Лубянская преступная группировка - Литвиненко Александр Вальтерович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая

— Во-первых, Березовский сблизился с Путаным гораздо позже, в 1999-м. Если Путин и был кому-то друг, так это Пал Палычу Бородину, у которого работал заместителем до перехода в ФСБ. Во-вторых, как показали последующие события, не такой уж он был друг Березовскому. А в-третьих, Путин был человек новый, он не хотел, да наверное, и не мог с ходу наезжать на двух генералов, у которых в ФСБ всё схвачено. Директора приходят и уходят, а профессионалы остаются на месте. Мог ли он, второстепенный подполковник, рулить ФСБ? Ведь это действительно гидра, и нет в госбезопасности такого человека, который бы знал, что на самом деле находится на конце каждого щупальца. Директор ФСБ, конечно, знает, какие существуют подразделения, но до конца их возможностей — не знает! Схема управления этой гидрой просто отсутствует, приводные ремни оборваны.

Мне, кстати, объяснили, как Хохольков и Камышников себя обезопасили. Так прикрылись, что даже Путин им был не страшен.

— Кто объяснил?

— Трофимов, начальник Московского управления. Он нам симпатизировал, но предпочитал держаться в стороне. Он человек опытный.

Вот как-то раз в начале июля вышли мы с ним поговорить на улицу. Спрашивает: «Как ваши дела, Саша?» Я ему рассказал про прокуратуру, уголовное дело, про запись Доренко, а он пожевал губами и говорит: «Я думаю, Саша, вы проиграли».

— Почему? — спрашиваю.

— А ты что, газет не читаешь? Вот, — говорит, — убили генерала Рохлина. Кто ж их теперь тронет?

Сказал — и пошёл. А я стою ошарашенный. Рохлина-то ликвидировали

высокопрофессионально да на жену убийство свалили. По почерку на наших похоже. Неужто мои генералы ещё и Рохлина убрали, пока мы на них рапорта писали.

— У нас была ещё одна встреча, после того как мы уже дали показания на руководство. Он вообще-то ко мне хорошо относился, и я к нему тоже с уважением. Ковалёв мне сказал: «Ты попёр против системы. Я не знаю, что с тобой будет». Он смотрел на меня как на обречённого. В его глазах не было злобы, он просто смотрел с сожалением. Интересная получилась беседа: «Александр, вот вы ходите там, жалуетесь, пишете, но ты же сам мне подал рапорт и просил создать отдел, который занимался бы внесудебными расправами. А когда создали отдел, побежал в прокуратуру. Это же непорядочно». Я говорю: "Николай Дмитриевич, я такого рапорта не писал. Его писал Гусак. А вы создали отдел по внесудебным расправам, чтобы, я так понимаю, уничтожать террористов. А подразделение отправили выполнять заказы: водочные киоски бомбить, Трепашкина убивать. Его-то за что? Он же свой, наш подполковник». А Ковалёв мне в ответ — такой довод: «А чего он на меня в суд подал?» Вот он, момент истины (кино такое было): я генерал, стою над законом, идёшь против меня — будешь убит в своём подъезде.

После того как всё это прошло, нас вывели за штат и долгое время с нами торговались. Нас вызывали к заместителю начальника Управления кадров Смирнову. Таскали по кабинетам: меня, моих сотрудников. Никуда не назначали. В ФСБ тогда началась реорганизация. Закрыли УРПО.

— А директором уже…

— Стал Путин. А нас всё давили. Путин издал приказ, что офицеров бывшего УРПО назначать вне лимита. Но нам всё равно говорили, что нет мест. Всех кругом назначали,

а нас нет.

Были собеседования, уговоры. В это время, где-то в октябре, закрыли дело в отношении Хохолькова и Камышникова. Нас вызвали в прокуратуру, чтобы ознакомить с постановлением о прекращении уголовного дела.

В тот день я познакомился с Трепашкиным. Знакомство произошло

напротив здания Главной военной прокуратуры. Встретились, я говорю:

«Миша, здравствуй, я твой киллер». Он отвечает: «Здравствуй, а я твоя несостоявшаяся жертва». Поскольку Трепашкин по одному из дел проходил как потерпевший (на него тоже готовили нападение), то в прокуратуре его попросили ознакомиться с этими материалами.

