Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая

– Эста буэно, – непринужденно, как ни в чем не бывало, убирая в карман взрывоопасный японский пистолет, сообщил Андрей. Этим он практически полностью исчерпал свои познания в языке, который очень скоро мог ему пригодиться. – Давай, камарад, выкладывай. Но пасаран!

– Кто не пройдет? – с кривой недоверчивой улыбкой переспросил Женька.

– А вот это ты мне сейчас и расскажешь, – сказал Андрей и, подумав всего мгновение, от греха подальше убрал с глаз долой бутылку.

5

Низкий гул двигателей наполнял длинную сигару межконтинентального авиалайнера равномерной, едва ощутимой вибрацией, так что, закрыв глаза, было легко вообразить себя сидящим в шезлонге посреди цветущего луга, над которым, басовито жужжа, вьются пчелы. На смену этому образу немедленно пришел другой, куда менее романтический: сколоченный из неструганых занозистых досок деревенский нужник, к щелястому потолку которого прилепился серый мячик осиного гнезда.

Попятившись, Андрей отломил ветку склонившейся над дощатой будкой рябины, ободрал с нее боковые побеги и листья и получившимся прутиком легонько коснулся выпуклой бумажной стенки. Жужжание внутри гнезда усилилось, из круглого черного отверстия в его нижней части выкарабкалась и, расправив прозрачные крылышки, поднялась в воздух крупная черножелтая оса. Андрей благоразумно присел; оса жужжащей пулей пронеслась над его головой и улетела по какимто своим делам. Тогда Андрей снова потыкал веткой в гнездо, а когда оттуда больше никто не вылетел, сбил его с потолка и смел кончиком ветки в зияющее очко туалета, для надежности накрыв сверху крышкой.

Так было наяву. Во сне, в полном соответствии с законами этого странного состояния, случилось именно то, чего он, помнится, боялся тогда, в свои неполные десять лет: из зловонной темноты выгребной ямы, куда секунду назад беззвучно канул неровный серый мячик с дыркой в нижней части, со свирепым гулом поднялась целая туча разъяренных ос. Он бросился бежать, а они устремились за ним, на лету выстраиваясь в боевой порядок, похожие на армаду японских истребителей на ближних подступах к ПерлХарбору; злобно гудя, пикировали и раз за разом жалили в самые уязвимые, незащищенные места, мстя за разрушенное гнездо и норовя зажалить до смерти.

В какойто момент гудение роя превратилось в яростный хриплый рык, и, обернувшись, Андрей увидел, что за ним гонятся уже не осы, а волки – не те, что гуляют на воле по лесам и полям, и, уж конечно, не те, что бесцельно слоняются из угла в угол по вольере зоопарка, а те, которых можно увидеть разве что в дурном сне да еще в фильмах на дисках, коробки которых помечены красноречивой надписью: «8 в 1».

Ощеренные пасти были неправдоподобно огромными, с оскаленных саблевидных клыков капала мутная слюна; там, где она падала на землю, земля дымилась, как под воздействием концентрированной кислоты. Глаза горели опасным рубиновым огнем, сбившаяся в колтуны шерсть на загривках стояла дыбом. Передний волк на бегу вдруг поднялся на задние лапы и побежал дальше, хищно загребая передними воздух; это было так жутко, что Андрей проснулся от собственного вопля.

На зыбкой границе сна и яви он услышал последний отголосок свирепого волчьего рыка; рык оборвался, и, подняв веки, Андрей глаза в глаза встретился взглядом с соседом – плохо выбритым, лысым, обильно потеющим и столь же обильно благоухающим смесью застарелого пота и дорогого дезодоранта толстяком. Взгляд у толстяка был слегка растерянный, из чего Андрей сделал логичный вывод, что приснившееся ему рычание было всегонавсего трансформированным спящим сознанием храпом соседа.

– А?.. – растерянным спросонья голосом спросил толстяк.

– Excuse me, – сказал Андрей. – It\'s just a bad dream.

– А, – сказал сосед, – плохой сон… Ну, это ничего. Это бывает. Я тебе, мужик, так скажу: после этих ихних буритос еще и не то приснится.

Из соображений конспирации Андрей сел на самолет не в БуэносАйресе, а в Мехико, так что упоминание о буритос, которых он и в глаза не видел, в устах соседа выглядело вполне оправданным и уместным.

– Excuse me, – повторил Андрей. – I\'m so sorry!

