Все, что было у нас - Филиппенко Анатолий Викторович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/53
• Следующая

  Когда я увидел, как в нас летят те пули, я испугался до чёртиков. Как-то трудно поверить, что кто-то там сидит и хочет тебя убить, но через какое-то время этот факт до тебя доходит. Особенно после того как в самолёт пара пуль попадёт.

  Когда беседуешь с пилотом, то видишь войну совсем с другой стороны. Вот почему у военнопленных всё складывалась так хорошо. Здесь речь идёт о людях с высокой квалификацией, хорошим образованием, патриотизм у них в основном на высоте, они не подвергают сомнению ни приказы, ни то, что делают. В моём случае во многом всё было так, вот только из-за того, что нам приходилось жить на земле, бок о бок с вьетнамцами, и видеть, что происходит вокруг, мне сдаётся, что наши пилоты намного острее воспринимали ситуацию, чем пилоты В-52, дислоцированных в Таиланде.

  У меня были кое-какие серьёзные сомнения по поводу той войны до того, как я туда попал, а когда я туда попал и побеседовал со многими вьетнамцами, многие мои иллюзии пропали. Но я делал то, что делал, потому что по-другому практически нельзя. Это как с футболистом: если не выкладываешься на 100 процентов, а сдерживаешься и играешь на 96, как раз в этом случае травму и получаешь. Главное - себя правильно настроить. Вот как я на то смотрел. К тому же от меня зависели другие люди, не только мой ведомый и те, с кем я летал, но и наземный персонал.

  У пилота всё укладывается в набор координат. Вот высота, вот дальность, вот здесь переключить, всё это так далеко от реальности. Даже пули, летящие с земли, нереальны. Ты больше сосредотачиваешься на себе самом. Ты обезличиваешь противника, обезличиваешь мирных жителей. Ты всю войну обезличиваешь, по-другому практически нельзя. Война почти как игра, так её и воспринимают. Трудно представить себе, что там внизу на самом деле сидит человек и пускает вверх эти пули. Ты не видишь последствий своей работы. Вот только чем ближе ты к земле, тем больше всё меняется.

   Гейс Смит

  Медсестра

  3-й хирургический госпиталь

  Биньтхюй

  Ноябрь 1970 г. - ноябрь 1971 г.

  МЕДСЕСТРА С КРУГЛЫМИ ГЛАЗАМИ

  Мне хотелось во Вьетнам - помогать тем, кто был там зазря. Я была против войны, и вбила себе в голову, что мне надо туда поехать, чтобы вернуть их домой. Я начала подумывать об этом в 1966 году, и знала, что в конце концов туда поеду - когда пойму, что достаточно готова.

  Вот чего я не ожидала - так это того, что не просто окажеться быть там круглоглазой женщиной, знающей английский. Американских медсестер в Биньтхюе было где-то десятка с два. В Сайгоне было много медсестёр-американок. Я туда однажды в отпуск съездила. Представляете? Отпуск - и в Сайгоне. Я была просто в отчаянии.

  В Биньтхюе лишь однажды случилось так, что под обстрел попал участок неподалеку. Но разрывы были слышны постоянно. Каждую ночь слышно было - мили за три-четыре от нас. Сам госпитальный комплекс был невелик, но позади нас располагалась инженерная часть, с одной стороны были лётчики, а флотские с 'метелками' - с другой. Обычно стреляли по лётчикам. А потом, однажды ночью, снаряд разорвался в нескольких ярдах. Да уж, сидеть спокойно в ту ночь мне не пришлось. Будто гром грянул, и упал он совсем рядом. А случилось это где-то в середине моей командировки.

  Вообще-то, первые три месяца мне было не по себе: все представлялось, как кто-то открывает дверь и забрасывает гранату. Первые три месяца я из-за этого заснуть не могла. А потом свыклась с мыслью о том, что предотвратить этого никак не смогу, поэтому можно о том забыть и поспать чуток, а если проснусь на следующее утро - уже хорошо.

  Во Вьетнам я прибыла через Лонгбинь. Там был ротационный лагерь, Кэмп-чего-то-там, не припомню, как он назывался. Когда мы выехали на автобусе из аэропорта в лагерь, то первое, что я увидела, был вьетнамец, который мочился, стоя на обочине. И я подумала: 'Бог ты мой, что за отсталая страна'. Тут же увидела щиты с рекламой 'Кока-колы' и подумала: 'Странно-то как. Непривычное сочетание'. По всему городу виднелись заграждения из колючей проволоки.

