Время войны - Антонов Антон Станиславович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/86
- Следующая
Изделие, которое называлось «пейджером», стоило в несколько раз дешевле ноутбука, хотя и представляло из себя не пейджер в привычном смысле слова, а гибрид мобильного телефона с наладонным компьютером.
«Пейджер» имели и солдаты, и офицеры. Он служил средством связи на случай, если легионер почему-то снял боевой шлем, а рядовым заменял личный компьютер.
«Общественный» компьютер имелся в каждой машине. Даже в десантном отделении БМП стояла консоль с большим экраном, в дополнение к тем консолям, которые полагались командиру и водителю.
Аббревиатуру «БМП» этой машине присвоили земляне. По-эрлански она называлась «многоцелевая бронированная боевая машина». Командир, водитель и шесть пассажиров. 50-миллиметровая пушка и малый ракетомет. И еще миномет и гранатомет в десантном отделении.
Из личного оружия каждому бойцу положен 5-миллиметровый автомат и 10-миллиметровый пистолет. Автомат отдаленно напоминает АК-74, но вообще-то больше похож на детскую игрушку. Такой весь аккуратный, изящный, красивый и легкий. А пистолет классический — большой, шестнадцатизарядный, наподобие «Стечкина», с кобурой на пояс.
Есть оружие и помощнее. Штурмовая винтовка Е1777 по прозвищу «джек-пот». Тоже автомат, но 10-миллиметровый. С присоединенным удлиннителем ствола и сошником превращается в ручной пулемет, а с оптическим прицелом — в снайперскую винтовку. Но этих автоматов — всего шестнадцать на центурию.
Впрочем, не так уж и мало, если учесть, что в центурии всего 35 человек. С орбитальной группой — 40, но орбитальная группа не в счет. Она на планету не высаживается и воевать не будет.
Так что получается тридцать пять. А должно быть сто. В машинах — обмундирование, снаряжение и питание на сто человек: 8 офицерских комплектов и 92 солдатских. Но нет в 77?й центурии восьми офицеров. Их всего двое — командир и особист. И нет в ней девяносто двух солдат, а есть только тридцать три. В среднем по два человека на машину.
И это еще до начала боев, до первых потерь. Никто из центурии даже не расстрелян — только одного из бывших уголовников выпороли однажды перед строем, как принято в эрланских боевых частях.
А что будет, когда начнутся потери?
— Почему мы вообще должны воевать за какого-то Тауберта и убивать людей, которые не сделали нам ничего плохого? — изумлялся Игорь Иванов, как и многие в легионе до него и одновременно с ним. — Почему мы сами должны лезть под пули ради какой-то чужой империи?
— По закону джунглей, — отвечал ему капитан Саблин. — Собакам тоже не всегда нравится служить хозяину. Но если надели ошейник — никуда не денешься: приходится лаять.
Сравнение землян с собаками не понравилось Игорю, поскольку задевало его гордость. Но деваться было и впрямь некуда. Положение землян выглядело гораздо хуже, чем положение дворовых собак. Тех хозяин вряд ли убьет, даже если они откажутся лаять — в лучшем случае выгонит к черту на мороз, и все дела.
А землян из легиона никто выгонять не собирался. Зато пристрелить из самоликвидатора за неповиновение могли запросто.
Если же не думать о самоликвидаторе и забыть о предстоящей высадке, то служба в легионе казалась Игорю гораздо более комфортной, чем в российской армии. Никакой дедовщины и уставщины, никаких «сорок пять секунд подъем», никакой чистки туалетов и даже мытья полов вручную, поскольку для этого существуют уборочные машины.
А вместо этого всего — одна сплошная компьютерная игра. С тренажера по вождению боевых машин — в компьютерный тир, оттуда — на тактические занятия, оттуда — на ознакомление с техникой, оружием и тактикой противника и так далее.
Ну, еще, правда, физподготовка и отработка пехотных задач. Но это тоже весело. Вместо тупой беготни по кругу — соревнования и игры. Кто же откажется в охотку побегать наперегонки и погонять мячик в спортзале. Или поупражняться в пейнтбол в рамках контртеррористической операции по обезвреживанию засевших в запертой каюте злецов.
