Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/65
• Следующая

Первые полчаса мы разговаривали – о чем угодно, лишь бы сбросить напряжение. Потом замолчали, даже Ашот бросил попытки острить. Вокруг тянулась бесконечная холмистая степь – похожая на клондальскую, но более сухая и потому унылая. Редко-редко встречались зеленые пятна – маленькие оазисы. Один раз мы наткнулись на идущий нам навстречу караван – десяток лошадей и мулов, пять человек и груз. Один из караванщиков пальнул из ружья в воздух, то ли приветствуя нас, то ли предостерегая. Эйжел недовольно заворчала, потянулась за своим похожим на маузер пистолетом, но стрелять в ответ не стала.

Часа через два пламя в горелке стало хлопать и погасло – газ кончился. Что делать в такой ситуации мы обсудили заранее – перекинули шланг на второй баллон, пустили газ из него, зажгли заготовленным еще на станции факелом. Обошлось без взрывов и ожогов. Пустой баллон мы скинули с дрезины.

– Вот будет весело, если газ кончится посреди степи, – мрачно сказал Ашот. – Рычаги-то срезали, дрезина не поедет.

– Пешком пойдем, – сказал я.

Это тоже было обговорено, мы разговаривали просто, чтобы убить время. Нет ничего томительнее ожидания, даже когда ты в пути. А может быть, в пути оно и есть наиболее томительно.

Я сидел, опустив голову, и думал. Допустим, мы успеем опередить литерный поезд с пленниками. Готов ли я устроить перестрелку с нашими же ребятами, пограничниками? Пусть не служащими на заставе, а из спецотряда – но нашими! Быть может, немцами, французами, американцами – но пограничниками? Я готов стрелять и убивать?

Вслушавшись в себя, я понял, что ответа нет. Из всех обид пока можно было предъявить лишь бедного убитого пса. Вдруг среди наших друзей и впрямь есть вражеский агент, которого надо поймать любой ценой? Нет, это чушь и бред, они все – земляне, мы же встречались в Москве, а враг должен быть из другого мира! Но какие-то основания у Главного штаба были? Несомненно. Может, все-таки стоит не отбивать друзей, а добровольно сдаться – и вместе с ними отправиться в штаб, чтобы там доказать свою невиновность?

Тем более с чего я взял, что мы способны противостоять Службе собственной безопасности штаба? Нас трое… хорошо, четверо, включая Эйжел, – против пятерых (как минимум) профи. Они небось и на Земле не менеджерами-музыкантами работали, а в каких-нибудь силовых структурах. Таких вояк, как мы, – пачками на завтрак едят…

– Ударник… – тихо позвал Ашот. – Ударник, газ…

Я вскинул голову. Посмотрел на Ашота, потом прислушался к сипению газа в сопле. Заглянул туда – синий язычок пламени едва-едва трепетал. Я нащупал вентиль, попытался повернуть – открыто до упора. Будто испугавшись моего взгляда, огонь съежился – и пропал окончательно.

– Ничего, – сказал я с нарочитой бодростью. – Большую часть пути мы проехали. Осталось километров десять. Ну двадцать. Дошагаем!

Особого оптимизма мои слова не вызвали, но делать было нечего. Мы сидели и ждали, пока дрезина остановится.

Прошла минута. Три. Пять. Десять.

Мы катились и вроде как даже не снизили скорость.

– Что за черт! – я вскочил и заглянул в сопло, будто надеялся обнаружить там бодрое пламя. Ничего, разумеется, не было.

– Почему мы катимся? – с любопытством спросил Хмель.

Ашот пожал плечами.

Я посмотрел на Эйжел. Та с самым невинным видом пожала плечами:

– Я же говорила – надо подтолкнуть дрезину, заскочить на нее и катиться.

– Эйжел? – спросил я.

– Тут уклон, Ударник. Разлом случился в горах, до Разлома мы медленно поднимались в гору. А после Разлома путь все время идет вниз. Чуть-чуть. Но этого хватает. Когда мы переехали Разлом, я вспомнила, мне рассказывали.

Я онемел. Я смотрел на баллоны, на нелепое сопло, на ошарашенные лица Ашота и Хмеля. Наверное, у меня такое же лицо сейчас.

– И мы зря ехали на паровозе через этот… этот ужас? – воскликнул я.

– Говорю же – потом вспомнила, – грустно сказала Эйжел. – Иначе бы сразу сказала.

– А почему не сказала потом? Когда переехали Разлом?

– Я сказала, – невозмутимо сообщила Эйжел.

