саакадзе он блаженствовал сейчас в новом просторном доме, окруженном пышным садом. В его конюшне ржали породистые кони. В нишах комнат красовались дорогие одежды, а на стенах поблескивало редкое оружие. Толпы слуг угождали царевичу, удостоенному внимания шаха Аббаса и частых посещений Георгия Саакадзе. А жулеп ему подавал африканец в белом тюрбане.

Только одному не изменил Хосро-мирза: по-прежнему Гассан был его первым слугою, по-прежнему рассказывал «приятные» сны и нередко убегал, получая вслед брошенные цаги, подушки и даже фаянсовые тарелки и вазы. Их ломал немало и сам Гассан, но дом был полон посуды, ибо шах Аббас назначал царевичу щедрое содержание, а Саакадзе задаривал его дорогими подарками. Гассана не интересовал больше ров с нечистотами. Его друг, старый Исмаил сам к нему приходил кушать люля-кебаб, мазандеранскую дыню и запивать еду легким шербетом. И вместе с приятной сытостью уносил домой все новости дома Хосро-мирзы. Этими новостями он охотно делился с любопытным Керимом.

Старый Гассан никому не уступал права встречать ага Саакадзе, которого сам аллах поставил на дороге жизни Хосро-мирзы. И сейчас, заслышав стук копыт, Гассан проворно скатился вниз, оттолкнул молодого слугу и широко распахнул калитку.

Спрыгнув с коня, Саакадзе бросил поводья слуге и, слегка пригнувшись, вошел в калитку. За ним вошли Эрасти и два телохранителя.

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая