Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/65
• Следующая

Вообще, если разобраться, то вся жизнь Центрума походила на какой-то финальный этап развития единой цивилизации. Центрум был разделен на отдельные территории, порой конфликтующие, а порой даже воюющие – однако в основе лежали абсолютно и единственно экономические интересы. Никто даже не пытался прикрываться религией, никто не спекулировал на национальностях, никто не придумывал «единственно верные» политические течения. С точки зрения землянина – странно, ведь религиозная, национальная, классовая борьба – самое лучшее топливо для войны. Но то ли жители Центрума были в чем-то честнее нас и этими фиговыми листками не прикрывались, то ли… то ли уже наелись по самое «не хочу». Ведь были в их прошлом и религиозные войны, и межнациональные.

Интересно только, можно ли прийти к такому результату естественным путем. Или обязательно нужна глобальная катастрофа вроде «высокомолекулярной чумы»?

В общем, грузить машиниста историей двадцатого века Земли я не стал. Все равно бы он воспринял ее как нашу немыслимую глупость. Вместо этого я просто пожал плечами и стал смотреть в окно. Поезд по-прежнему несся по степи, но, кажется, начал сбавлять ход. Рассвет уже разгорелся вовсю, выглянул краешек солнца, среди желтой травы стали попадаться пятнышки зеленой, редкие деревья. Кажется, мы спускались в низину, очень незаметно, но неуклонно.

А потом я увидел странное.

– Что это? – воскликнул я. – Пагасо! Там пожар, что ли, был? Вся степь черная!

На горизонте рыжая трава и впрямь заканчивалась угольно-черным, туда и несся паровоз. Линия, где желтое сменялось черным, была подозрительно ровной – разве пожарища такими бывают? И черное уходило вдаль до горизонта…

– Это не пожар, мил-человек, – со смешком сказал Пагасо. – Это, знаешь ли…

– Разлом, – сам произнес я. – Понял…

У меня заколотилось сердце. Разлом был непостижимо большим.

Нереальным.

Но еще более нереальным был мост над Разломом.

Калька почти всегда работала одна. Такой уж у нее был стиль и характер. И когда рано утром она разбудила меня и попросила сходить с ней в дозор, я более чем удивился. На заставе никого не было, даже Ведьма, которая здесь дневала и ночевала, ушла на Землю, пробормотав что-то про нагрянувших из Омска провинциальных родичей, которых она, как уважающая себя москвичка, обязана водить по театрам, магазинам и паркам. Представить Ведьму доброй бабушкой, гуляющей с племянниками и внучками, было сложно, но всякое в жизни бывает.

Может быть, в этом и была причина, по которой Калька позвала меня с собой. Нет, не потому, что никого другого не оказалось, а потому, что никто не был свидетелем ее просьбы.

Есть места, где работа пограничника напоминает настоящую службу. Большие заставы, строгая дисциплина, настоящая форма, даже оружие у всех одинаковое, никакого разнобоя. И в наряды они ходят четко по графику, и прошмыгнуть через их территорию очень трудно.

У нас – по-другому. Больше походит на ту вольницу «техасских рейнджеров», какой ее изображали в фильмах с Чаком Норисом. Захотел – встал и пошел ловить бандитов. Не захотел – не встал и не пошел. Конечно, если придет приказ сверху, то никуда не денешься. Но такое с нами бывало редко.

Этот поход с Калькой явно не был обычной проверкой тех зон, где чаще всего появлялись новички, и уж тем более ничуть не напоминал проверку известных нам троп контрабандистов. Мы пошли в противоположную сторону от Антарии, пересекли железку, долго блуждали среди лысых унылых холмов (на моей карте они были помечены как совершенно бесперспективная зона, я там ни разу не был и вообще не слышал, чтобы там кто-то открывал портал).

Но Калька здесь явно бывала. И кого-то ждала.

Мы выбрали место на плоской вершине продуваемого всеми ветрами холма. Была ранняя весна Центрума, небо висело над нами неправдоподобно голубым и чистым куполом, солнце грело в самую меру – так, чтобы не было ни прохладно, ни жарко. Идеальная погода для романтического пикника с девушкой.

Я посмотрел на Кальку. Она сняла с плеча винтовку, положила на аккуратно постеленную газету. Газета была земная, «Комсомольская правда».

