Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 16

Скованность и некоторая растерянность первой встречи после семнадцатилетней разлуки вскоре исчезли. Теперь отец и дочь сидели в маленьком салоне на диване, сердечно беседуя. Одна рука Маргиты покоилась в руках отца, другой она обнимала его.

Прислонившись головой к его плечу, она рассказывала ему о своих планах на будущее.

Лицо Коримского, в котором и следа не осталось от гордости, светилось счастьем и радостью. Он не отводил взгляда от дочери, словно эти часы ему должны были возместить всё, что он потерял за прошедшие годы.

Маргита поведала ему, что учится словацкому языку уже неделю и что при помощи учителя Галя намеревается продолжать учёбу, и как ей сейчас пригодилось знание чешского языка. Потом они говорили о доме, который отец хотел бы приобрести для Николая, чтобы он мог жить там летом. Оказалось, что это был как раз тот самый брошенный домик вблизи водопада, который недавно привлёк внимание девушки:

Ей, правда, очень хотелось, чтобы Никуша жил у неё: но она должна была с ним согласиться, это выглядело бы так, будто он с ней помирился только из-за своей выгоды. Однако она упросила дозволить ей заняться обстановкой дома для своего брата и доктора Лермонтова. А про себя Маргита думала: «Лишь бы они въехали в этот дом, тогда они всё равно станут бывать чаще у меня, чем там. Дедушка тоже обещал переселиться сюда на лето. И отец будет приезжать к Николаю — о, какая чудная жизнь у нас начнётся!».

Тихий звон колокольчика прервал их разговор. Маргита вскочила.

— Позволь, отец, на минуту оставить тебя, — и, не дождавшись ответа, убежала.

Он смотрел ей вслед, своей девочке, и только когда она исчезла, он вспомнил, что дочь его замужняя женщина…

Уже более четырёх часов он находился в Горке. Они с дочерью вместе побывали в том домике, говорили всё о настоящем, ибо о прошлом говорить было невозможно. Об Адаме она за всё это время не сказала ни слова, зато уж о дедушке очень много и с большой любовью.

Тень озабоченности омрачила лицо пана Коримского. Но тут нежная рука дочери обняла его шею.

— Родной мой, почему ты так печален?

— Ах, ты уже пришла, Маргита! — и он с любовью привлёк её к себе.

— Я пришла звать тебя ужинать.

— Но мы только что пили кофе.

— Это было давно, и ты почти ничего не ел. Зато теперь ты окажешь честь своей хозяйке, не правда ли?

— Я постараюсь, чтобы ты осталась довольна.

Она взяла его под руку и повела по коридору в ярко освещённую, украшенную цветами столовую.

— Ты спрашивала, о чём я так задумался, — сказал пан Коримский после ужина, когда Маргита готовила чай. — Я думал о том, кого моя Маргита ещё не вспомнила ни единым словом. Что бы он сказал о нашем примирении?

Словно инеем внезапно покрылось озарённое счастьем лицо молодой женщины.

— Ты говоришь об Адаме Орловском? — спросила она холодно. — Какое ему дело до нашего примирения?

Коримский с ужасом посмотрел на свою дочь.

— Маргита! Ведь он твой муж и самый близкий тебе человек на земле!

Она покачала головой.

— Ты ошибаешься, отец. Перед миром он действительно мой муж, но лично для меня он никто и никогда никем не будет. Дедушка желал нашего союза, и мы не могли ему под старость лет отказать. Мы увидели друг друга лишь за час до венчания, а после него договорились, что, дабы не уронить фамильной чести, внешне вести себя как супруги, а на самом деле он будет жить для науки, а я — для дедушки.

— Кто это придумал, Маргита? — ошеломлённо спросил пан Коримский, взяв руку дочери в свою.

— Я, отец.

— И Адам согласился?

— Разумеется! Не удивляйся, это совсем неплохо.

— Нет, это нехорошо, дитя моё! Ты меня не удивляешь, но он, в его возрасте!.. Ведь жизнь такая долгая, а вы оба так молоды… Потом сердце человеческое не может оставаться без любви.

— Я знаю, отец. Но моё сердце не останется без любви: у меня есть ты и дедушка, и Николай меня любит, а я — вас всех!

