Обреченные - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 10

За саженцами далеко ходили. За целых пятнадцать километров, вниз по косе, где за совхозом Октябрьским рос лесок. Жидкие, низкие были в нем деревца, а все же жизнь… И перенесли молодые березки я рябинки под окна домов. В подружки селу. Каждое дерево выхаживали, словно ребенка. На зиму обматывали тряпьем, обмазывали сверху глиной, чтоб зайцы молодые стволы не погрызли. Укутывали в солому, чтоб морозы не выстудили жизнь.

И деревья прижились под окнами. Перезимовав лютую стужу в сугробах, укрывавших по макушку, зазвенели по весне первой клейкой листвой. Скупо принарядили село. Ссыльные радовались, что вот и на их берегу свободная жизнь появилась, вольные песни поет. Обкапывали, подкармливали деревца, берегли, как друзей. И те росли, радуя усольцев, будто понимали, как нужны они им, как необходимы.

В один из таких дней приехал в Усолье Волков. Оглядел дома, приметил деревца и лицо побагровело:

— Убрать! Немедля срубить! — заорал в лицо Гусеву.

— Почему? — не понял, удивился Шаман.

— Иль забыл, кто вы есть? Не положено вам такого! Никаких вольностей, никаких излишеств! Дома вам разрешили построить на свой страх и риск. Так вы теперь еще и украшать село взялись? Убрать! Не то всех в один барак сгоним! — кричал председатель поссовета.

— Не уберем! Это что за власть, какая деревьев боится? Кому они помеху чинят? Тебе? Не приезжай! Мы никого не звали и не ждали! И не грозись тут! Не у себя в доме! Не забывайся!

— Сами не уберете, мы это сделаем! Здесь везде наша земля. Мы ею распоряжаемся. Вас сюда из милости взяли. Вы нас за это благодарить должны, что согласились приютить, дать угол!

— А кто это определил вас сюда хозяевами? Мы тут работаем, ловим для вас рыбу! Голое место обжили. На вашей шее не живем. В долг не просим. Сколько горя от вас стерпели. А за что? За голый кусок земли, какому не вы — лишь Бог хозяин!

— Убрать деревья! Не то пожалеете о том! — терял терпенье Волков.

— И не подумаю!

— Ну, смотри! — кинулся к лодке Волков, вмиг забывший зачем приехал в Усолье.

А к вечеру он вернулся сюда с десятком хмурых мужиков. Те, окинув вооружившихся кольями усольцев, сбились в кучу. Ссыльные не пустили их дальше берега, пригрозив, что каждый, сделавший к селу хоть шаг, поплатится дорого.

— Люди! Чем мы вам помешали? Кому из вас причинили урон тем, что посадили перед своими домами деревья? Кому от этого плохо? — спросил приехавших отец Харитон.

— Деревья? А при чем деревья? Нам говорили, что вы грозились поселку.

— Не положено деревья! — встрял Волков.

— Как мы, горстка людей, можем грозить поселку? Да и зачем? Мы никого не трогаем и никому помех не чиним, — понял все сразу Гусев.

— Какое нам дело до деревьев? Посадили и ладно. Это их дело, — отвернулся один из приехавших. И глянув на Волкова, сказал, как обрубил:

— Дел у тебя нет. Вот и маешься дурью. И нас с панталыку сбил. Кому тут мозги вправлять? Бабам да старикам? Чего ты нас, как собак, стравливаешь? Живут они себе и пусть живут. А ты — дурной сукин сын, не мути мозги больше. Не ищи дурней себя. Вкинуть бы тебе, что от делов оторвал нас! Пошли, мужики! Я с детьми не воюю, — позвал всех за собой.

— Не положено им берез! — лопотал растерявшийся Волков. Но его никто не хотел слушать. Усольцы обрадованно повернули в село. Но на следующий день председатель поссовета приехал сюда с милицией. Та оказалась упрямой.

— Не положено, значит, срубите. Сами. Иначе, мы это сделаем.

Уговоры и доводы не помогали. Милиция начала раздражаться и вплотную подступила к деревьям, как вдруг за плечами послышалось внезапное:

— Что за спор? В чем дело? — стоял в шаге от усольцев и милиции незнакомый, коренастый человек и с ним — инвалид оперуполномоченный.

