Пространство Готлиба - Липскеров Дмитрий Михайлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/69
• Следующая

– Все-таки это клещ! – воскликнул я.

– Это не клещ, – возразил хирург.

– А что?

– Hiprotomus Viktotolamus.

– Это что еще?!.

– Такой жук.

– Что еще за жук?! – вскричал я, чувствуя, как мною овладевает раздражение. – Делайте, в конце концов, что-нибудь! Режьте его!

– Посмотрите на снимок еще раз. – Хирург оторвался от записей и громко икнул. – Видите тельце жука?

Я кивнул.

– А рога?

– Вижу.

– Теперь внимательно посмотрите на его лапки.

– И что? – не понимал я, что есть силы всматриваясь в контуры жука.

– А то, – пояснил эскулап. – Жука вырезать сейчас нельзя. Видите, от каждой его лапки тянется белая ниточка?..

– Ну? – не понимал я.

– Эти белые ниточки – ваши нервы. – Врач взял из моих рук снимок и поместил его на световое панно. – Вот эта ниточка, – он ткнул ручкой в правую лапку жука, – эта ниточка – нерв, отвечающий за подвижность вашей руки. Вот эта, – перо уперлось в левую лапку, – это нерв, уходящий прямиком к коре головного мозга… И все остальные нервы идут к мозгу.

Хирург отошел от панно, сел за стол и прислушался к своему брюху, явно удовлетворенный, что икота прекратилась.

– Так что все это значит?! – обозлился я вконец, ничего не понимая.

– А то, что жука трогать нельзя, – пояснил врач. – Раньше надо было. Сейчас Hiprotomus Viktotolamus успешно сросся с вашей нервной системой и стал ее принадлежностью. – Он поднял указательный палец, упреждая мой следующий вопрос. – В истории медицины описано четыре таких случая, ваш пятый. В одном случае жука вырезали и через два дня пациента парализовало… – Хирург оглядел мою коляску. – Парализовало и по рукам, и по ногам. Во втором жука прогревали магнитными полями и мучили лазерным лучом. Пациент оглох на правое ухо и ослеп на правый глаз. В третьем больному прописали мультиантибиотики, и на шестой день у него началась атрофия мозга…

По мере того как хирург описывал мне человеческие драмы, а я примерял их на свою персону, ужас охватывал все мое существо. Я уже чувствовал, как мои руки, наливаясь тяжестью, отказываются подчиняться командам мозга, а мозг в свою очередь не желает давать команду рукам.

– Что было с четвертым? – спросил я обреченно.

– Четвертого решили не трогать, – ответил врач. – Оставили жука в покое, и он практически не беспокоил хозяина.

– Что значит – практически?

– Иногда у пострадавшего наблюдалось некоторое раздвоение. Он чувствовал в себе собеседника и разговаривал сам с собой.

– Вслух?

– Нет. Мысленно, как бы телепатически.

– А о чем были разговоры?

Хирург отер пот со лба и уложил влажную ладонь на мою историю болезни.

– Четвертый пациент был ярым сторонником перевода России на Метрическую систему, а жук приводил доводы, из которых следовало, что этого делать не надо.

– Интересно.

– Россия – страна особенная. За много веков человек в ней привык к верстам и фунтам, а потому зачем все переменять? Пусть все будет как будет. Ишь ты, левостороннее движение им наше не подходит! – Доктор усмехнулся. – Мало ли что нам у них не нравится!

– Это жук так говорил?

– Это я так говорю! Я за наши версты две пули в животе имею! Понадобится, и третью приму!

– Мы тоже в тылу не отсиживались! – сказал я. – Тоже внесли за версты свою лепту!.. Что вы все-таки мне посоветуете делать с жуком?

Хирург откинулся на стуле, поколебав прочность конструкции, и пристально посмотрел на меня. В его взгляде появилось что-то суровое и мужественное. Взгляд призывал к единению и к радости сообщности в самом важном событии нашего времени.

– Там подвижность потеряли? – спросил врач.

Я кивнул.

– На Маньчжурском сочленении?

– На Малоазиатской равнине, – уточнил я.

– Пуля? Осколок?

– Стрела. Между пятым и шестым позвонком застряла. На четвертый месяц войны.

– Выпьете? – с беспредельной лаской в голосе спросил хирург.

– Я не особо сентиментален.

– А я выпью.

