Молчаливый гром - Таскер Питер - Страница 16

Сюзан имела в виду интервью Рекарда в последнем номере «Ньюсуик», призывающее к выработке общих тарифов на японские товары, к запрету на приобретение американских компаний японцами, к волевому планированию экспорта в Японию. Рекард говорил и о финансовых санкциях. Шарроку были доподлинно известны эти предложения, поскольку он участвовал в их разработке.

— Мы затормозили иранские авуары, когда они отбились от рук. Мы заморозили иракские авуары. Почему же теперь мы не можем морозить японские авуары? Кстати, японцы угрожают нашему будущему куда более, чем когда-либо угрожали арабы.

— Именно в этом все дело. У Ирана не было десятка крупнейших в мире банков, у него не было двухсот миллиардов государственного долга США. Послушайте, все это преддверие катастрофы, вы-то должны понимать.

Она говорила серьезно, по сути, и даже рассерженно. Шарроку нравилось это. Ему нравилось, как блестели ее глаза.

Он предложил подвезти ее к гостинице, где она остановилась. Она решительно отказалась, как он, впрочем, и предполагал. И все же он сделал себе пометку. В подходящее время он добьется ее. Он всегда добивался своего.

Пока Беннет продирался в потоке машин, Шаррок обдумывал сказанное Сюзан. Может быть, в самом деле стоит ему ликвидировать загодя часть своих акций, как она советует. Он ведь знает то, чего не знает она: феномен Рекарда — всего лишь начало.

В новостях, впрочем, должно пройти сообщение, которого он ожидал. Глюк обещал, что все будет нормально. Шаррок включил телевизор, вмонтированный в спинку сиденья водителя. После нескольких минут мути о наркотиках и убийствах диктор перешел к специального сюжету.

В кадре появилась улица с ветхим зданием фабрики. Вот и Роберт Рекард, стоящий на деревянном ящике перед толпой. У некоторых были плакаты. Камера выхватывает текст: «Просто скажем „нет!“ японским работодателям!» Крупным планом — ржавый висячий замок на главных воротах фабрики.

— Вы уволены, — говорил Рекард, — потому что Вашингтон не смог защитить ваши интересы… интересы американцев… против нечестной торговой сделки. Но я, например, считаю, что с нас хватит. Я требую, чтобы американцам были предоставлены рабочие места в американских компаниях, производящих американскую продукцию для американских семей.

— Верно, Боб!

— Так их, Боб!

Людям явно нравилось то, что им говорят.

— Мы предоставили им помощь, мы помогли им построить промышленность, мы научили их демократии. А что получили взамен? Они заполонили наши рынки и отняли у нас работу. Теперь они пытаются скупить в этой стране все. И ни слова благодарности, ни слова даже извинения! Так вот, я делаю подобающее предупреждение: хватит, господин хороший. Вы знаете, кого я предупреждаю.

Слова Рекарда утонули в реве одобрения. На его лице появилась мальчишеская улыбка. На фоне кряжистых небритых мужчин в куртках из грубой ткани и холщовых штанах он выглядел невероятно красивым и представительным — существом с другой планеты.

Подбежал помощник и поставил перед оратором стол, на котором установили кассетный радиоплеер, стереомагнитофон и пару видеокамер. Потом помощник извлек, как фокусник из воздуха, небольшую кувалду и передал ее Рекарду, а тот взмахнул ею пару раз, пробуя на вес.

— Вот что я вам скажу, ребята, — проговорил он в микрофон, простонародно растягивая слова. — Вот это — американская кувалда. Я в этом удостоверился. И вот что она может делать! — Хрясь! От его удара взорвался радиоплеер, и несколько человек поблизости прикрыли глаза от осколков пластмассы. — Раз — и нет! — рявкнул Рекард. Толпа взорвалась восторгом.

Хрясь! Стереомагнитофон искорежен.

— Два — нет!

Хрясь!

— И третий — туда же. Этот предназначался для вас, добрые люди с этого завода. Не позволяйте дурачить себя, приятели.

На экране возникло лицо диктора. Он профессионально улыбнулся и перешел к следующему сообщению. Шаррок выключил телевизор.