– Да ладно, – отмахнулся сосед и извлек откудато плоскую никелированную фляжку. – Может, вмажешь? Ду ю вонт сам дринк? – с трудом перевел он на английский свое не нуждающееся в переводе предложение.

Выпить вдруг захотелось так, что Андрей даже испугался: а вдруг, вышивая по Москве винтом «в стиле пьяного монаха», он незаметно для себя обзавелся обычным русским алкоголизмом?

– Oh, no! No, no, it\'s impossible! – горячо запротестовал он, на всякий случай изо всех сил отрицательно мотая головой.

– Чего невозможното? – искренне изумился сосед. Судя по всему, он был из тех, кто в анкетной графе «Владение иностранными языками» скромно подчеркивает строчку: «Читаю поанглийски со словарем», что в переводе на русский язык означает: «Как собака: все понимаю, а сказать не могу». – Халява ведь! Вас, америкосов, не поймешь, – ворчливо добавил он, свинчивая пробку. – То вроде свои в доску, то как не знаю кто…

Он глотнул из фляги, подождал секунду и деликатно рыгнул. Андрей поспешно закрыл глаза, остро жалея о том, что не может осуществить то же нехитрое действие с лишенными век, мигательных мембран и перепонок ноздрями. «Стиль пьяной русской обезьяны, – подумал он. – Да, пожалуй, и впрямь пора завязывать».

– Ну, спи, спи, америкашка, – снисходительно пробормотал сосед, дыша перегаром и запахом плохих зубов. – Скоро всем вам кирдык будет. Потому что правда за нами, а за вами – одни бабки, да и тех не осталось, все уже давно у нас. И что у вас теперь? А я тебе отвечу! Хер у вас теперь – толстый, негритянский, – и больше ни хрена…

Он еще чтото бормотал, продолжая излагать нехитрые философские постулаты, почерпнутые из кинофильма «Брат2», переосмысленные и развитые в силу собственных умственных способностей и явно имеющие к нему и его жизненной позиции столько же отношения, сколько он сам к герою упомянутого фильма, но Андрей его уже не слушал. Наручный хронометр показывал, что самолет находится в воздухе всего полтора с небольшим часа, путь не был преодолен еще и наполовину, а значит, Андрей Липский пока что имел полное право думать не о своих московских проблемах, а об оставшемся в Аргентине Женьке.

…Ни в какую Аргентину ехать и тем более там оставаться Женька, естественно, не хотел. Но Андрей был неумолим: надо – значит, надо. Для пущей твердости ему даже пришлось протрезветь и оставаться в этом с некоторых пор ставшем крайне неприятным ему состоянии почти неделю – с момента того самого разговора с юным господином Соколкиным и до сего момента.

Есть такое слово: надо, – не блеснув оригинальностью, сказал он Женьке. Мне надо разобраться с этим делом, и тебе это тоже надо до зарезу. И именно в интересах дела надо – понимаешь, надо! – чтобы ты был вне досягаемости этих козлов. Твое оружие – Интернет, а компьютер – он и в Африке компьютер. Ты – мой резерв, мой туз в рукаве; кроме того, ты – это все, что осталось на свете от твоих родителей, и этим, дружок, ты просто не имеешь права швыряться. Мы с тобой в ответе перед ними, перед твоим отцом и перед Лизой, а смерть всегда некрасива, особенно если она не имеет смысла…

Он говорил долго и много, был трижды послан туда, куда строптивые подростки не имеют права, но имеют склонность посылать надоедливых взрослых, пару раз вплотную приблизился к тому, чтобы использовать классический метод А. С. Макаренко – плюнуть в горсть и закатать наглецу кулаком в ухо, – но в конечном итоге преуспел: Женька сдался и, ворча себе под нос, отправился собирать чемодан.

Аргентинский адвокат господина Французова, сеньор Альфредо Луис Антонио, оказался толстым, веселым и добродушным коротышкой, немного похожим на известного комедийного актера Денни де Вито. Даже искренняя (в чем Андрей почемуто ни на секунду не усомнился) скорбь по поводу безвременной кончины клиента в его исполнении выглядела достаточно комично. («Я вас умоляю, какое там еще Антонио! – всплескивая коротенькими пухлыми ручонками, восклицал он. – Это что, повашему, фамилия для приличного человека? Антонов – вот это звучит гордо! Наверное, поэтому мой дедушка, земля ему пухом, сменил фамилию Кацнельсон на Антонов. Видимо, в то, что этот старый еврей с вот таким носом – Антонов, не все верили даже здесь, в результате чего мой папа – тоже, кстати, покойный – стал сеньором Антонио…»)

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая