Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 18
- Предыдущая
- 18/134
- Следующая
– Разве холостых мало? Почему унижаются? Почему хорошенько не проучите строптивого князя и княгиню тоже?
– Я неженатый, так, по-твоему, подвергну отца ярму? А мать – непосильной работе? А сестру – позору?
– Арагвинцам хорошо подстрекать.
– Кто подстрекает? Жалеем! А если нравится добрый господин Андукапар, кушайте на здоровье.
Дружинники молчали. Не впервые арагвинцы заводят подобный разговор. Почему? Пусть Зураб дружинников любит, а в деревнях у него как народ живет? Может, хуже Андукапара податью душит. Может, дети как высохшие обезьяны ходят? Князья все издали хороши. Вот если бы Моурави…
– Завтра в Кахети идем, – прервал молчание арагвинец.
– Когда дойдете, расскажете, много ли жареных баранов по дороге съели.
– Ты думаешь, водой будем сыты?
– Если саакадзевцы угостят, похоже, и бешеного буйвола попробуете.
– О! О! За такое пожелание скорпиона не жаль к заду приставить!
– Эй, Гурам! – вдруг вырвался из темноты голос.
– Нет Гурама, наверно спит.
– Какое время спать? Князь его в Кахети посылает.
– Одного?
– Может, с тобой, – засмеялся из темноты зовущий.
– Чтоб на твой язык паук сел! – испуганно отмахнулся парень. – Разве для меня мало здесь персов?
В боковом окне блеснул свет свечей, мелькнула тень. Невольно спорщики повернули головы, но, сколько ни вглядывались, сквозь опущенные занавеси ничего нельзя было разглядеть.
Зурабу этого казалось мало. Он приказал мсахури задвинуть второй, более прочный, занавес и из сундука вынуть хурджини.
Целый час Зураб сидел в раздумье: неожиданное сообщение арагвинцев перевернуло все его планы. Сейчас надо не десять, а двадцать тысяч сарбазов привести из Кахети. А что, если Саакадзе при помощи турок победит? Зураб поежился. Нет! Раньше трех недель не подоспеют османы. За этот срок благодаря подземной дороге, сокращающей путь, из Кахети прибудут сарбазы.
Зураб вынул из хурджини два свитка. В одном, который Русудан передала гонцам, ничего особенного не значилось. Русудан приветствовала мать, просила принять скромные подарки и беречь здоровье, сообщала о здоровье всей семьи Саакадзе. Но в другом, глубоко запрятанном в склады розово-оранжевой парчи, слишком много значилось.
В нем негодовала Русудан: «Как осмелился ты, Зураб, принудить мать покинуть безопасный Ксанский замок и переселиться на зыбкую ладью? Разве у любимой внучки Маро не сидела за скатертью княгиня Нато на главном месте? Или не ей снимали лучшие куски с шампура? Или не стелили ей атласные одеяла? Или давали ей скучать? Но если в Ксани надоело, почему, как обещала, не отбыла к Мухран-батони? Или вторая внучка, Хварамзе, прогневила ее? Не слала гонца за гонцом с просьбой пожаловать в замок? Потом, на что ей престарелая сова, которая всю жизнь приносила дому доблестного Нугзара Эристави только неприятности? Сейчас время беспокойное. Георгий готовится к большой войне не только с персами. Он решил очистить Картли от предателей. Турецкие орты янычар прибудут без пашей, беков и торбашей, всецело во власть Георгия Саакадзе. Во главе станут „барсы“ и преданные азнауры. Значит, народ не пострадает. Конечно, султан недаром подобрел. Но такое не пугает, ибо Георгий не собирается щадить изменников. В тревожное время женщинам следует находиться под крепкой защитой. Пусть дорогая мать найдет предлог избавиться от ненужных гостей. Пусть скажет: „Хварамзе, да живет она вечно, заболела“. Об этом очень просит и Георгий…»
Злобная гримаса исказила лицо Зураба. Он скомкал вощеную бумагу, потом поднес к свече, сжег, сдунул пепел за окно и проводил взглядом черные бабочки. Тщательно пересмотрев подарки, он отложил оранжево-розовую парчу: «Немолодая, потом без мужа, незачем такой одеждой украшаться! Парча больше пойдет моей возлюбленной. Да, моей! Если даже каджи преградит дорогу колдовским топором… Но придется заслужить счастье, к которому так рвусь я, преданный ей Зураб. С победой следует торопиться! А если сатана спросит: „С какой победой?“ Я закричу! „С моей!“ О нечистый, ты слишком любопытен! Напрасно Моурав-бек стремится захватить Ананури, тщетно надеется уничтожить князя Зураба и властвовать, как властвовал. Нет, несравнимо сильнее! Видно, решил кончить игру в сказочного глупца и на самом деле захватить трон Багратиони! Не бывать такому! Нет, великий Моурави, не бывать! Я лучше придумал! – Зураб ухмыльнулся. – Друг Шадиман будет мною доволен. Надеюсь, и царь царей Симон Второй тоже. Андукапар наконец перестанет рычать. Как перепугались они турок! Даже храбрый Хосро побледнел. А Иса-хан?! Только „змеиный“ князь не замедлил уверить, что турки больше повредят Саакадзе, чем ему, Шадиману».
