В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович - Страница 32

Главная сестра госпиталя, спрятав испытующие глазки под огромным крахмальным капюшоном, начала мою анкету вопросом не очень приятным:

– Кто самый близкий вам человек в Сиднее?

Не трудно понять, на какой случай надобны эти сведения. Посмотрев на привезшего меня секретаря шахматной федерации Австралии Локвуда, я произнес:

– Запишите: "Билл Локвуд".

Сиднейские шахматисты с моей легкой руки долго потом звали этого симпатичного человека "кузен Билл".

Затем сестра дала мне подписать три документа. Первый: дирекция госпиталя не отвечает за ценности, имеющиеся в моих карманах; второй: я предоставляю врачам право производить над собой все те операции, какие они сочтут нужным делать; и третий: я обязуюсь оплатить все расходы по проживанию в госпитале и лечению. Тут же мне вручили расценку всех лабораторных операций. Рентген – три фунта, анализ крови – два, мочи – фунт. В тот момент мне было не до денег, но позже, когда я стал выздоравливать, я с испугом перечитал внушительные цифры больничного прейскуранта. Поистине нелегко болеть в стране, где платишь за каждый шаг!

И вот я в кровати, в отдельной комнате, специально оборудованной в память о каком-то покойном капитане. Удобно, светло, чисто. Через пятнадцать минут окончательно устанавливается диагноз – инфекционное воспаление вены левой ноги. И тут же начинается лечение. Кстати, за все время пребывания в госпитале я не видел ни истории болезни, написанной врачами, ни вообще каких-либо бумажек. Все распоряжения сестрам давались устно и выполнялись пунктуально и аккуратно.

Лечили меня способом оригинальным. Проткнув вену руки полой иглой, врач соединил ее трубочкой со стеклянным сосудом, подвешенным высоко над кроватью. Оттуда жидкость капля 'за каплей попадала в мою кровеносную систему. Два раза в сутки врач прикреплял новую банку. Всего через меня прошло за пять дней около десяти литров жидкости. Я не понимал тогда, почему банку меняет обязательно врач, почему сестра каждые полчаса проверяет интенсивность движения жидкости. Только потом, в Москве, мне объяснили причину такой скрупулезности: нельзя допускать воздух в кровеносную систему человека – уже несколько попавших в кровь кубиков воздуха несут неизбежную смерть.

Так началась моя госпитальная жизнь вдали от Родины, в кругу совершенно чужих людей. Я успокаивал себя, как мог, шутил с сестрами и нянями, говоря им, что я теперь напоминаю сосуд из детской задачи по арифметике: "В одно отверстие вливается, в другое выливается…" Кстати, объясняться с нянями было не так– то просто. Как все смертные, я был обучен английскому языку "салонного типа", а няни и сестры задают часто вопросы, не предусмотренные никакими учебниками. Выручали жесты.

К вечеру жизнь в госпитале замирает, врачи и сестры – кроме дежурных – уходят домой, и на душе становится тоскливо. Я вспоминал дом, Москву, и настроение еще больше ухудшалось. В окне в предвечерней дымке виднелся Сидней. Вот знаменитый мост– гигант, даже в Соединенных Штатах редко увидишь такое сооружение. Сиднейцы гордятся своим мостом: "Вы уже видели мост? Вот посмотрите, какой у нас мост!" Он действительно великолепен. Транспорт идет в несколько рядов. На самом верху величественной фермы по параболической балке весь год передвигается тележка. Это маляры: пока они успевают окрасить ферму до конца, обильные дожди смывают краску там, где была начата работа. И тележка движется обратно!

Где-то невдалеке прелестный пляж. Все хотел искупаться – не удалось. А что я вообще успел увидеть в Австралии? Сколько времени потерял из-за больной ноги! Хотя нет, кое-что я повидал. И в сгущающейся темноте больничной палаты я начинаю вспоминать свой путь на далекий континент, первые недели пребывания в Австралии.

