Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/82
• Следующая

Затвор деликатно клацнул, дослав в ствол патрон, указательный палец нежно обвил гладкую стальную загогулину спускового крючка. Перекрестие прицела замерло на спине Беглова: ситуация изменилась, и теперь именно он – поджарый, мускулистый, с отточенными зоной рефлексами матерого волка – превратился в мишень номер один. А с пузаном в генеральском кепи можно и повременить: при его комплекции и тупой самоуверенности он никуда не денется. Так и будет стоять столбом, таращась на труп у своих ног, пока сам не получит пулю чуть пониже кокарды…

Задержав дыхание, Алексей Иванович начал плавно нажимать на спусковой крючок, но выстрела опять не последовало, потому что депутат Государственной думы Беглов внезапно, без предупреждения, в лучших парламентских традициях закатил генералполковнику Макарову в табло – или, выражаясь литературным русским языком, ударил кулаком по лицу.

4

– Вот тебе доказательство, тупая скотина, – сказал Илья Григорьевич, тряся ушибленной кистью и шевеля пальцами, на костяшках которых виднелись свежие ссадины.

Распростертый в усеянной щепками траве генерал Макаров приподнялся на локтях и сплюнул кровавую слюну.

– И что ты этим доказал? – спросил он, кривя в подобии улыбки окровавленный рот. Зубы у него тоже были в крови, и улыбка напоминала оскал вампира – не кинематографического Дракулы, а самого настоящего, реального упыря, только что утолившего первый, самый острый голод. – Я тебе объясню что. Сказать нечего, вот кулакамито и машешь. Твоя это работа, Илья Григорьевич, от начала и до конца твоя. И нечего на журналиста валить. Он небось давно за тридевять земель от Москвы подштанники сушит, а все, что тут творилось с момента смерти Француза – твоя работа, твои игры. Ты думал, убрал Уксуса, и дело в шляпе? Думал, я дурак и ничего не пойму?

– А ты и есть дурак. – Беглов перестал трясти кистью, озабоченно осмотрел сбитые костяшки пальцев, подул на них и запустил руку под левый лацкан пиджака. – И нечего на людей обижаться, раз таким уродился. Надоел ты мне, Вася. Хуже горькой редьки надоел.

Василий Андреевич принял сидячее положение, кряхтя и опираясь на руки, одна из которых до сих пор сжимала рукоятку топора. Он снова сплюнул кровь и утер разбитые губы тыльной стороной ладони. На руке остался смазанный кровавый след; генерал посмотрел на него, брезгливо скривился и сказал:

– Знаю, что надоел. Мы оба тебе надоели, причем уже давно. Это ж ежу понятно: целое лучше, чем треть. По крайности, если говорить не о тюремном сроке, а о бабках.

– Я же говорю: дурак, – сказал Беглов и начал вынимать изпод лацкана руку.

Пистолет с длинным глушителем наполовину вышел из висевшей под пиджаком наплечной кобуры, на солнце тускло блеснул вороненый металл. И в это мгновение генерал Макаров вдруг сделал то, чего не ожидал ни Илья Григорьевич, ни наблюдавший за этой сценой из кроны старого дуба снайпер: изловчившись, сильно и точно рубанул Беглова топором по коленной чашечке.

Поскольку, занимаясь колкой дров, генерал не работал, а развлекался, в руке у него был не колун, а обычный трехкилограммовый топор. Чтобы расколоть полено, особой остроты лезвия не требуется – в этом деле она скорее помеха, чем подспорье. Но его превосходительство любил, чтобы бронза сверкала, оружейная сталь лоснилась от смазки, а о рабочие кромки режущих инструментов можно было поранить даже взгляд. Потакая этой прихоти, один из обслуживающих Василия Андреевича солдат периодически точил все, сколько их было в хозяйстве, ножи и топоры, доводя их до милого генеральскому сердцу состояния идеальной бритвенной остроты.

Тяжелое тусклое лезвие, почти не встретив сопротивления, в мгновение ока рассекло ткань брючины и кожу, перерезало сухожилие и с глухим стуком вонзилось в сустав, с почти хирургической точностью вклинившись между головками бедренной и обеих берцовых костей. Неудобная позиция, из которой был нанесен удар, ослабила его силу, и только поэтому левая нога депутата Беглова осталась на месте, а не отлетела в сторону. Впрочем, в данном случае эта мелочь не играла существенной роли: в конце концов, «доблестный д\'Артаньян» сражался за жизнь, а не пытался аккуратно разделать «храброго Портоса» с целью розничной весовой продажи в мясном павильоне ближайшего продуктового рынка.