– Спортсменка, – сказал я. – Спортсменка, комсомолка и просто хорошая девушка.

Калька, кажется, не поняла. Косо посмотрела, скупо улыбнулась и на другой газете (это оказался драный лист «Коммерсанта») разложила дорожную снедь – копченую колбасу, черный хлеб, банку шпрот. Мы перекусили. Я несколько раз пытался шутить. Калька натужно улыбалась.

Нет, это явно не было хорошее время для романтического пикника.

Потом она посмотрела на часы и как-то резко ускорилась. Сгребла остатки еды и запихнула в рюкзак вместе с газетой, пустую банку вдавила каблуком в землю (в Центруме не заморачивались по поводу экологии сверх меры – с их экологией уже случилось все, что только могло). Легла на землю, прижала приклад к плечу.

– Что мне делать? – спросил я, ощущая нелепость происходящего. Вокруг никого не было.

– Просто смотри, – сказала Калька. – Вот куда я целюсь, туда и смотри.

– Лечь? – уточнил я на всякий случай. – Торчу тут… как тополь на Плющихе.

Откуда у меня этот тополь вылез, из каких уголков памяти? Я ведь даже не смотрел «Три тополя на Плющихе». Но Калька тем более меня не поняла. Мы с ней выросли в разные времена. Всего-то десять лет разницы – а как будто другая цивилизация.

– Как хочешь, – сказала Калька, не отрывая прицел от глаз. – Мне не мешает.

Кого она там высматривает, в пустых холмах? Никого же…

Метрах в трехстах, в ложбинке между холмами, радужно полыхнул открывающийся портал. Небольшой такой, с метр в диаметре, не очень стабильный, судя по трепетанию краев. В портал протиснулся человек. Выпрямился.

Я смотрел как зачарованный и ничего не мог понять. Калька знала, что портал откроется именно тут? Но как?

Гулко ударил винтовочный выстрел. Человек рухнул ничком, лицом в жухлую траву.

– Ты чего? – завопил я. – Ты что творишь, Калька?

Девушка поднялась, молча забросила винтовку за спину и пошла вниз. Я выругался и поспешил следом. Калька шла быстро, не оглядываясь.

– Мы не убийцы! – продолжал я орать ей в спину. – Мы не бандиты! Мы не стреляем в человека только за то, что он попал в Центрум! Даже если он контрабандист!

– Помолчи, и без тебя тошно, – бросила Калька через плечо. Таким тоном, что я и впрямь заткнулся.

Мы подошли к телу, лежащему в темной луже. Лужа была небольшой, сухая земля охотно пила кровь. Кожаные туфли, джинсы, хлопчатобумажная куртка – стандартная одежда путешественника в Центрум.

И заколка в длинных волосах.

Женщина.

Это потрясло меня едва ли не больше, чем выстрел Кальки.

Если бы это был мужчина – у меня нашлась бы куча правдоподобных объяснений. Но это была женщина. Немолодая.

Калька перевернула тело и несколько секунд смотрела в лицо убитой. Потом встала. Я с некоторым страхом всмотрелся в жертву – я боялся найти сходство с лицом Кальки.

Но и сходства не было.

– Зачем ты это сделала? – спросил я.

– Поверь, так было надо, – тихо ответила Калька. – А теперь, теперь надо похоронить. Поможешь?

Пуля пробила женщине сердце, крови было много, но я все-таки обшарил карманы. Никаких документов. Никакого снаряжения. Никаких украшений, кроме сугубо функциональной заколки для волос. Никаких денег. Никаких товаров.

Ничего.

– Зачем ты взяла меня с собой? – спросил я. – Учти, копать я не буду. Хоть у тебя и ружье.

«Хороший, плохой, злой» Калька тоже, видимо, не смотрела.

– Я хотела, чтобы ты это увидел.

– Зачем? – тупо повторил я.

– Чтобы ты принял решение, что со мной делать.

– Если следовать уставу, то тебя надо отдать под суд. Ты убила невинного человека.

– Я убила человека, заслужившего смерть, – твердо сказала Калька. – Но я не смогу это доказать… и не хочу объяснять, в чем дело. Есть только мое слово. Понимаешь? На моем месте ты поступил бы так же.

• Предыдущая
• 31/65
• Следующая