Еще долго бушевал в ночной тиши Зураб, обуреваемый жаждой власти и мести. Но вот преданный мсахури напомнил о его повелении двум арагвинцам, прибывшим от Саакадзе, завтра с рассветом выехать в Ананури. На рассвете, добавил мсахури, он сам с пятьюдесятью арагвинцами уходит в Кахети.
– Хорошо. Не забудь повторить гонцам, чтобы Миха и его десять разведчиков без промедления прибыли сюда. И чтобы княгиня Нато каждый день со скоростным гонцом о здоровье извещала. Хурджини зашей, а первое послание, как наказано, в руки отдашь. – Зураб отложил парчу. – Спрячь в сундук, пока я о ней не вспомню. Пусть Миха такое повеление мое передаст старшему Каршенидзе: если княгиня забудет послать гонца, сам пусть посылает.
Уже ночь, как путник, нашедший золотые монеты, торопливо собирала звезды в невидимый кисет, отчего быстро светлело небо. Так почудилось Зурабу; он зевнул, растянулся на медвежьей шкуре, положил около себя меч и прикрыл глаза.
Мсахури, старательно осмотрев покои, примыкавшие к опочивальне, позвал слугу, который опустился у порога. Старший дружинник сменил у всех дверей стражу. «Не у друзей гостим», – постоянно повторял он арагвинцам и приказывал не прикрывать век, как бы глаза ни устали вглядываться в темноту.
Это не было хмурое утро, хотя и на солнечное оно не походило. Утро как утро, но Шадиман проснулся в самом радужном настроении. Хвала его серебряному терпению! Вот и ханы двинулись из замкнутого круга. Спасибо туркам – помогли. Какой непростительный промах Саакадзе в игре в «сто забот»!
Обыкновенное было утро, но почему-то Шадиман заметался по опочивальне и тут же почти упал на мутаки. Он ждал, когда влетевший, как стрела, чубукчи обретет дар речи. Но чубукчи замер с выпученными глазами и открытым ртом, тщетно пытаясь разомкнуть челюсти.
Наконец Шадиману надоело созерцать истукана.
– Начнешь разговор или прикажешь шашкой выбить из твоего фаянсового горла нужную речь?
– Го…го…с…по… све…е…тлы… кня…я…я..,
– Даю тебе минуту на поимку сбежавшего голоса, – Шадиман зачем-то перевернул песочные часы: «Странный песок! На глаза рыб похож». – Молчишь? – Шадиман схватился за шашку.
– Го…го…лос… ту…у…т ни…ни… при…и…чем, – выдавил чубукчи; и вдруг, словно из горла каменного аиста, вырвался фонтан если не воды, то слов. Захлебываясь, задыхаясь, давясь собственным языком, он визгливо выкрикнул: – Все, все завалено! Хода нет!
– Какого хода? Да начнешь ты разговор?! – и Шадиман хватил чубукчи по спине ножнами.
– Под…зе…ем…ны…ый… хо…о…д у Га…а…а…нджи…ин…ски…их во…о…о…рот…
Шадиман изумленно взирал на чубукчи. «Змеиный» князь и представить не мог, что подземный ход, прорытый марабдинцами и так тщательно охраняемый стражей, разрушен «барсами» Ростомом и Арчилом-"верный глаз" еще до переселения Саакадзе в замок Бенари.
Этот подземный ход имел исключительное военное значение, ибо соединял через Волчью лощину и непроходимый Телетский лес подступы к Тбилиси и Марабде. И вот рухнула надежда на спасительный выход из безнадежного положения. И, точно не в силах осознать случившееся, Шадиман воскликнул:
– Повтори, безмозглый чурбан, что завалено?!
– Под…земный ход! – вновь обретя дар речи, завопил чубукчи. – Там даже палке не пролезть! Пробовали копать. Три аршина откопали, дальше нельзя. Где стены? Где потолок? Камни, железо, балки – все в одну кучу смешалось… – Чубукчи вдруг осекся: уж не лишился ли князь ума? Глаза восторженно блестят и словно кому-то он посылает воздушный поцелуй!
- Предыдущая
- 18/134
- Следующая
