Контрольное вторжение - Медведев Михаил - Страница 30

В прежние времена я много раз пытался выдавить из себя эту фразу. Хотел сказать ее другим девушкам и при других обстоятельствах. По словам друзей, признание в любви ни к чему не обязывало, зато здорово сокращало путь к физической близости. Но всегда эти три слова застревали у меня в глотке, превращаясь в нейтрально-пошлые «ты мне нравишься» и «какая ты красивая сегодня». А сейчас вот сказал…

— Я тебя люблю, — повторил я тверже и громче, чем в первый раз.

— Я знаю, — ее голос потеплел. — Мы должны были соединиться через сто пятьдесят лет, — мечтательно сказала она. — Ты бы к тому времени возмужал, заматерел. Думаю, что облик чуть-чуть седеющего мужчины среднего возраста подошел бы тебе больше всего. Твое лицо стало бы жестким и непроницаемым. Настолько непроницаемым, что при первой встрече люди считали бы тебя тупым солдафоном. Этаким холодным и несокрушимым айсбергом. Я бы тебе родила троих детей. Нет, даже четверых, и мы бы вместе их воспитали. Из тебя бы получился хороший отец. Умный, в меру строгий и очень-очень заботливый. Мы бы построили дом в тайге. На берегу реки. Большой просторный дом на берегу большой просторной реки. И чтобы зимой все вокруг заваливало снегом.

— Никакой тайги. Детям надо ходить в школу, — возразил я.

— Ничего. Поставим персональный телепорт. К тому времени ты будешь хорошо зарабатывать. Прекрасно будут мотаться в Тулу.

— В Ленинград, — не согласился я. — Учиться они будут только в Ленинграде.

— Жаль, что ничему не суждено сбыться. — По ее щеке пробежала ярко блеснувшая слеза.

— Все сбудется, — убежденно сказал я и, отставив недопитый бокал, встал из кресла.

Она поднялась мне навстречу.

— Странно, я все еще вижу тебя седым стосемидесятилетним космическим волкодавом. — Она внимательно смотрела на меня снизу вверх.

— С выпяченным боксерским подбородком и огромными плечами?

— Ага.

Совсем незаметно и абсолютно естественно она оказалась в моих объятиях. Будто ручеек, пробивающий подтаявший снег, вырвался наконец-то на простор. Ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Талая вода разлилась по черной земле и, отразив голубизну неба, перемешанную с белизной облаков, превратилась в бездонный океан. Чувства сошли с ума и перепутались. Звуки стали ярче, а запахи громче. Свет теперь пах воском, вином и тополиными листьями. Запах ее кожи и волос оглушал и не давал разглядеть, что шептали ее губы. Тонкое платьице Туманы ничего не скрывало и казалось всего лишь нематериальным свечением, окружающим ее крепкое тело. Я притянул девушку к себе, зажмурился, ослепленный стуком ее сердца, и поцеловал ее прямо в нежно вибрирующие губы. Она задрожала, но не отпрянула, а только крепче обхватила меня, вонзив мне в спину острые ноготки.

Зазвенело стекло. Это перевернулся столик, когда мы опускались на ковер. Прошуршал лапками робот, убирая перевернутый подсвечник. Шелест листвы стал громче, и откуда-то издалека донеслась приятная переливчатая музыка. Кто-то пел на шотландском языке с сильным ирландским акцентом о любви моряка и дочери дровосека. Очень хорошо пел и играл на гитаре. Я не знаю шотландского языка и не представляю, как звучит ирландский акцент, но я уверен, что не ошибся. Когда человеческие сердца покоряются настоящей любви, люди становятся всезнающими и всемогущими. Музыка длилась вечно, и казалось, счастье тоже будет бесконечным. Я запомнил каждое мгновение этих волшебных часов. В самые черные времена лучик воспоминания об этой ночи воскрешал меня к жизни или утешал перед неминуемой смертью. Оказывается, умирать гораздо легче, если знаешь, что главное событие в твоей жизни уже произошло.

