Красный терминатор. Дорога как судьба - Логинов Михаил - Страница 5

• Предыдущая
• 5/88
• Следующая

Вот чего Алексей не опасался, так это расспросов, откуда у тебя, мил человек, странного вида папироски с желтым кончиком, а также железнодорожный билет небывалого вида с безумной датой, бумажные деньги, напечатанные в третьем тысячелетии, и жетон санкт-петербургского метро. Не опасался, потому что от всякого мелкого хлама его карманы освободили те, кто брал в плен. Ничего не оставили, даже носового платка. Может, их что-то и удивило, но вряд ли они с кем-либо поделились удивлением — потому что пришлось бы признаваться в мародёрстве (в частности, в том, что сперли у русского пленника высокие ботинки на шнуровке, отличные ботинки, между прочим). А скорее всего, эти славные немецкие парни просто вообще поленились над чем-либо задумываться и выкинули непонятное и бесполезное барахло в канаву со словами: «Эти русише мужик есть большой загадк».

Из унаследованных от будущего вещей еще остаются тельник, камуфляж и трусы. Тельник, он и в пятнадцатом году тельник. В камуфляже, в общем-то, нет ничего диковинного-предиковинного, до чего никак не допрыгнуть технологиям 15-го года. А трусы можно никому и не показывать, во избежание вопросов вроде: «Откель такие, касатик, уж не японские ли? А сам-то не японский ли ты шпиен будешь, а, касатик?»

И все же как быть, как держаться, что наплести?

А может, правду рассказать? В здешнем плену хватает образованных людей: доктор, полковник, дворяне всякие. «А представь себе, — сказал себе Алексей, — что в твоей вчерашней жизни к тебе подвалил бы некто с заявлением, дескать, я — гость из будущего, дите ого-го какого века. Поверил бы ты, несмотря на всю твою техническую, фантастическую, теоретическую продвинутость? Поверил бы такому господину? Особенно если у этого господина еще и перевязана голова…»

Нет, ни с кем не стоит делиться сокровенным, не поймут. А лучше будет разыгрывать недоумка… Недоумка, конечно, сильно сказано, неточно сказано и неверно, но мысль постепенно нащупывает твердую почву.

И наконец Алексей придумал, что ему делать. На помощь пришли воспоминания о замечательном советском фильме «Они сражались за Родину». Вспомнился ему персонаж Вячеслава Тихонова…

Короче говоря, Алексей решил изображать контуженого. Глухота, заикание, доходящее до полного непроизнесения слов, карандаш выпадает из трясущихся пальцев, нервная дрожь и обмороки. А дальше разберемся, в конце концов от контузии можно выздороветь в одночасье. Ну не готов он прямо сейчас к подробным расспросам! Надо хотя бы оглядеться, привыкнуть, окончательно увериться в реальности происходящего.

Сейчас же изобразим приступ. Тело на полу, выпавшая из рук кружка, сведенные судорогой пальцы. А то иначе получится черт-те что: уходил доктор — больной вроде был похож на человека, вернулся — больной заикается и ничего не слышит. Нет внятного перехода с уровня на уровень. Внезапный приступ — как раз и есть тот самый переход, что надо переход…

А жизнь преподносила Алексею сюрпризы с пугающей неутомимостью. Казалось бы, куда уж еще? А вот нате вам, а вот и есть куда!

Доктор вернулся не один, а в сопровождении полковника и солдата.

И теперь полковник сидел за докторским столом, а солдат стоял перед ним, вытянувшись в струнку.

— Никак нет, вашбродь! Нет у меня никакого брата!

— Да не кричи ты, Назаров, будто на плацу! Больных перепугаешь. Ты лучше возьми зеркало, вон, на столе у доктора лежит. А теперь сравни свое отражение и лицо сего господина. Ну что, убедился?

— Похож. И как это понять, вашбродь?

— А я, Назаров, почем знаю! Сам вот любопытствую. Если это не твой брат…

— Да какой мой брат, откуда! Ежели только папаша не согрешил…

— Что запнулся, Назаров?

— А ведь мог и согрешить, вашбродь. Признаться, папаша мой по молодости постранствовал по Руси, помотался. А как его хоть зовут-то, вашбродь?

— Да вот не успели спросить, Назаров. Никак не предполагали, что он опять рухнет в беспамятство.