ТУ-104 перенес меня к исходу дня из Москвы в Ташкент, затем на рассвете мы перемахнули через Гималайский хребет. Красотища какая! Бурые и кипенно – белые снежные горы, запутанные лабиринты скал и ущелий. Тут не только снежный человек может появиться, сам черт померещится! Потом жаркий Дели, Рангун и к вечеру уже Джакарта. По стенам здания аэропорта бегают ящерицы. Сперва удивляешься, но тебе объясняют – это признак хорошего дома. Пресмыкающиеся уничтожают комаров, мошкару. Ящерицы есть и в советском посольстве в Индонезии. Значит, тоже хороший дом.

В аэропорту меня встретил президент шахматной федерации Индонезии профессор Харахап.

– Я уже договорился с вашим посольством: на обратном пути вы на две недели задержитесь в Индонезии,– сообщил профессор.

Позже выяснилось, что, будучи большим любителем шахмат, он желаемое выдал за действительное: никто ему таких обещаний не давал.

Ночная Джакарта загадочна и красива. Велосипедные рикши с колясками, расписанными яркими красками; тысячи фонариков около групп людей, ужинающих прямо на улице. Это не каприз: в домах слишком жарко.

Одну ночь провожу в превосходной гостинице "Индонезия". Гостиница – чудо, последнее слово техники. Двери раскрываются автоматически, едва подходишь к ним на расстояние один-два метра, в лифте не надо трудиться, нажимая кнопку: фотореле включает механизм, стоит лишь приблизить палец к цифре нужного этажа. Максимальный сервис в комнатах. Открываешь дверь шкафа – внутри тотчас загорается лампочка; принесли к портье для тебя письмо – на телефонном аппарате в твоей комнате вспыхивает сигнальный красный свет. Нечего и говорить об установках кондиционированного воздуха: в индонезийской жаре это необходимость.

– Посмотри, как там мой стадион, – попросил меня московский друг, руководивший когда-то отделочными работами на строительстве стадиона в Джакарте.

Это сооружение, которым нельзя не любоваться. Смелая конструкция, совершенная отделка. Молодцы наши строители!

Ночью я вновь лечу – уже на английском самолете. А наутро Австралия – цель моего далекого путешествия. Начинается жизнь на удивительном континенте.

Одна из легенд утверждает, что Австралия – это гигантский метеорит, упавший из глубин вселенной в воды земного океана. Порой начинаешь верить этому – столь своеобразен австралийский материк. Центральная часть страны – настоящая пустыня. Я дважды пересекал Австралию: это были полеты через бескрайние и, казалось, необетованные области. Здесь лишь изредка можно встретить маленькие поселки рудокопов да деревни аборигенов. Эти истинные хозяева Австралии недалеко ушли от своего первобытного образа жизни... Они боятся белого человека, ибо он сделал их жизнь еще более трудной.

Интенсивная жизнь существует только по краям огромного острова. Тут находятся все крупные города Австралии.

Мои выступления с сеансами одновременной игры начались в поселке меднорудных шахт Монт-Айзе; там я очень страдал от укусов комаров. Почему эта гадость так распространена? И здесь комары не менее противны, чем под Москвой!

На следующий день я встречался с шахматистами жемчужины побережья – Брисбейна, а оттуда вылетел в самый большой город страны – Сидней. В аэропорту меня встретила делегация шахматистов во главе с вице-президентом ФИДЕ, многолетним чемпионом Австралии Георгом Кошницким. Этот умный, энергичный человек сразу же стал моим гидом, шофером и, что всего приятнее, настоящим, преданным другом.

Уже первые минуты встречи в Сиднее были трогательны. Это единодушно отметила и пресса, хотя, конечно, не обошлось без репортерских накладок,– над которыми мы вместе с австралийскими шахматистами весело посмеялись. Одна газета именовала меня чемпионом мира, тогда как другая низвела на ступень мастера.

Дни мои заполнили турнирные бои, беседы с новыми друзьями, вылазки в достопримечательные места Сиднея, Георг Кошницкий показал мне много любопытного. Нередко меня "отнимали" у него другие любители, имеющие автомобили, и я путешествовал вместе с ними.

В 1948 году на межзональном турнире в Стокгольме австралийский мастер Лайош Штейнер говорил мне:

– Приезжайте в Сидней, я вам подарю медвежонка коала.