Утро я встретил за маленьким круглым столиком в автоматической кормушке на набережной. Передо мной остывала тарелка бесплатной овсянки. Граненый стакан источал бодрящий запах какао. На десять ноль-ноль мы с Туманой назначили встречу у дверей юридической конторы. Оформление документов вещь не самая срочная, но в эту ночь две наши личные жизни стали одной общей, и, оглушенные открытием друг друга, еще плохо соображающие, мы не придумали ничего лучше, чем подать заявление о регистрации брака. Странный порыв, особенно если учесть, что зачинать детей в ближайшее время мы не собирались. И все же наше поведение может выглядеть непонятным только с точки зрения человека, живущего в мирное время. Когда вокруг тебя все рушится и жизнь твоя может окончиться в любое мгновение, возникает желание любой ценой зафиксировать текущий миг. Не знаю, как это объяснить, и прошу поверить мне на слово.

Сразу же после решения оформить брак Тумана отправилась в поликлинику, чтобы получить генную карту. Я проводил ее и остался ждать в кафе. На душе у меня было спокойно и радостно. Война и гибель мира стали какими-то мелкими и незначительными событиями на фоне охвативших меня чувств.

— Светозар Егорович Ломакин? — Чья-то рука легла мне на плечо.

Легко преодолев желание сломать эту самую руку и дать в морду ее владельцу, я с беспредельным миролюбием ответствовал:

— Чем могу помочь, сударь?

— На вас разнарядка из военного комиссариата с ночи висит, уважаемый, а ваш телефон не отвечает.

Я повернул голову и посмотрел на человека в белом милицейском мундире. Его лицо выражало глубочайшее сочувствие. Я растерянно вызвал справочную. Нет ответа. Телефон действительно не работал. То ли отключился сам, то ли я отключил его, чтобы никто не мешал, и забыл об этом. Лейтенант без приглашения присел за мой столик и щелкнул пальцами. Робот-официант со скрипом выехал из-за стойки.

— Военный комиссариат внес вас в реестр без вести пропавших, но пять минут назад в центральную базу данных передали запрос на генетическую совместимость с вами, — продолжил милиционер. — Мы связались с вашей невестой и выяснили ваше местоположение.

Какой позор! Я с ужасом подумал о том, что едва не превратился в дезертира, и одновременно возблагодарил судьбу за отключенный так вовремя телефон. Ведь неурочный звонок мог запросто испортить лучшую ночь в моей жизни.

— Спасибо, лейтенант, — сказал я, вставая. — Вы спасли мою честь.

— Одно дело делаем, — вежливо улыбнулся он и, полностью утратив ко мне интерес, ткнул пальцем в кнопку на жестяном пузике робота.

Тот радостно заурчал и помчался за стандартным завтраком номер восемь, а я поспешил к площадке телепорта, чтобы как можно быстрее оказаться в распоряжении военного комиссара. Бракосочетание откладывалось до Далекого и нереального «после войны», но медлить я не мог.

Мое появление на пойнте военкомата вызвало нездоровый ажиотаж. Какие-то подонки в коричневых комбинезонах накинулись на меня только на том основании, что моя персона не идентифицировалась автоматическим опознавателем. Мне пришлось пережить несколько весьма неприятных минут, когда меня поставили на колени и сразу три здоровенных придурка начали тыкать мне в затылок стволами ручных лучеметов.

При этом они беспрестанно выкрикивали ругательства и пинали меня в бока. Попытки объяснить им, что я вовсе не диверсант, ни к чему хорошему не привели. Меня начали бить всерьез. Чем бы закончилось это безобразие, неизвестно, но меня спасла некая непонятная особь неопределенного пола и возраста. У особи имелись лейтенантские нашивки и планшет глубинной идентификации. Разогнав моих обидчиков, лейтенант поскреб мне лоб специальным датчиком. Мой генетический код был в спешном порядке проверен, а моя учетная карточка найдена. В «награду» за временное исчезновение из поля зрения государства я получил не только последнюю модель мобильного телефона, которую сразу же инсталлировали в мой череп, но и гадкую отметку в личном деле. Если бы не война, то эта запись сильно осложнила бы мне карьеру, а сейчас я даже не сильно огорчился. Любовь и война странным образом смещают приоритеты.

Как быстро все меняется. Еще два часа назад я обнимал Туману, час назад глотал овсянку и строил планы на будущее, а сейчас уже стою в строю с каменным выражением на лице и преданно пожираю глазами начальство. Правда, это совершенно не мешает мне мило беседовать с моей невестой по новому телефону. Судя по непроницаемым физиономиям моих соседей справа и слева, они, так же как и я, мысленно находились далеко от военкоматовского дворика.