Все прошло с успехом, который предсказывал Глюк. Эти кадры будут показаны сегодня по всей стране во всех программах новостей. И Глюк постарается, чтобы Рекард с кувалдой, с американской кувалдой, надолго запечатлелся в сознании людей.

В городе жара. Сезон дождей кончается, временами небо становится ярко-голубым. Сегодня в Токио в воздухе дымка. Она как будто дрожит, и ощущается некое возбуждение. В последние дни месяца миллионы мужчин и женщин, занятых в невидимом лабиринте системы японского товарооборота, вышли из офисов, чтобы обменяться счетами и квитанциями. В своих ярких автомобилях и легких фургонах они ожидают в уличных пробках секунд зеленого света. Из тысяч выхлопных труб вырываются ядовитые газы.

Жарко. Полно людей. Они двигаются все быстрее, утирая на ходу пот, оттягивая от плеч липкие рубашки и подчиняясь ритму толпы, текущей словно поток электронов. Разносчики лапши на велосипедах пробираются между машинами, высоко держа подносы с пищей, от которой исходит пар. Стайки одетых в синюю форму школьниц растекаются по перронам. Крупные магазины наполняются людьми, приобретающими подарки на лето. Клубы пыли поднимаются от строительных площадок, где сносят выцветшие лавчонки и закусочные, заменяя их «представительными» зданиями учреждений.

В городе жара и оглушительный шум. Стрекот вертолетов над головой. Призывные выкрики торговцев: «Покупайте, покупайте, покупайте!» Автомобильные сигналы, выводящие мелодию «Зеленого патруля». Объявления по громкоговорителю, реклама, грохот пневматических буров, удары молота по сваям, сумасбродная музыка из музыкальных автоматов.

Жара. Ей нет конца среди перегретого бетона, в котором работают и живут тридцать пять миллионов горожан. Вас укачивает в толпе, вас буквально сбивают с ног при смене сигналов светофора. Плотно стиснутые толпой, вы вдруг обнаруживаете, что находитесь не на том эскалаторе.

Город подобен амёбе — бесформенный, воспроизводящий себя, растущий и умирающий. У него нет памяти, нет центра, нет границ. Он все принимает и преобразует. Город — это бог.

Мори стало ясно, что за ним слежка, в парке «Хибия», через который он шел на встречу с Кудо. Он резко обернулся, посмотрев на часы, будто вспомнив о срочном деле. Метрах в ста сзади в группе туристов тотчас растворился некто в белой футболке и джинсах. Этот парень недавно сидел в машине напротив его офиса, он же вырисовался на платформе метро в Синдзюку. Рост его был выше среднего, так что он был заметен в толпе, и работал этот парень непрофессионально.

Кудо стоял у скамейки, курил сигарету и смотрел на девушек, гуляющих по газону. Девушки ели мороженое. Одна громко смеялась, рот до ушей.

— Хорошая погода, — сказал Мори, хлопнув его по плечу.

— Эти современные девицы… — сказал Кудо. — Смотри, как они смеются. Никакой скромности, — и он покачал головой.

Мори показал ему фотографию Юми-тян, добытую накануне, и ткнул пальцем в человека, одетого в белый плащ:

— Знаешь этого парня?

— Тору Накамура, — сказал Кудо. — Человек Тэрады, его правая рука. Очень скверный тип.

Кудо располагал энциклопедическими познаниями касательно синдикатов якудза. В его кабинете, кроме картотеки, висела карта-схема их иерархии и контролируемых территорий. То, что он сразу же опознал Накамуру, было неожиданностью и для Кудо и для Мори.

Кудо внимательно посмотрел на него.

— В связи с чем интерес к этой личности? — спросил он.

— Пока ничего определенного, — ответил Мори. — Просто нужно поговорить с ним в связи с делом Хары. За ним присматривают?

— Постоянно. Он нам известен как исполнитель заказных убийств. На прошлой неделе, скажем, в Осаке, было два убийства, к которым, на наш взгляд, он близко причастен.

— А что там такое произошло?

— Может быть — разборка между гангстерами. Да все что угодно.

Мимо прошла новая компания девушек из какого-то учреждения. Кудо вытащил изо рта сигарету и улыбнулся им. Они не обратили на него внимания.