Хирург отправился к стеклянному шкафу и оттуда заговорил о том, что о природе Hiprotomus'a Viktotolamus'a никто толком не знает, прогнозировать деятельность жука сложно, но все же волноваться преждевременно не стоит, так как мы солдаты.

– А что со сторонником Метрической системы?

– А то вы не знаете, – ответил из-за ширмы хирург. – Двадцать лет тюрьмы. – Он появился, чмокая губами, а изо рта у него несло валерьянкой. – Это на случай директора, – пояснил эскулап, указывая пальцем себе на кадык.

– Что с жуком, я имею в виду?

– Этого нам не сообщают.

Я тронул рычажок управления на "Тояме" и откатился к дверям кабинета.

– Поеду.

– И что, никаких перспектив? – Доктор кивнул на коляску. – Физиотерапия какая-нибудь?.. Если что надо, я поспособствую…

– Спасибо…

Я выкатился в коридор и услышал вслед:

– Только не мажьте жука ничем!

Я катился по Арбату и вновь размышлял о превратностях судьбы. Теперь я не один, теперь у меня появился жук, который, возможно, в скором времени начнет со мною разговаривать о ненадобности для России Метрической системы и правостороннего движения. А я и без жука это знаю, кажется, до сих пор чувствую, как стрела вонзилась в мою спину, дробя кость…

Возле самого дома я купил большую питу с жирными кусочками курицы и попросил налить в лепешку побольше кетчупа.

– Наливайте, сколько вам нужно. – Ларечница-гречанка кивнула на большую пластмассовую бутыль.

Я взял ее, сжал над лепешкой, бутылка хрюкнула и вывалила мне в питу кетчупа, которого бы хватило на пять таких лепешек. Соус потек по моим ладоням, я наклонился над мостовой, предоставляя сочным красным каплям свободно стекать на брусчатку, и при этом громко чертыхался.

– Возьмите салфетки!

Гречанка протянула мне бумажное полотенце, и я, вытирая руки, смотрел на окрасившуюся кетчупом мостовую и вдруг опять вспомнил моего мальчишку, а также кровь, застывшую на месте катастрофы.

А может быть, это вовсе не кровь? – подумал я. – Может быть, это обычный соус, а мальчишка – плод моей фантазии?

И вдруг меня озарило.

А что, если это жук? Что, если смерть мальчишки под допотопной пролеткой есть воздействие жука на мой мозг?! Вполне вероятно, что уже тогда он сросся с моей нервной системой и дергал за нервы, как опытный кукловод за ниточки, вызывая во мне ирреальные картины?!.

Осмысляя столь неожиданный вывод, я машинально залез левой рукой под правый рукав рубашки и слегка ощупывал и поглаживал шишку, как будто привыкал к своему новому знакомцу, после того как узнал о нем что-то важное, вызвавшее во мне уважение и некое подобие симпатии. Словно почувствовав мои настроения, жук кольнул меня своим жалом, но не больно, а слегка, даже, можно сказать, нежно, как бы подтверждая правильность моих выводов и выражая ко мне взаимную приязнь.

Ах, милая Анна!

Если бы не ваша фотография, которую вы мне любезно прислали, не ваша чудесная красота, которую я вспоминаю столь часто, сколь позволяют мне сложившиеся обстоятельства, я бы совершенно пал духом.

Я смотрю на вашу фотографию и черпаю силы… Ваш полный чувственный рот слегка приоткрыт, взгляд юных глаз столь неожиданен, что дрожь прокатилась по всем моим членам, когда я впервые столкнулся с ним!..

Знайте, я очень часто смотрю на вашу фотографию!

Милая Анна! Мне сложно судить о том, правильно ли вы сделали, что сменили городскую квартиру на деревенский дом. Я, например, совершенно не перевариваю идиллических картинок сельской жизни. Я даже не люблю молока из-под коровы, а предпочитаю пить его из пачки, будучи уверенным, что оно пастеризовано. Я абсолютный горожанин, влюбленный в нескончаемую суету мегаполиса, с его дикостями и цивилизацией, с его постоянной бодростью трудоголика и бесконечной вереницей незнакомых лиц. Поэтому я понимаю вашу грусть по троллейбусам!

Не колеблясь покупайте телевизор! Он хоть отчасти поможет вам разрушить сельскую тишину!

• Предыдущая
• 7/69
• Следующая