Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/65
• Следующая

Сказать, что я был зол, – это сильно преуменьшить. Он что, считает, что я работаю на службу безопасности пограничников?

Ведьма была радушнее, но погружена в свои мысли. Выслушала, покивала, мрачно сказала, что, по ее мнению, никого из нас уже не отпустят, «разве что тебя, Иван, ты у них почему-то на особом счету». В общем, разговор тоже не сложился.

Скрипач был повеселее, но меня почти не слушал. В основном – жаловался на своего следователя, на неуважительное отношение, на плохой ужин, на скрипучую кровать. По-моему, и ужин был хороший, и кровать под ним не скрипела. Но я не стал спорить. Рассказал про детонатор (никакой реакции), раз уж этого хотел от меня Беккер, и ушел.

Конвойные-китайцы отвели меня к Иван Иванычу – вот тот искренне обрадовался и довольно заинтересованно обсудил со мной и детонатор, и вопрос – почему мне разрешают такие вольности, как осмотр улик и хождение в гости. Пожалуй, с ним я бы поболтал и больше, но за окном темнело, а от меня явно хотели, чтобы я обошел всех.

Дед при моем появлении пришел в восторг и кинулся на шею. Похоже, за себя он ничуть не беспокоился, значит – вины никакой не испытывал. Это меня искренне обрадовало. О допросах и детонаторе мы поговорили довольно долго, правда, мальчишка обиделся, что ему не показали такую забавную вещь. Зато он гордо похвастался новыми джинсами, которые ему выдали взамен испорченных в процессе перевозки…

Последней, к кому меня отвели, была Калька. Вот тут все было плохо. При моем появлении она даже не встала с кровати. Покосилась, закинула ногу за ногу и продолжила чтение «Доктрины Цада». Причина стала понятно быстро.

– Калька, ты как? – спросил я.

Получил в ответ уничижительный взгляд и какое-то невнятное бормотание.

– Калька…

– Ты меня сдал, – холодно сказала девушка. – Ты рассказал… про тот случай.

– Галя, все слишком серьезно…

– Я тебе не Галя! – зло откликнулась Калька. – Пошел вон, предатель. Спаситель хренов…

– А мне детонатор показали… – глупо сказал я.

– Жаль, что в задницу не засунули, – мстительно сказала Калька. – Вдруг ты взорвался бы. Тайное оружие Очага, говно-бомба…

На какой-то миг мне показалось, что, выговорившись и обругав меня, она рассмеется. Кажется, это действительно почти случилось, на миг в ее глазах проступила та, прежняя Калька, которая могла ругаться как сапожник, оставаясь при этом совершенно дружелюбной девчонкой.

Но взгляд ее опять потемнел.

– Пошел вон, – брезгливо сказала она. – Не хочу тебя ни видеть, ни слышать.

Я вышел из комнаты и даже заслужил сочувственный взгляд конвоира. Видимо, Калька своей непосредственностью и эпатажем успела их всех достать.

– В камеру? – спросил я конвоира.

Тот молча кивнул.

– А можно навестить еще одного человека? – спросил я. – Эйжел? Наемницу, которая была с нами, раненая… Она в госпитале?

Конвоиры переглянулись.

– Нет, ее перевели в камеру, – сказал конвоир, который был за главного. – Относительно нее господин полковник Беккер не оставлял распоряжений.

– Он сказал «ко всем, кого взяли», – заметил второй. Видимо, ему не очень-то хотелось решать этот вопрос.

– Хорошо, – согласился старший. – Время есть.

И мы отправились к Эйжел.

Хоть ее и захватили вместе с нами, но камеру отвели попроще. Видать, существовал какой-то табель о рангах в штабной тюрьме – к пограничникам относились лучше, чем к чужакам, пусть даже работающим на службу безопасности.

– Удьарник! – завопила она.

Как и Калька, Эйжел лежала на кровати и при свете газовой лампы (могли бы и не поскупиться на электричество для заключенных, газ – дело опасное, им и отравиться можно, и взрыв устроить), читала «Доктрину Цада». Только в отличие от невредимой, но злой Кальки, Эйжел была вся перевязана бинтами, но на лице ее цвела улыбка. И лубка на правой руке уже не было – сняли. При моем появлении она натянула на ноги одеяло – из одежды на ней были только трусики.

– Эйжел… – я остановился у кровати, улыбнулся. – Как я рад, что ты жива… и даже неплохо выглядишь.

Выглядела она, конечно, плоховато. Кожа между бинтами была бледная.

