Заклятые пирамиды - Орлов Антон - Страница 22

– Ладно, я подожду, – и с кислым видом принялся за рыбную похлебку.

Зинта молча поднялась, вышла наружу и побрела к лавке. В животе у нее как будто завязался дрожащий от напряжения узел, солнечное сплетение ныло. Кого попало она бы не испугалась, сумела бы поставить на место. Но это же Улгер, с которым ей было хорошо, с которым они любили и понимали друг друга… Или Зинте всего лишь казалось, что любили и понимали?

Что надо было купить в лавке, она напрочь забыла. Постояла возле крыльца, слушая болтовню собравшихся женщин: те обсуждали несчастье, случившееся в деревне Каштоп, которая находилась в двадцати шабах к северо-востоку от Сумола. Двое тамошних стариков пустили к себе переночевать брата с сестричкой, сироток лет пятнадцати-шестнадцати, славных таких, скромных, обходительных, путешествующих пешком по причине бедности. Дом пожилой пары стоял на отшибе, и никто не услышал, что там творилось ночью, а славные сиротки мужа прирезали, жене пробили голову молотком и ушли, забрав с собой все ценное. Приехавшие из города добрые полицейские после сказали, что это разбойники, которых давно разыскивают, и лет им далеко за двадцать. Вот так-то, не всегда отличишь по виду зложителя от доброжителя!

«Если бы у меня где-нибудь в этих краях был дом, – подумала Зинта на обратном пути, – тоже бы пустила кого-нибудь переночевать, чтобы меня убили… Хорошо бы тех самых!»

То, что человеческие отношения, вначале полные тепла и взаимной заботы, выворачиваются потом таким образом, как у них с Улгером, казалось ей настолько невыносимым, что лучше умереть, чем с этим смириться.

– Что случилось? – спросил Эдмар, оторвавшись от поучительной книги Аломпа Сенкофеда.

– Ничего такого, что тебя касается, – отозвалась Зинта хриплым от так и не пролившихся слез голосом.

Вспомнила, зачем ходила в лавку: за сахаром. Придется сегодня пить несладкий чай.

– А давай оно будет меня касаться? Ты меня спасла и вылечила, а я чуть позже, когда поправлюсь, смогу разобраться с теми, кто тебя обидел. Это он или она? Или они?

Зинта снова испугалась, но теперь уже за Улгера: каким бы он ни был и как бы теперь себя ни вел, пять лет назад он был для нее по-настоящему близким человеком – даже если эта внутренняя близость существовала только в ее воображении. А Эдмар опасен. Зинта ничем не смогла бы подкрепить это заключение, но она постоянно за ним наблюдала, и он от нее не таился, как от тех приезжих магов. Множество мелких черточек складывалось в единую картину – зыбкую, нечеткую и все же наводившую на мысль, что с ним стоит соблюдать осторожность.

– Какие-то дураки проезжие что-то мне вслед орали, – сообщила она, выйдя в соседнюю комнатушку и яростно массируя свое бледное, словно прошлогодний снег, лицо перед старым настенным зеркалом с облезающей амальгамой. – Настроение испортилось. Скоро пройдет. Я из-за них сахар купить забыла!

На другой вечер ее навестил староста Сумола. Выманил на крыльцо, чтобы задремавший Эдмар не подслушал.

– Добрый куратор приехал за твоим найденышем. Вознаграждение привез, все честь по чести. Он тебе кое-что предложить собирается: чтобы вы с мужем, как семейная пара, взяли опеку над этим Эдмаром. По закону так положено, раз он несовершеннолетний. Ежели откажетесь, других найдут. Ежели согласитесь, вам придется переселиться в Паяну, и будете получать ежемесячное пособие из казны. Все заманчиво, как яблоки в сахаре, но ты прежде хорошенько подумай. Могу тебе сказать, что стервененок он изрядный, у меня на таких глаз наметанный. Хлебнешь с ним горя.

– Что ж, спасибо, – вздохнула Зинта. – Я подумаю.

Она сразу решила, что согласится. Улгера предупредит, чтобы держался от них подальше, а сама останется с Эдмаром, и пусть он ее убьет.