Когда Волков выложил причину, двое приезжих посуровели. И незнакомый Усолью человек сказал сухо:

— Мы к вам по государственному, важному делу приехали. А вы от безделья мучаетесь. Вернитесь к своим обязанностям. И не мешайте другим работать. Стольких людей от дела оторвали! Мы об этом доложим в области. Стыдно такое время заниматься ерундой! Возвращайтесь в Октябрьский незамедлительно!

Волкова испугал уверенный тон человека, лед в его голосе, откровенная насмешка в словах. Не хотелось лишь одного: еще раз оказаться опозоренным перед ссыльными. А потому приказал торопливо:

— Чтоб к моему возвращению ни одного дерева тут не было! Понятно? — и бегом бросился догонять неведомого приезжего.

«Кто он? Наверное большой начальник, с полномочиями. Может, с указаниями, с проверкой прибыл? Может, из самой Москвы? Может, по жалобе этих треклятых ссыльных разбираться будет? Да только кому они нужны в такое время? Война идет. Может, меня с брони снимать приехал, а этого калеку опера на мое место поставят? Ох и жизнь! Только что я грозил, теперь сам боюсь», — дрожал мужик потной спиной.

Гусев повернулся к ссыльным, вздохнул облегченно:

— Неведомо мне, надолго ли? Но, кажись, пронесло мимо. Может, запамятует про нас…

Усольцы пошли всяк по своим делам. Кто на пилораму, другие— доводить новые дома. Женщины — на кухню, дети постарше— за плывуном для сельчан. Младшие вместе с двумя дряхлыми стариками на берегу остались, в карауле.

Но ни ночью, ни на следующий день, ни в другие дни никто не приехал в Усолье.

Мимо шли катера и баржи. Ссыльные настороженно следили за ними. А потом, устав, дружно взялись за лов мойвы, корюшки.

Этой весной, тихо, своею смертью умерли в Усолье трое стариков. Время их пришло. Старость свое взяла Отошли

в

своих домах. Без криков и брани. Их так же тихо похоронили усольцы, соорудив каждому в изголовье по кресту.

Погоревав немного, что покоиться станут вдали от родных мест, покинули расширившийся погост. Живому о смерти думать не хочется.

Весна в этом году выдалась дружная. И лишь Гусев с тревогой поглядывал на Широкую. Лов корюшки успели закончить ссыльные. Но стоит ли успокаиваться? Нужно успеть перевезти в поселок рыбу. Вон как мутнеют воды реки. Знать, в верховьях снега тают. Сильным будет паводок, дружным. Управиться надо вовремя. И поехав на рыбокомбинат, попросил послать баржу. Там обещали.

—

Да, видно, забыли.

А

утром вскочили ссыльные в ужасе, воды Широкой поднялись почти к селу. Ни бочек, с засоленной в них рыбой, ни лодок, ни весел, ничего река не оставила. Всее унесла мутной водой в море, отняв у ссыльных даже надежду на заработок в весеннюю путину.

— Кой там заработок? Вывернут с нас за лодки и бочки, ославят

в

вредителями на весь белый свет. А то и законопатят в каталажку за недогляд, — горевали люди вслух.

На душе было горько и тяжело. Какое испытание подкинет теперь судьба? Как расправятся власти со ссыльными за случившееся? Люди с тоской и тревогой смотрели на прибывающую в реке воду. Еще немного и затопит она дома, унесет их в море вместе с жалким скарбом. Уйти бы отсюда, пока не поздно. Но куда? Кто отпустит, кто примет их? Кругом вода, серая, мутная, холодили. Над нею густой туман. Противоположного берега не видно. Что там в поселке? Помнят ли об усольцах в Октябрьском? Придут ли на помощь? Ведь до беды немного, она уже подошла к порогу первого дома. От нее не уйти. Нет лодок, нет надежды…

Глава 2. Шалава

И приспичило же Зинке рожать именно в тот день, когда Широкая решила показать свой норов ссыльным.

Усольцы вышли из домов, забрав пожитки. С детьми и стариками забрались на сопку и оттуда смотрели, как вода подкрадывается к селу. И лишь отец Харитон, став на колени, истово молился, прося Господа отвести от людей новое испытание.

Рядом с ним рухнули на колени старики. И вот тогда, когда просили люди Бога не лишать их жизни и крова, взвыла Зинаида не споим голосом. От нервного потрясения, а может, время пришло, начались у бабы жестокие родовые схватки. Она повалилась на землю, царапая ее руками, орала во всю глотку. К ней кинулись старухи с увещеванием, уговорами. Да только не слышала их баба. Боль оказалась сильнее рассудка.