Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 73

• Предыдущая
• 73/82
• Следующая

– Уж не знаю, что и сказать, – промолвил он, повернувшись к Андрею.

– А говорить ничего не надо, – успокоил его тот. – По крайней мере, мне. Но вы, а вместе с вами и все, кого это может заинтересовать, должны знать: Илья Григорьевич Беглов непричастен к тому кровавому злодеянию, о котором вы упомянули. Все эти годы он трудился не покладая рук, чтобы отыскать и вернуть монастырю и православной церкви похищенное и обелить свое имя – в первую очередь в глазах верующих и братьев, давших ему приют в трудный период его жизни. Вот это, отец Михаил, нужно будет сказать обязательно. Причем так, чтобы вас услышало как можно большее количество людей.

Отец Михаил помолчал, задумчиво поглаживая ладонью густую, окладистую, черную с проседью бороду. Потом быстро обернулся, словно проверяя, не исчез ли куданибудь микроавтобус с драгоценным грузом, умиротворенно вздохнул и сказал:

– У меня к вам всего один вопрос, господин Иванов. Или уместнее называть вас настоящим именем: Андрей Юрьевич?

– Простите?.. – растерянно выдавил Андрей, чувствуя себя так, словно средь бела дня его вдруг хлопнули по голове пыльным мешком.

– Лгать вы не умеете, господин Липский, – сказал настоятель. – Это вам, конечно, плюс. А вот то, что считаете нас мракобесами и неандертальцами, живущими вдалеке от мира и знать не знающими, что такое Интернет, – это, Андрей Юрьевич, минус, причем жирный.

– Да никем я вас не считаю! – с горечью возразил Андрей, обескураженный не столько провалом своей легенды, сколько нелепой оплошностью, ставшей его причиной. – Просто за всеми этими делами из головы вон, что в Сети есть блог, а в блоге – моя фотография. Хотите – верьте, хотите – нет, забыл, и точка! Как отрезало.

– Божий промысел, – вскользь заметил отец Михаил.

– Или наоборот, – буркнул Липский. – Вы чтото хотели спросить?

– Хотел, – кивнул головой настоятель. – С каких это пор вас, вольного стрелка, известного своим свободомыслием, повело прислуживать власть имущим? Особенно таким, как Беглов? Только не лгите – все равно, как я уже говорил, получается это у вас из рук вон плохо.

– Не вы один это говорили, – вздохнул Липский. – Беда, отец Михаил! Своим вопросом вы загнали нашу беседу в глухой тупик. Лгать бесполезно, а правды я вам пока что не скажу даже под пыткой.

– И как быть? – с прищуром глядя на него, спросил настоятель.

– Да как знаете, – пожал плечами Андрей. – Для начала просто позовите своих людей. Нужно разгрузить и отпустить машины, за простой тоже приходится платить, и недешево. А как быть дальше, решайте сами. Можете вообще ничего никому не говорить…

– Так не получится, – заметил настоятель.

Он махнул рукой комуто невидимому, и тяжелые створки монастырских ворот, как по щучьему веленью начали расходиться в стороны. Андрей кивнул водителю (который без галстука), тот прыгнул в кабину, запустил мотор, и микроавтобус, беспорядочно хлопая створками открытой задней двери, осторожно вполз в ворота. Ворота закрылись; водитель в галстуке, укрывшись от взгляда отцанастоятеля в салоне своего «мерседеса», снова закурил, выдувая дым в узкую щель между слегка приспущенным стеклом и верхним краем дверной рамы.

– Ясно, что не получится, – согласился Андрей. – Ну, скажите, что эти ящики вам подкинули – просто оставили ночью у ворот, и все.

– И что будет?

– У вас все будет в полном порядке, – заверил Андрей.

– А у вас?

– A y меня все станет чуточку сложнее, но вас это уже никоим образом не касается.

Отец Михаил снова помолчал, разглаживая бороду.

– А если я обнародую заведомую ложь, которую только что от вас услышал?

– Тогда вы очень мне поможете. Не знаю, пойдет ли эта помощь на пользу или во вред, но без нее мне, признаться, придется туго. Возможно, очень туго.

– Вот сейчас вы не лжете, – сказал настоятель. – И с учетом того, что вы уже сделали, я, пожалуй, готов пойти на маленькую ложь во спасение. А знаете, что пришло мне в голову? Возможно, мое мнение ошибочно, но, слушая вас, я почемуто вдруг вспомнил стихи Корнея Чуковского…

– Вы? – изумился Липский. – Чуковского?!