– У мьеня хорьоший орьганизм… – сказала Эйжел. Улыбнулась – и будто переключилась, весь акцент у нее ушел начисто. – Высокая свертываемость, сказал врач. Порезы были неглубокие, кровь свернулась. Я уцелела.

– Здорово, – я пододвинул стул, присел. – А меня, видишь, даже по гостям пускают. Наверное, считают, что я не предатель.

– Ты же не предатель? – строго спросила Калька.

– Нет, – я улыбнулся. – Вообще… грустно все. Кто-то из наших точно работает на Очаг. Но кто – вот вопрос.

– Ты не сердишься, что я помогла вашей безопасности? – спросила Калька с тревогой. – Ударник?

– Нет, наверное, – признался я. – Вначале сердился. Потом… потом перестал. Я и сам с ними активно сотрудничаю, как видишь. Все очень серьезно, тут уж не до обидок и корпоративной солидарности.

Эйжел серьезно кивнула.

– Ты молодец, Ударник. Так и надо. Дружба – дружбой, но когда речь идет о судьбе миров…

Повисла неловкая тишина.

– Эйжел, а почему ты иногда говоришь с акцентом? – спросил я. – Ты же можешь совершенно чисто…

– Это очень мило, – Эйжел улыбнулась. – Мужчинам нравится. Помоги сесть, Ударник…

Я помог ей сесть и подложил под спину подушку.

– Так что, пограничники кого-то подозревают? – спросила Эйжел.

Я ответил не сразу. Не хотелось это говорить, но…

– Да. Ведьму и Кальку.

– Почему? – Эйжел широко открыла глаза.

– Потому что они женщины. А захваченный агент сказал «она». Ну или что-то в этом роде. Он должен был на нашей заставе встретиться с женщиной.

Эйжел задумчиво покачала головой.

– Вот это номер. Вот это… интересный расклад.

– Я за обеих переживаю, – сказал я. – Они мои друзья, обе.

– Понимаю, – кивнула Эйжел.

– А что ты еще хотела сказать? В поезде? – напомнил я. – Еще что-то про агента…

– Больше ничего, – сказала Эйжел. – Я хотела спровоцировать того из вас, кто предатель. Чтобы он занервничал и выдал себя.

– Получилось, – вздохнул я.

– Да, все получилось, – Эйжел задумчиво смотрела на меня. – Как думаешь, Ударник, может, у нас все-таки что-то будет? Снова? Теперь, после всего этого?

Я молчал. Я честно думал.

– У меня шрамы, наверное, останутся, – вздохнула Эйжел.

– Дело не в шрамах, – сказал я. – И даже не в наручниках и плетках. Эйжел, просто мы слишком разные. Меня к тебе и тянет, и многое восхищает. Но ты… понимаешь, ты все равно остаешься чужой. Я все время думаю, что ты еще сейчас выкинешь.

– Понимаю, – Эйжел кивнула. – Да, ты прав.

И опять наступила неловкая тишина…

– А я видел ту хрень, что нес агент, – сказал я. – Детонатор.

– Серьезно? – глаза у Эйжел широко раскрылись. – Нет, что, тебе действительно его показали?

– Да, – сказал я. – Они пытаются понять, что это и к чему. Держат внизу, в подвале, в бронированной камере. Даже притаскивали с Земли рентгеновскую установку, просвечивали… Так ничего и не поняли.

– Не сломали? – поинтересовалась Эйжел.

– Нет пока. Но, наверное, сломают, раз изучить не получается.

– Он… детонатор разложен?

– Да, – сказал я. – Странная такая хреновина, будто взрыв на макаронной фабрике. Трубочки торчат во все стороны.

– В подвале? – уточнила Эйжел.

Я замолчал. Я смотрел на нее и пытался вспомнить, говорил ли я, что детонатор можно разложить. Вроде бы не говорил. Но я все равно упрямо пытался это вспомнить, потому что иначе все получалось совсем уж…

В этот момент дверь в камеру распахнулась. За ней стояли не китайцы-конвоиры, а полковник Берндт Беккер собственной персоной. С маленьким автоматом в руках.

– Отойди от нее! – рявкнул Беккер.

Наверное, он и впрямь мне симпатизировал, а не только использовал как живца, раз не стал стрелять сразу. А может быть, был уверен, что раненая Эйжел, полулежащая в кровати, ничего сделать не сможет, во всяком случае быстро.

• Предыдущая
• 52/65
• Следующая