Материалы, которые нам предъявили, были просто чудо. Да, — было написано в постановлении — в ФСБ планировалось нападение на Трепашкина, прослушивался незаконно его пейджер. Но поскольку пейджер прослушивался только один день и невозможно установить, какое подразделение ФСБ прослушивало, то нет и состава преступления. Руководство ФСБ не приказывало убить Трепашкина. Руководство «подтверждает», что просило только отобрать у него в подъезде удостоверение. А поскольку не поймали, не отобрали, то нет состава преступления.

В постановлении по Джабраилову было написано, что следствием установлено — в ФСБ проводились кое-какие мероприятия. Прослушивался его телефон, проводилось наружное наблюдение, но поскольку его не похитили, то состава преступления тоже нет.

— Джабраилова не ознакомили с материалами?

— Не знаю. Говорили, что он очень испугался и, по-моему, из Москвы даже уезжал.

В отношении Березовского. Да, в ноябре 1997 года Хохольков в одной из бесед с Гусаком поинтересовался, сможет ли тот «хлопнуть» Березовского. Но это был разговор с глазу на глаз, не приказ, а просто беседа. И, конечно, состава преступления нет.

Кроме того, на совещании 27 декабря Камышников, в присутствии Латышёнка, Шебалина, Понькина и Литвиненко, говорил слова, дискредитирующие его как руководителя, но опять же «не имея намерения убить» Березовского.

— Дело закрыли. А где сейчас прокурор Анисимов?

— Его вскорости уволили.

— В ФСБ заранее знали о вашей пресс-конференции?

— Я об этом сам сказал Здановичу, начальнику Центра общественных связей ФСБ. Дело было так. В эти дни в газете «Комсомольская правда» была опубликована анонимная статья с заявлением директора ФСБ о том, что меня подозревают в получении взяток, что только благодаря утечке информации меня не удалось задержать с поличным. В статье также сообщалось, что Управление собственной безопасности прослушивает мой домашний телефон и ведёт за мной наружное наблюдение.

Я пошёл к Здановичу:

— Товарищ генерал, почему вы молчите? Меня в газетах обвиняют в том, что я совершил десять убийств, занимаюсь вымогательством, рэкетом, мой телефон слушают, за мной следят. Почему вы не опровергаете эту информацию? Это ваша обязанность. Он ответил: «Я не буду этого делать». Тогда я ему заявил, что сделаю это сам. Начну давать интервью или соберу пресс-конференцию.

Зданович предупредил: «Вы имеете право на это только с санкции непосредственного руководителя». А я же был за штатом, в распоряжении Управления кадров. Пришёл к полковнику Меркулову, начальнику отдела, который меня курировал, и говорю: «Собираюсь пойти на телевидение". Тот испугался: "Я не могу тебе такую санкцию дать». Я спрашиваю:

«Тогда кто?» — «Начальник Управления кадров».

Я пришёл в приёмную начальника Управления кадров Соловьёва. Сижу, выходит он, посмотрел на меня: «Что вы тут делаете?» — Я ему спокойно: «Товарищ генерал, пришёл к вам побеседовать».

Он даже слушать не стал: «Ходите тут, заняться вам нечем, жалобы пишете, рапорта. Убирайся отсюда, чтоб духу твоего не было».

Я развернулся и ушел. Больше ни к кому не обращался.

За сутки мы их официально предупредили. Я был подполковник, военнослужащий, числился в ФСБ, меня могли вызвать и официально запретить давать пресс-конференцию. Никто ничего не сказал.

Что самое интересное — за десять дней до пресс-конференции, когда стало известно, что пойду на телевидение, со мной начались торги. Вызвали в Управление кадров и дали документ, в котором было написано, что мне предлагают вышестоящую должность, но для этого я должен отказаться от телевидения и от своих показаний в прокуратуре…

С одной стороны, торговались, с другой — продолжали запугивать.

— Что, торговались, да ещё в письменном виде?

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая