Разрушь меня - Мафи Тахира - Страница 20
- Предыдущая
- 20/50
- Следующая
Я никогда не смогу забыть.
Я увидела ее в продуктовом магазине. Она стояла, скрестив ноги в щиколотках, держа своего ребенка на поводке, который, по ее мнению, должен был казаться ему рюкзачком. Она думала, он слишком глупый/маленький/несмышленый, чтобы понимать: веревка, конец которой мать держит в руке, — приспособление, с помощью которого родительница удерживает его в безразличном кругу самосожаления. Она слишком молода, чтобы быть матерью, нести такую ответственность, похоронить себя заживо с ребенком и его потребностями. Ее жизнь абсолютно невыносима, крайне разнообразна и баснословно гламурна, чего никак не желает понять плод ее чрева, взятый на поводок.
Дети вовсе не глупы, хотела я сказать ей.
Я хотела сказать ей, что его седьмой по счету крик не означает желания вредничать и быть несносным, а ее четырнадцатое замечание в форме дрянь/какая ты дрянь/мне из-за тебя неловко, маленькая ты дрянь/вот я папе скажу, что ты вел себя как дрянь, неуместно и ненужно. Я пыталась не смотреть, но ничего не могла с собой поделать. Личико трехлетнего малыша сморщилось от боли, маленькими ручками он пытался расстегнуть цепочки, затянутые поперек груди, и тогда она дернула поводок так сильно, что ребенок упал и заплакал, а она сказала — так ему и надо.
Я хотела спросить, зачем она так.
У меня к ней было много вопросов, но я ни о чем не спросила, потому что сейчас на людях разговаривать не принято, и заговорить с незнакомкой еще более дико, нежели промолчать при виде подобной сцены. Лежа на полу, малыш корчился от боли. У меня из рук посыпались покупки и невольно вытянулось лицо.
Прости меня, я так виновата, вот чего я никогда не смогу сказать ее сыну.
Я думала, мои руки оказывают помощь.
Я думала, мое сердце оказывает помощь.
Я много о чем думала.
Я никогда,
никогда,
никогда,
никогда,
никогда,
никогда не думала, что так получится.
— Ты убила маленького мальчика.
Пригвожденная к бархатному полукреслу тысячами воспоминаний, вновь охваченная ужасом при виде того, что натворили мои руки, я смотрела на них. Они служат постоянным напоминанием о том, почему я изгой в человеческом обществе. Мои руки могут убить человека. Мои руки способны уничтожать живое.
Не надо было оставлять мне жизнь.
— Я хочу, — повторила я, стараясь проглотить ком в горле, размером с кулак, — я хочу, чтобы ты убрал видеокамеры. Чтобы их не было, или я сдохну, борясь с тобой за это право!
— Наконец-то! — Уорнер встал, сжав ладони и словно поздравляя себя. — А я-то гадал, когда ты проснешься. Я ждал этой вспышки гнева, который, уверен, выжигает тебя изнутри. Признайся, ведь ты живешь в ненависти, в ярости, с чувством бессилия! Тебе не терпится что-нибудь сделать, кем-то стать!
— Нет!
— Какое там «нет», ты такая же, как я!
— Я ненавижу тебя сильнее, чем ты можешь себе представить!
— Из нас получится прекрасная команда.
— Мы — ничто, и ты для меня ничто…
— Я знаю, чего ты хочешь. — Уорнер подался вперед, понизив голос. — Я знаю, о чем всегда тосковало твое сердечко. Я могу дать тебе теплоту, которую ты ищешь. Я готов стать твоим другом.
Я замерла. Моя решимость поколебалась.
— Я все о тебе знаю, дорогая, — ухмыляется он. — Я хочу тебя уже очень давно. Я целую вечность ждал, пока ты будешь готова. Я так легко не отпущу тебя.
— Я не стану чудовищем, — говорю я скорее себе, чем ему.
— Не борись со своей природой, — хватает он меня за плечи. — Перестань слушать, когда тебе говорят, что хорошо, а что плохо. Заяви о себе! Ты способна повелевать, а жмешься в угол! У тебя больше силы, чем ты знаешь за собой, и, признаюсь, я, — он покачал головой, — очарован.
— Я тебе не кукла Чаки! — взрываюсь я. — Не буду я ломать комедию!
Его пальцы сжимаются, я не могу вывернуться из его хватки. Он опасно близко наклонился к моему лицу, и я отчего-то не могу дышать.
— Я не боюсь тебя, дорогая, — тихо говорит он. — Но я околдован.
— Либо убирай видеокамеры из моей комнаты, либо я найду все до единой и разобью! — Я лгу, лгу сквозь зубы в бешенстве, в отчаянии и ужасе. Уорнер хочет превратить меня в животное, которое охотится на слабых и невинных.