– Ты же вроде как в шутку сказала, – поддержал меня Ашот. – Зачем мы эту… хрень эту городили? – он махнул рукой в сторону нашего кустарного ракетного двигателя.

– Вам так спокойнее было, – Эйжел пожала плечами. – Все равно надо было у дрезины срезать рычаги и шестеренки, чтобы свободный ход был. Ну – потеряли час на эту штуку… нестрашно. Может, она и ускорила нас немного!

Дрезина катилась на незаметном для глаза спуске. Эйжел невинно смотрела на нас. Мы молчали.

– Нет, ты скажи, почему молчала? – упорствовал Ашот. – Почему?

Эйжел вздохнула:

– Ударник так обрадовался, что ракетный двигатель придумал. И вы воодушевились. Вам, землянам, важно чувствовать себя умнее, я это знаю. Почему бы и нет?

Она развела руками. То ли от откровенности, то ли еще по какой причине, у нее снова прорезался акцент:

– Это не плохьо! Это хорьошо, когда насьтроение хорьошее! Стоит времени! Я знаю, я жьенщьина клана!

– Мы идиоты, – сказал я. – Эйжел, я и впрямь думал, что эта фигня разогнала дрезину!

– Может, и разогнала. Немного, – Ашот наморщил лоб. – Считать надо. Только я формулы не помню. Дома посчитаю, хочешь?

– Не хочу, – буркнул я. – И что теперь, Эйжел? Ты беспокоилась о наших чувствах? Так вот, теперь я чувствую себя идиотом! Самонадеянным болваном! И что делать?

– Посьмейся, – предложила она. – Над собьой, надьо мньой… Помьогает!

Я подумал – и рассмеялся.

В конце концов, мы ведь движемся к Иртану. А там встретим литерный поезд, и начнутся такие проблемы, что даже путешествие через Разлом забудется. Не говоря уже о шутейном ракетном двигателе, приделанном к дрезине.

Когда я пришел на заставу, была уже глубокая ночь. Я сбросил с плеч рюкзак, постоял, привалившись к ограде. Потом несколько раз дернул за веревку. Колокол бодро звякнул, за оградой истерично залаял наш пес. Я ждал. Кто-то должен быть внутри. На заставе всегда кто-нибудь есть. Так принято.

– Кого черти носят? – донеслось из-за ворот. Пес тут же замолчал.

– Это я, Ведьма.

– «Я» бывают разные, – наставительно сказала Ведьма, гремя засовами.

– Я, он же Иван, он же Ударник, он же седьмой пограничник заставы, – отозвался я. – Тебе адрес по прописке сказать?

Ведьма открыла ворота, посмотрела на меня. Пистолет она держала в руке, но дулом вниз. В другой руке была яркая карбидная лампа. На Ведьме был красный клетчатый халат и шлепанцы с пушистыми розовыми помпонами.

– Что случилось, Ударник? – тихо спросила Ведьма.

– Все нормально, – ответил я, подхватывая рюкзак. – Баня горячая?

– Баня холодная, и дров нет, – ответила Ведьма. – Старик с Иван Иванычем за дровами поехали.

– Ну и хрен с ней, с баней, – решил я, входя в ворота. Ведьма за моей спиной задвигала засовы. – Ведро холодной воды сгодится.

– Кто? – неожиданно спросила Ведьма. – Кто это был?

Я ответил, только когда мы вошли в дом и уселись за стол. От Ведьмы можно было ничего не скрывать в связи с бесперспективностью этого занятия.

– Парень, молодой, – сказал я. – Лет двадцать, может, с небольшим. У него был тюк с грузом – лекарства в основном, я их прикопал, место заметное… тяжело было все тащить. Документов никаких, лекарства в основном украинские.

– Как сюда хохла-то занесло? – удивилась Ведьма. Крякнула, встала, пошла к буфету, принесла бутылку водки, рюмку и стакан, шмат сала, черный хлеб. Я посмотрел на бутылку и спросил:

– Издеваешься?

– Нет, Ударник, – сказала Ведьма. – Не тот повод. Но осталась только украинская водка, что тут поделаешь? А закуски лучше сала не придумано… – Она поморщилась, потерла левый бок. – Хотя поджелудочная, наверное, другого мнения…

Себе Ведьма налила рюмку, мне – полстакана.

– Я столько не пью, – сказал я.

– Сейчас выпьешь, – ответила Ведьма. – Ты первый раз убил человека?

Я кивнул и опрокинул стакан в рот. Водка была теплая и прошлась по горлу как наждак. Я закашлялся, схватил кусок хлеба, торопливо прожевал.

• Предыдущая
• 40/65
• Следующая