В первое мгновение после удара Беглов даже не почувствовал боли – настолько острым было искалечившее его лезвие. Но этот миг шоковой анестезии длился недолго. Боль пришла вместе с прихлынувшей к рассеченным тканям кровью и была такой чудовищно сильной, что от вопля народного избранника даже у засевшего на дубе в сотне метров от места схватки «Мистера Проппера» волосы встали дыбом по всему телу.

Не переставая нечленораздельно вопить, Беглов опрокинулся на спину, скорчился и принялся кататься по земле, охватив ладонями изуродованное, фонтанирующее кровью колено. Пистолет с глушителем отлетел в сторону, безобидно поблескивая среди травы и березовых щепок в полуметре от колоды. Но генерал не обратил на него внимания: неуклюже поднявшись на одно колено, он снова замахнулся топором и, сильно подавшись вперед, нанес другу детства еще один удар. Лезвие топора наискосок рассекло бедро; Беглов ответил на это новым звериным криком и попытался откатиться в сторону. Но Макаров уже был на ногах; окровавленный топор взлетел и опустился, со зловещим шелестом рассекая воздух, а потом с отвратительным мокрым хрустом, как в бревно, врубился в поясницу депутата.

«Мистер Проппер» оторвался от прицела и, хотя до этой минуты искренне считал себя пусть подверженным суевериям, но всетаки атеистом, истово, с чувством перекрестился. Наблюдаемая сцена была позабористее «Техасской резни бензопилой», и самое жуткое в ней было то, что происходила она не на экране телевизора, а наяву.

Для успокоения нервов он попил воды, а когда снова заглянул в прицел, побоище – вернее сказать, зверское убийство – уже вплотную приблизилось к финалу. Лежащее в траве бесформенное, продолговатое, изрубленное вдоль и поперек, покрытое кровавыми лохмотьями нечто больше не подавало признаков жизни. Генерал Макаров, широко расставив ноги, стоял над ним в позе дровосека и раз за разом размеренно, как механическая фигурка на старинных башенных часах, бил топором по превращенной в кровавое месиво голове. Он был с головы до ног забрызган красным и действительно смахивал на персонаж дешевого фильма ужасов, особенно если смотреть на него в позволяющий разглядеть массу явно излишних, чересчур натуралистических деталей телескопический прицел.

Наконец его превосходительство запыхался, опустил скользкий от крови топор и выпрямился, переводя дух и малопомалу начиная осознавать, что классики марксизмаленинизма не соврали: история развивается по спирали. На каждом новом витке этой спирали события повторяются, но уже в ином, большем масштабе. Помнится, точно так же он стоял с топором в опущенной руке над трупом старого монаха. Теперь вместо козлобородого старикашки перед ним лежал Бегунок, изрубленный так, что в этой груде перемешанного с кровавым тряпьем мясного фарша его не узнала бы и родная мать, дворничиха тетя Рая. «Что ж, подумал Василий Андреевич, – поделом вору мука: эта растянувшаяся на десятилетия поганая история началась с Бегунка и на нем же кончилась. Кончилась, как начиналась – кроваво, грязно и страшно».

«Ну, и хрен с вами со всеми, – мысленно напутствовал он друзеймушкетеров. – ВасяКот у вас вечно ходил в дураках, а поглядитека, что вышло! Если вы такие умные, что ж тогда такие мертвыето, а?»

Он открыл рот, чтобы произнести это вслух, и в это мгновение остроносая винтовочная пуля, стремительно и беззвучно пронзив пространство, ударила его почти точно в середину лба, вместе с фонтаном кровавых брызг, осколков кости и комочков мозгового вещества выйдя наружу через затылок. Топор выскользнул из разжавшихся пальцев и с глухим «туп!» ударился обухом о землю, колени подломились, и генералполковник Макаров упал ничком, накрыв своим телом труп друга детства Ильи Беглова по кличке Бегунок.

• Предыдущая
• 79/82
• Следующая