Стрельба краской из настоящего автомата — кайф небывалый. Пластиковая оболочка учебной пули сгорает еще в стволе, а дальше пузырек с краской летит сам по себе и расплющивается на костюме или коже ярким кроваво-красным пятном. Больно, но безвредно. И пропадает повод жаловаться на тяжесть бронежилета, который на самом деле не так уж и тяжел. Эрланские бронесплавы вообще легче земных.
В бронежилете и шлеме удар учебной пули не чувствуется совсем. Но алые пятна на дымчато-белом зимнем камуфляже, который за ненадобностью в предстоящей войне используется в учебных целях, напоминает о том, что может быть, когда полетят настоящие пули.
Демонстрация в боевом тире, доказывающая, что эрланский бронежилет невозможно пробить даже из штурмовой винтовки с близкого расстояния, не очень успокаивала легионеров. Руки-ноги тоже большая ценность, а оторвать руку запросто может даже маленькая пятимиллиметровая разрывная пулька по прозвищу «дум-дум».
С другой стороны, землян умиляла забота эрланских создателей боевого снаряжения о мужском достоинстве солдат. «Бронеширинка», которая крепилась к поясу и надевалась поверх штанов, не только надежно защищала достоинство, но и легко открывала его в случае необходимости, а потом закрывала обратно.
Это было удобно для отправления естественных надобностей, но воины предпочитали другое объяснение, напрямую связанные с инструкциями и приказами, которые в эти дни обильно сыпались из ставки.
«Бронеширинка» открывалась вверх, и оттянув ее переднюю часть на живот, можно было заниматься любовью, не снимая бронежилета, что как нельзя больше гармонировало с указаниями ставки о повышении боевого духа путем изнасилования вражеских женщин и об отказе от ложного сочувствия к побежденным.
Игорь Иванов видел, что у многих легионеров эти указания вызвали неподдельную радость. Она затмила даже страх перед высадкой и боями. Теперь воины горели нетерпением. Две недели до высадки казались им вечностью, а бои — пустяком.
Боевой дух и впрямь поднялся, и только некоторые, вроде романтического девственника Игоря Иванова, испытывали по этому поводу негативные эмоции от смущения до отвращения.
— Это уже фашизм какой-то, — говорил Игорь, но капитан Саблин был с ним не согласен.
— Думаешь, наши в Германии или в Афгане иначе поступали? Нет, тут все правильно. Старая военная традиция — брать трофеи и трахать баб. Когда по тебе стрелять начнут, сам сразу поймешь, что это — лучшая компенсация.
— Ну и что? Разве это хорошо?
— А ты забудь про хорошо и плохо. Хорошие на войне гибнут первыми. Лучше выпей озверинчику, и сразу все пройдет.
«Озверином» русские легионеры окрестили препарат, который заменял в эрланской армии «наркомовские сто грамм». Вызывал он, правда, не озверение и даже не агрессию, а нечто вроде эйфории, когда и море по колено, и горы по плечо — но без потери контроля над собой.
Этот препарат был настоящим лекарством против страха и очень хорошо помогал от депрессии, ипохондрии и ностальгии. Бойцы были готовы жрать его горстями, хотя превышение дозы не давало пропорционального эффекта, а лишь вызывало бессонницу.
Саблин советовал подчиненным поберечь препарат для войны. Его запасено по тысяче суточных доз на брата, но если истреблять таблетки такими темпами, то этого хватит ненадолго. Но воины не больно-то слушали своего командира. «Озверин» они закусывали морфогеном и засыпали, как убитые, чтобы смотреть удивительно яркие сновидения, которые неизменно вызывал этот «колесный коктейль».
Но все это не касалось Игоря Иванова, который «колеса» игнорировал и все глубже впадал в депрессию, потому что не мог забыть ни о самоликвидаторе, ни о предстоящей войне.
И наконец он не выдержал.
Так часто бывает с теми, кто принципиально не пьет спиртного. Однажды наступает момент, когда не пить уже просто невозможно. Жизнь такова, что если не пить — то и жить не хочется.
Нечто подобное получилось и с Игорем.
Он отломил от плитки разовую дозу, которая быстро растворилась на языке и тотчас же сделала мир веселым и ярким, полным красок и радости. Игорь был готов свернуть горы и подумал в числе прочего, что идея поголовного изнасилования женской части покоренных народов не так уж и плоха.
- Предыдущая
- 24/86
- Следующая