– А повашему, монах – не человек и никогда не был ребенком? Именно Чуковского. Конкретно – «Тараканище».

– Эпохальное произведение, – хмыкнул Липский. – «Приносите ко мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю!» – зловещим голосом театрального злодея с подвыванием продекламировал он. – Стивен Кинг нервно курит.

– Мне вспомнилось другое место, – сказал отецнастоятель. Кто такой Стивен Кинг, он не спросил, и Андрею захотелось укоризненно погрозить ему пальцем: «Айайай, отче, как не стыдно! Духовное лицо, а Стивена Кинга втихаря почитываете… Нехорошо!» Впрочем, вполне возможно, отец Михаил никогда даже не держал в руках романы «короля ужасов», а просто знал противника – если не в лицо, то хотя бы по имени. – В самом начале, где Корней Иванович описывает произведенный появлением Таракана эффект. Помните? «Волки от испуга скушали друг друга»…

– Гм, – неопределенно промычал Андрей. Разговор о детской литературе неожиданно принял далеко не невинный и весьма нежелательный оборот. Малопомалу он начинал чувствовать себя в компании отца Михаила до крайности неуютно: проницательность этого бородача в запыленном понизу, увешанном парашютиками семян одуванчика подряснике заставляла усомниться в собственных умственных способностях, которые Андрей до этой минуты считал если не блестящими, то, как минимум, недурными.

– Схема не идеальная, – сообщил между тем отец Михаил, – надежностью тоже не блещет. Но это, по крайней мере, лучше, чем другая цитата из того же автора: «Подлетает к пауку, саблю вынимает и ему на всем скаку голову срубает…»

– «Мухацокотуха», – сказал Андрей. – К этому пауку, пожалуй, подлетишь! Как подлетишь, так и отлетишь – целехонький, только немножечко мертвый.

– О том и речь, – кивнул настоятель. – Много их?

– Всего трое, – ответил Андрей, неожиданно для себя осознав, что уже напропалую выбалтывает то, о чем собирался молчать, как партизан на допросе в гестапо. Ай да отецнастоятель! – И все примерно одного калибра – такие, что на кривой козе не объедешь. Поэтому хочется сделать все в ритме вальса, на раздватри. И по возможности не принимая непосредственного участия в танцах.

– А вы…

– Не воин веры, – сказал Андрей. – Не Пересвет и не какойнибудь там рыцарьхрамовник. Просто у меня с ними личные счеты. Плюс обещание, данное умирающему, у которого тоже были с ними счеты. Всегонавсего. Увы, но это так. Эти трое слишком многих убили, чтобы… В общем, что я вам объясняю! Вы не на необитаемом острове живете и знаете, конечно, что у российской Фемиды есть дурная привычка подглядывать изпод повязки и на основании увиденного решать, кого карать, а кого миловать.

Отецнастоятель задумался, привычно теребя бороду. Андрей тоже задумался – не о душе и даже не о своих не шибко веселых делах, а о том, до чего нелепа имеющая место быть ситуация: он, отъявленный безбожник, скептик и записной нигилист, до сего дня обходивший церковь десятой дорогой, стоит у монастырских ворот и наперебой с настоятелем святой обители декламирует стихи Корнея Чуковского, имея при этом в виду коечто весьма далекое от детских сказок.

– Ладно, – сказал наконец отец Михаил, – зачтем это как исповедь. Грех, конечно, но братья какнибудь отмолят. Ступай с миром, сын мой, отпускаю тебе твои прегрешения.

– Вот так штука, – слегка опешил Липский. – Не думал – не гадал… Так, может, индульгенцию выпишете?

– За индульгенцией иди к конкурентам, – сказал отец Михаил и тут же торопливо перекрестился: – Прости, Господи! Не вводи во грех, окаянный, – обратился он к Липскому, – не то не посмотрю, что совершил богоугодное дело, – махну разок десницей – с правой оно у меня, знаешь, ловчее получается, – попомнишь тогда Пересвета!

– Извините, – сказал Андрей. – Просто не думал, что все так просто… Вернее, знал, что просто, но почемуто думал, что не везде.

• Предыдущая
• 73/82
• Следующая