Алексей, так вовремя притворившийся контуженым и заботливо, в шесть рук перенесенный на лежанку, лежал на тюфяке и слушал эти разговоры. И его уму не давала покоя навязчивая дума: «А есть ли предел этому бреду или он так и будет идти по нарастающей? »

В разговор тем временем вклинился зашедший в приемный покой поручик:

— У каждого человека где-нибудь есть свой двойник. Тем более что сходство мы имеем не полное.

У тебя, Назаров, лицо изрыто, будто по нему дробью палили, а у него чистое.

— Так он, господин доктор, в благородных условиях, видать, воспитывался, — возразил солдат Назаров. — Трудно сказать по лежачему, но и роста, кажись, мы одинакового. Ну-ка…

Алексей позволил солдату подойти к себе и завладеть своей рукой.

— Видите, вашбродь, ладони считай одна в одну совпадают. Только у меня пальцы толще, потому как крестьянские, а он, видать, с тяжелой работой не знался.

— Кхм… Просто какой-то незнакомец в маске из лермонтовского «Маскарада», — это снова заговорил полковник. — Остается надеяться на то, что этот мистер Икс придет в себя и многое нам объяснит. Как полагаете, Петр Аркадьич, есть ли надежда на выздоровление в ближайшее время?

— Увольте от прогнозов, Владимир Константинович, — тяжко вздохнул доктор. — Голова — штука тонкая и плохо изученная. Вот, помню, у нас в уезде случай был. Увлекся помещик Шемякин английским спортом по названию бокс, что есть суть кулачный бой по особым правилам. Продал он лес, на вырученные деньги выписал из города Лондона чемпиона и устроил с ним поединок на лужайке. До-олго они с англичашкой мутузили друг дружку, и уж казалось, наш Шемякин верх берет, как вдруг лондонский чемпион хитрым ударом стукнул помещика Шемякина в челюсть, а тот с ног брык, и не встает. На английский макар выражаясь, нокаутировал заморский боксер нашего. Так после этого события Шемякин не то что заикаться начал — жену сестрой называл, а соседа, помещика Востроносова, принимал за Стеньку Разина. А ежели книги по психиатрии полистать, такие случаи найдете, что ого-го! Какие уж там прогнозы…

— И что же, Петр Аркадьевич, медицина в подобных случаях прописывает?

— Иногда, поручик, помогает простой человеческий разговор.

— Дозвольте, господин доктор, я с ним поговорю? Вдруг и вправду брат он мне.

— Сидите, солдат, говорите, мне-то что! Если господин полковник, конечно, не против… Ну вот и ладушки. Заодно и сиделкой поработаете.

До вечера — с перерывом на скудный лагерный обед (суп из селедки, кусок хлеба, чай) — «контуженого» Алексея развлекали историями из крестьянской жизни, разбавленными фронтовыми историями. Федор («а ведь действительно чертовски похож на меня», — думал, глядя на него, Алексей) пересказывал свою жизнь, то и дело повторяя присказку: «Сейчас я тебе свою житуху расскажу, а опосля, когда дохтур вылечит тебя, ты мне свою жизнь расскажешь».

Солдат Федор Назаров поверил в то, что нашел родного брата, и эту веру в себе всячески развивал. «Брат ты мне, чую. Видать, батька у нас с тобой общий. А что? Мужик он был видный из себя, где-нибудь на ярмарке свел знакомство с барынькой, погостил в ее усадьбах денек-другой да сбег, потому как надоела, зажил вновь вольной жизнью, ту барыньку из головы выкинув. Скажем, так могло быть».

Алексей его не разуверял хотя бы потому, что не выходил из образа немощного больного. Он лежал, выуживал из монологов солдата Назарова полезные для себя житейские подробности, иногда для правдоподобия — все ж контуженый как-никак — мычал и замысловато шевелил пальцами.

А под одну из солдатских историй Алексей уснул…

Из сна Алексея выдрал, как репу из грядки, взрыв.

Дрожало окно, мелко звенели пробирки в стойке, катилась по столу пустая катушка из-под ниток. На оконное стекло падали отсветы пламени. С улицы доносились крики.

Алексей откинул одеяло, сбросил ноги на пол, сунул их в шлепанцы, сшитые из чьей-то старой шинели. В этот момент распахнулась входная дверь.

• Предыдущая
• 5/88
• Следующая