— Положим, что тебе этого достаточно, ну а Адаму?

— У Адама — наука.

— О, Маргита, такое горячее сердце, как у Адама, не может заполнить наука!

— Это меня не касается, отец. Когда он просил моей руки, он мне ясно дал понять, что не желает ничего другого, кроме верности, и я буду ему верна.

Лицо Коримского помрачнело. Он понял, какую дочери причинили обиду. Больше он не удивлялся и не говорил ничего в защиту зятя.

Маргита повернула разговор в другое русло, и он был рад этому. Она повела его обратно в салон и показала ему, насколько она уже овладела словацким языком.

Речь зашла о том, что она сможет сделать для местной школы.

Когда он заметил, что школа евангелическая, она с удивлением посмотрела на него:

— Но ведь я тоже евангелической веры…

— Ты, Маргита? — спросил он в недоумении.

— Ты удивляешься? У меня та же вера, что и у моих родителей!

— Мать твоя не всегда была евангелической веры, — произнёс пан Коримский мрачно. — А девочки из смешанных браков принимают вероисповедание матери. Поэтому ты крещена в католической церкви, и она считает тебя своей.

— Это невозможно! Ведь я даже не знаю католического учения! — воскликнула Маргита возбуждённо. — Мои воспитательницы были евангелической веры, в А. я числюсь лютеранкой. Там я обучалась религии. Только при конфирмации пастор мне сказал, что он не может конфирмировать меня из-за определённых помех, наверное, имея в виду именно это. Значит, католическая церковь имеет на меня права?

Девушка задумчиво опустила голову.

— В восемнадцать лет ты сама смогла бы вступить в нашу церковь, если бы не Орловские. Однако дедушку это, наверное, очень оскорбило бы.

— Извини, отец, мою личную свободу я пожертвовала дедушке, но свободой совести я не поступлюсь. В пансионе я однажды прочитала ужасную книгу «Испанские братья».

Никогда я не смогла бы принадлежать римской церкви, и мне очень жаль, что дедушка к ней относится.

— Маргита, того, что было в средневековье, сегодня уже нет. В настоящее время разница между религиями едва заметна, тем более в высших кругах.

— Может быть, отец. Но протестантов раньше притесняли, а меня всегда тянет занять сторону тех, кто терпит несправедливость. Кроме того, нас учат, что церковь — наша мать. Какая она мне мать — католическая церковь, если она до сих пор мне ничего не дала, кроме крещения, и не заботилась обо мне? Нет, не хочу! Пока что мне нужно достать книги, чтобы узнать разницу», потом, когда придёт время, я скажу дедушке о моём решении. Он меня не станет удерживать, вот посмотришь. А теперь поговорим о другом, потому что всё это тебя, кажется, опечалило, отец!

До глубокой ночи они беседовали. Когда Коримский на другой день оставил Горку, он стал богаче несколькими часами неожиданного счастья, однако унёс с собой две удручающие мысли: о вынужденном браке его дочери и её решении никогда не принадлежать католической церкви.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В имении инженера Райнера был устроен блестящий торжественный вечер. Изысканное общество праздновало день рождения хозяйки дома — пани Райнер. Второй причиной торжества явилось получение паном Райнером титула барона и причисление его к дворянству. Нельзя не понять счастья человека, имеющего заслуги перед обществом в деле развития путей сообщения, который после четырнадцати лет примерного брака наконец может показаться в свете наравне с женой в звании дворянина.

Залы светились множеством огней. Воздух был наполнен тонким ароматом духов и живых цветов. Здесь было немало молодых красавиц и по моде одетых прекрасных дам, однако хозяйку дома ни одна из них не превзошла. Она и здесь считалась

«польской розой», как её когда-то называли дома.

Бледносиреневый шёлк богатыми складками ниспадал по её стройному стану; золотистые волосы были сколоты шпильками с жемчужинами. Её чёрные глаза завораживали. Ни одного из гостей она не обошла своим вниманием. Когда же взгляд её падал на мужа, она вся словно вспыхивала. Ни один из гостей — потомственных дворян — внешне не соответствовал этому званию так, как он.