Варяго-Русский вопрос в историографии - Сахаров Василий - Страница 103

Н.П. Копанева подчеркивала, что статьи по русской истории, которые Миллер публиковал в «Ежемесячных сочинениях», «побудили М.В.Ломоносова назвать его "недостаточным патриотом". На это Миллер объяснял свои обязанности историка в трех словах: "быть верным истине, беспристрастным и скромным". Историк должен казаться "без отечества, без веры, без государя"» (но эти слова он сказал, как отмечалось выше, по другому поводу и другому лицу, и по времени они прозвучали не во время дискуссии, как утверждает Каменский, а значительно позже) и что в начале 1760-х гг. «неприязненные отношения Ломоносова к Миллеру не сказывались на делах последнего». А Н.Охотина-Линд, в свою очередь, утверждала, что многие сочинения Миллера «не имели больших шансов увидеть свет при жизни автора: политизированный взгляд на науку, царивший в те годы в Академии, не был в состоянии принять и признать строго научный, беспристрастный метод работы Миллера, постоянно подвергавшегося всевозможным идеологическим нападкам»[128].

В 2005 г. в рамках международной конференции «Университетские музеи: прошлое, настоящее, будущее», посвященной 300-летию со дня рождения Миллера и состоявшейся в Санкт-Петербургском университете, прозвучало несколько докладов, смысл которых передает название секции, на которой они были заслушаны: «Г.Ф.Миллер - выдающийся русский ученый: историк, географ, статистик» (а такая тональность разговора о нем абсолютно правомерна). Разумеется, что докладчики никак не могли обойти, в силу многовековой традиции и своих норманистских взглядов, тему Миллер и Ломоносов. Так, А.Ю.Дворниченко, несколько заострив внимание на обсуждении диссертации Миллера, закончившимся решением об ее уничтожении, констатировал в позитивном духе: «К счастью, Миллер значительную часть диссертации опубликовал и по-немецки, и по-русски».

В целом свой разговор по данной теме исследователь венчал словами, что «в историографии Миллеру не повезло, в основном из-за той злополучной полемики с Ломоносовым». Говоря, что «лишь в ходе "борьбы с космополитизмом" и в других кампаниях эпохи "апогея сталинизма" Миллеру был нанесен страшный удар - на выдающегося ученого, подвижника исторической науки было наложено некое клеймо», Дворниченко подчеркнуто сказал, что никаких норманистских «"заблуждений" у Миллера не было, а была научная гипотеза, на которую каждый ученый имеет полное право» (хотя чуть ранее он отметил «надуманность» норманской теории, которая, по его словам, «бросается в глаза»), Г.А.Тишкин и А.С. Крымская повторили вслед за Т.А. Володиной, что Миллера притягивали к ответу «за недостаток патриотизма и "скаредное поношение" России в его диссертации "Происхождение имени и народа российского"», и, ссылаясь на А.Б. Каменского, резюмировали, что «концепция Миллера, основанная на тщательном изучении источников, выглядела убедительнее, чем эмоциональные, патриотические заявления Ломоносова»[129].

В 2005 г., когда юбилейные конференции и семинары, посвященные 300-летию со дня рождения Миллера, проходили и в России, и в Германии, на одной из них выступил немецкий ученый П.Хофманн, специально остановившийся на дискуссии 1749-1750 годов. По его словам, Миллер выбрал тему доклада, «которая до этого прямо никогда не ставилась... Некоторую предварительную работу в этом направлении проделал ранее академик Г.З. Байер на основании скандинавских источников, к которым Миллер добавил сведения из латинских, византийских и немецких источников, присоединив к ним еще и Летопись Нестора». И автор, подчеркивая, что доклад Миллера, демонстрировавший его эрудицию и образование, был бы вскоре забыт, проводит мысль, что сие не произошло лишь благодаря Ломоносову, которому было поручено его рецензировать.