  В первую же ночь соседний объект был обстрелян. Убило пару парней. Я пошла туда, а там в казарме зияла большая дыра, и тут меня осенило... Всё. Вот она я, в гуще войны. Война кругом повсюду. В тот день я отправилась в Биньтхюй, и тогда я - наверное, в первый и последний раз - заплакала. До меня дошло, что я тут за половину земного шара от дома, и уехать домой не смогу - даже если захочу. Я подумала: 'Что же я наделала? Вокруг эта богом забытая страна. Меня могут убить. И к маме с папой не сходишь'. Хотя... После этого я ещё пару раз плакала, но в первую очередь из-за своих пациентов, когда они умирали.

  Господи, вспомнить только - какими же их привозили, искромсанными напрочь. Даже не верилось. Когда впервые прилетел медэвак, я сразу же с этим столкнулась. Тогда я ещё особенно не переживала. Это позднее уже начала сильно переживать, когда пришлось глядеть на это снова, снова и снова.

  Но вот что интересно: больше всего я страдала из-за того, что постоянно видела одно и тоже. И, вместо того чтобы делать не знаю что, я этим прониклась. Я обратила свою боль в гнев и ненависть, и обрушила их на вьетнамцев. Знаешь, в голове такое подчас творится, когда думаешь, как выживать... ни на что не похоже. Я не считала вьетнамцев людьми. Человеческие существа, но не люди. Они были не такие, как мы, а потому их вполне можно было убивать. Сейчас-то я понимаю, что они совершенно такие же, как мы. Но в то время...

  Когда оставалось уже немного до отъезда, я ужинала однажды с флотскими ребятами, лётчиками, и рассказывала им о своих настроениях. Они тогда сказали: 'Слушай, давай ты с нами слетаешь? Сядешь за пулемёт, если хочешь - буйволов постреляем'. И я подумала: 'Нет уж, животных убивать я вовсе не хочу'. Людей убивать - это нормально, но убивать животных нехорошо. Но я же их за людей не считала, поэтому... А потом меня начало подмывать пострелять в них, и я подумала: 'Мне в стране недолго осталось, а если я пойду и начну стрелять, вдруг и по мне стрелять начнут, ранить ведь могут'. Этого мне не хотелось.

  Я и не понимала, что значит ненавидеть, пока... Я начала мечтать о том, как приставлю пистолет 45-го калибра к чьей-нибудь голове и увижу, как она разлетится на куски. Я часто о том мечтала. И долгое время была уверена, что появись вьетнамцы в моей стране - я их обязательно всех поубиваю. Ну, разве что меня удержало бы то, что здесь убивать людей против закона. Мысли всякие в голову приходили... Я была... Помню, как одна медсестра сказала: 'Как ты, не против поработать в палате для вьетнамцев?' Я ей сказала: 'Нет, я их, наверное, всех поубиваю'. Она ответила: 'Ну ладно, тогда тебя туда, наверное, переводить не будем'.

  Дико, да? Такие дела творились... Понимаешь, мысли какие? - вот ребёнок умирает - ну и что? Война ведь. Дети погибают. Ты убиваешь их, они убивают тебя. Женщины убивают тебя, ты их убиваешь. И всё. Какая там Женевская конвенция? Нет никаких правил. Ничего нет.

  Самой собой, зачастую ветераны приходили из Вьетнама озлобленными, и когда что-нибудь их раздражало, некоторые находили выход в том, что зверели. А ведь во Вьетнаме все были при оружии. И применяли его там друг против друга. Привозили к нам ребят после таких перестрелок, особенно часто, когда выход в город запрещался - ну, когда ребята не могли выбираться в город к девчонкам. Они тогда начинали друг в друга стрелять. Практически каждую ночь кого-нибудь подстреливали. Как-то ночью один парень сорвался с катушек, взял пистолет и пошёл в душевую. А там другой парень душ принимал, и он в него выстрелил, убил и побежал. Ребята из военной полиции и один из офицеров, который нёс ответственность, побежали за ним и начали стрелять ему по ногам. Он обернулся и подстрелил одного из полицейских, в голову попал. И дальше побежал. Одного из офицеров ранил в грудь, с правой стороны.

• Предыдущая
• 32/53
• Следующая