Если он стремится к тому, чтобы я выполняла его приказы, ему придется сначала схватиться со мной.
Улыбка расплывается по лицу Уоррена. Он гладит меня по щеке пальцами в перчатке и железной хваткой ловит подбородок, когда я резко отстраняюсь.
— Ты просто восхитительна, когда злишься.
— Мой вкус ядовит для твоего нёба. — Меня трясет от отвращения.
— Эта мелочь делает игру еще соблазнительнее.
— Ты больной, ты просто больной!
Он смеется и отпускает мой подбородок, устраивая подробный смотр моему телу. Его глаза лениво скользят по мне, и я вдруг ощущаю острое желание вырвать ему селезенку.
— Если я уберу камеры, что ты для меня сделаешь?
Какие лживые у него глаза…
— Ничего.
— Так не пойдет, — качает головой Уорнер. — Может, я и соглашусь на твое предложение, если ты примешь одно условие.
Я стискиваю зубы.
— Чего тебе надо?
Улыбка еще шире.
— Какой опасный вопрос.
— Что за условие? — нетерпеливо переспрашиваю я.
— Прикоснись ко мне.
— Что?! — Мой крик эхом отразился от стен.
— Я хочу точно знать, на что ты способна. — Голос Уорнера ровен, брови напряжены.
— Я не стану этого делать! — взрываюсь я. — Ты забыл, что заставил меня сделать с Дженкинсом?
— Да к чертям Дженкинса! — презрительно бросает он. — Я хочу, чтобы ты коснулась меня, хочу сам это почувствовать…
— Нет! — Я трясу головой так, что мне становится дурно. — Нет. Никогда. Ты сумасшедший. Я не…
— Еще как да.
— Не буду я!
— Тебе придется начать… работать рано или поздно, — говорит Уорнер, пытаясь умерить свой голос. — Даже если не примешь мое условие, ты здесь по веской причине, Джульетта. Я убедил отца, что ты ценная фигура для Оздоровления, в два счета расколешь любых повстанцев, которых мы…
— То есть буду пытать их?
Он улыбнулся:
— Да. Прости меня. Я имел в виду — пытать. Ты поможешь нам пытать всех, кто к нам попадает. — Пауза. — Болевой метод, видишь ли, невероятно эффективен для получения информации от любого. А уж с тобой… — Он взглянул на мои руки. — Дешево и сердито. И быстро. — Он улыбается еще шире. — Если оставить тебе жизнь, ты будешь полезна минимум несколько десятилетий. Какое счастье, что тебе не нужны батарейки!
— Ты… ты… — задыхаюсь я.
— Скажи мне спасибо. Я вытащил тебя из этой гадостной дыры, из психушки, привел тебя, можно сказать, к власти. Я дал тебе все, что только нужно для удобства, комфорта. — Он устремляет на меня взгляд. — Теперь сосредоточься. Я хочу, чтобы ты отказалась от идиотской надежды жить, как все остальные. Ты вне нормы. Нормальной никогда не была и не будешь. Прими себя такую, как ты есть.
— Я… — сглатываю комок. — Я не… Я не… Я…
— Убийца?
— Нет!
— Инструмент палача?
— Прекрати!
— Ты сама себе лжешь.
Я готова уничтожить его.
— Ты всю жизнь прожила на грани безумия, верно? Люди называли тебя сумасшедшей, и ты понемногу поверила в это. Ты гадала, правы ли они. Думала, можно ли это исправить. Надеялась, что если еще немного постараться, стать лучше, умнее, то мир изменит свое отношение к тебе. Ты во всем винила себя.
Я задыхаюсь.
Нижняя губа дрожит помимо моей воли. Я не могу расцепить стиснутые зубы.
Не хочу отвечать, что он прав.
— Ты подавляла свой гнев, обиду, мечтала быть любимой, — говорит он, уже не улыбаясь. — А что, если я тебя понимаю, Джульетта? Что, если мне стоит доверять? Ты должна принять как факт: ты очень долго пыталась стать не тем, кто есть, но что бы ни делала, эти ублюдки вечно были недовольны. Их ничто не устраивало. Им в любом случае было плевать. — На секунду Уорнер кажется почти нормальным человеком. Секунду я хочу ему верить. Секунду я хочу осесть на пол и выплакать океан, затопивший горло. — Пора перестать притворяться, — говорит он еле слышно. — Джульетта… — Руками в перчатках он берет мое лицо с неожиданной нежностью. — Тебе не нужно больше пресмыкаться, в твоей власти всех их уничтожить, стереть с лица земли. Ты можешь владеть целым миром и…
- Предыдущая
- 20/50
- Следующая