Ссылаясь на Э.П. Карпеева, отмечавшего в 2005 г., что у Ломоносова никакого раздражения не вызвала, при рецензировании «Истории Российской» Татищева, статья Байера «О варягах», включенная им в свой труд, Хофманн считает, что, «по-видимому, Ломоносов в январе 1749 г. еще не имел ясного представления об истории Древней Руси, которой был посвящен первый том сочинения Татищева». Далее он утверждает, что на дискуссии, «которая сказалась на Миллере очень тяжело», «в основном обсуждались политические аспекты проблемы. Миллеру ставили в вину, что он недостаточно защищал честь России; он же этих обвинений не мог понять и пытался отстоять свою точку зрения только научными аргументами». И главную роль, конечно, в обсуждении речи Миллера играл Ломоносов, для которого, по заключению немецкого историка, «наиболее значительными были патриотически-политические соображения, перед которыми детали всегда отступали на второй план». Причем «Миллер так и не понял, что его неуспех состоял не в том, что та или иная деталь в его высказываниях не была правильной, главное неприятие вызвали способ и метод изложения им материала».

По мнению Хофманна, в науке не исследовалось, «что в полемике Миллера с Ломоносовым встретились два принципиально различных взгляда на исторические исследования». И что если Миллер «в своей работе строго придерживался исторических источников...», то «в противоположность ему позиция Ломоносова определялась его патриотическо-политическими взглядами. Он полагал, что историк в своей научной работе должен исходить из политических потребностей своего времени». Хофманн, поставив вопрос, был ли «норманистом» Миллер и был ли «антинорманистом» Ломоносов, приходит к выводу, «что до сих пор как "норманизм" Миллера, так и "антинорманизм" Ломоносова в литературе носит аподиктическую форму и остается недоказанным»[130].

В 2006 г. специалист по малым народам Крайнего Севера А.В.Головнев представил Ломоносова в качестве человека, наметившего «северную перспективу в истории России», но вместе с тем и пресекшего ее, т. к. лишил «ключевого звена - участия северных германцев», т. е. норманнов. И свои слова этнограф проиллюстрировал реакцией Ломоносова, в условиях еще не стихшей «восторженной истерии по поводу избавления России от "немецкого ига"», на диссертацию Миллера, где тот «с убийственной педантичностью обнажил священные таинства русской истории...», заявив «о германских корнях россов (варягов)». Касаясь ее обсуждения, его результатов и научного уровня противоборствующих сторон, Головнев резюмировал: «Едва ли российская наука помнит иной пример столь тягостной защиты диссертации. Историк Миллер понес наказание за несвоевременное знание, а просветитель Ломоносов одержал верх, мобилизовав свои дарования ученого, поэта, ритора и придворного дипломата. Он не только изучал историю, но и вершил ее по своему разумению на благо своего народа - он даже стихи писал исключительно для пользы "любезного отечества". Однако, ополчившись на "норманизм", Ломоносов выразил стихийный бунт русского народа против собственной истории». Тогда же в издании «Немцы в истории России: Документы высших органов власти и военного командования» констатировалось, что Миллер, «основываясь на летописных источниках, развил положения, известные позднее под названием "норманской теории"»[131].

Примечания:

106. Пештич СЛ. Русская историография XVIII века. Ч. II. С. 175, 178, 196, 199- 200, 203, 205-209, 213, 215, 222, 224, 227-230. См. также: Фомин В.В. Ломоносов. С. 105-135.

107. Черепнин Л.В. Русская историография до XIX века. Курс лекций. - М., 1957. С. 187-188, 191, 194, 210-211, 217; его же. А.Л. Шлецер и его место в развитии русской исторической науки (из истории русско-немецких научных связей во второй половине XVIII - начале XIX в.) // Международные связи России в XVII-XVIII вв. (Экономика, политика и культура). - М., 1966. С. 185, 196-199, 216; Грабарь В.Э. Материалы к истории литературы международного права в России (1647-1917). - М., 2005. С. 112.