Если бы не вчерашний разговор с Улгером, она бы, возможно, рассудила по-другому или приняла бы то же самое решение, но из других соображений, однако сейчас для нее все покатилось под горку, и ничего хорошего от жизни Зинта не ждала.

Аньона встретила гостей не сказать, чтобы с распростертыми объятиями, но и без особой враждебности. Уже неплохо.

Жители Мезры чужаков не привечали, будь то командированные должностные лица, праздные путешественники, бродячие актеры или крестьяне-переселенцы, желающие завести хозяйство на новом месте. Старожилы смотрели на приезжих с подозрением – сохраняя дистанцию, не раскрываясь, цепко подмечая все черточки, которые делают человека «не нашим», и словно прицеливаясь, перед тем как нажать на курок ружья или спустить тетиву самострела. Таковы местные нравы, никуда не денешься. Проявлялось это по-разному, смотря о ком шла речь, и если в отношении к столичным чиновникам сквозила скрытая настороженность, то какого-нибудь нищего бродягу могли и собаками затравить.

Посланцев Ложи принимали со всем скупо отмеренным радушием, на какое Мезра была способна: светлейшие маги – это хорошо, они защищают от тех, кого лучше вслух не называть, от тех, кто стократ опасней, чем болтливый странствующий торговец, колесящий по дорогам в крытом пыльной парусиной фургоне, или чудак-кладоискатель из далекого западного города.

Среди цвета местного общества наиболее просвещенными личностями выглядели выпускники Академии, но разговоры с приехавшими из Аленды коллегами они сводили к одному и тому же. Обычные провинциальные песни: сойгруны, гнупи, русалки, чворки, снаяны и прочие представители волшебного народца в последнее время пакостят вдвое против прежнего, и никакого с ними сладу, потому что аньонский Накопитель истощен, на все нужды не хватает, надо бы его пополнить… Орвехт с понимающим видом кивал и обещал передать это руководству Светлейшей Ложи, а на самом деле думал: перебьетесь.

Накопители повсюду нуждаются в пополнении. Древние маги, которых можно туда поместить, чтобы использовать их силу на всеобщее благо, на дороге не валяются, а от магов-преступников, которых отправляют в Накопитель взамен смертной казни, польза невелика. И это неимоверно хорошо, это просто замечательно, всем богам за это великое благодарение! Во всяком случае, такого мнения придерживался Суно Орвехт. Потому что, если бы дело обстояло иначе, туда посылали бы кого угодно по жеребьевке или по выбору вышестоящих, и многое было бы по-другому, и никто из магов не чувствовал бы себя в безопасности.

Надо ли говорить, что Мулмонга, коего надлежало прибить в интересах Ложи, он в Аньоне не встретил. Ничего удивительного, Мулмонг – бесчестный пройдоха, но не дурак, чтобы соваться со своими аферами в неприветливую к чужакам Мезру.

Ощущение гнетущей тени, которая осеняет этот край, словно необъятного размаха своды, то усиливалось, то ослабевало. Что-то есть. Что-то такое, из-за чего сияющее голубое небо кажется грязноватым и навсегда потерянным, а в весеннем воздухе едва уловимо веет могильной затхлостью. И это не наваждение, насланное снаянами, Суно был достаточно силен, чтобы никакая снаяна не смогла его заморочить. Как оно ни скверно, это что-то куда более серьезное.

Молодые коллеги из дознавательской группы тоже почувствовали неладное, хотя и не так отчетливо, как Орвехт, но местные маги, что примечательно, ничего подобного не замечали.

Костяной нож, которым убили Джамо Фрелдона, находился у дознавателей, а у Суно – отколотый от него кусочек. Эти предметы привели их на скотоводческую ферму, расположенную в сорока шабах от Аньоны, неподалеку от городка Принихум. Ферма принадлежала некому Тобу Доргехту, и хозяин, что любопытно, еще три восьмицы назад по каким-то своим делам отправился в Аленду. До сих пор не вернулся. Разводил он коров и свиней, но кости, из которых смастерили нож, были не свиные и не коровьи.

Начинающие дознаватели заподозрили, что почтенный Орвехт приехал сюда не только за старинными манускриптами, но также в качестве экзаменатора, который наблюдает за тем, как они справляются со своим первым заданием. Других подозрений, способствующих расследованию, у них не появилось. У Суно, впрочем, тоже.