Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/167
• Следующая

— На словах-то красиво. Только помнится мне…

— Вы не верите государю? — Зубатов вскочил. — Вам бы только смутьянство замышлять!

— Да я… Да что же это? Господи!..

Вошел Медников. На тарелке, которую он нес, источала пар отбивная с косточкой.

— Отставить! — скомандовал Зубатов, хотя никогда не был военным. — Господин Слепов отказывается от второго, — у него вдруг пропал аппетит.

«Что-то будет сегодня? — думал Слепов, передвигая ноги мелкими шажками. — Если не согласиться, он и впрямь в Сибирь закатает. А так клонит вроде бы сходственно. Чтой-то было слышно про эти нетайные организации рабочих. Будто бы на пользу…»

…Третий час шла беседа. Давно Медников унес опустевшие тарелки. Давно отодвинуты чашки, в которых был подан чай. А голос Сергея Васильевича все журчал и журчал:

— Если случится где-либо забастовка, я первый приду рабочим на помощь. И вся наша полицейская армада будет на вашей стороне: уладим спор подобру — заставим хозяев понять ваши нужды.

«Славно-то как! — пела душа у Феофила Слепова. — Как же раньше-то до этого не додумались? Сколько людей зазря головы сложили. Если бы знатье… Но не было такого человека, как Сергей Васильевич. Воистину ума палата!»

А Зубатов продолжал:

— Пока вы отдыхали у нас тут, мы почти договорились об организации первого вполне легального «Общества взаимного воспомоществования рабочих механического производства». Пойдете к Михаилу Афанасьеву. Его выберут председателем совета, вас — секретарем. Жалованье будете получать от нас. В добрый час! — Зубатов через стол пожал влажную и холодную руку собеседника. — Раздуете кадило, и мы отправим вас в большое турне — в большую поездку — по России-матушке. Будете всюду рассказывать о первом обществе. Пусть во всех городах, где есть рабочие, последуют этому богом подсказанному примеру.

Зубатов открыл сейф, достал две хрустящие бумажки с портретом Александра Третьего и великодушно протянул Слепову:

— Вот вам жалованье за тот месяц, который вы провели в этом вынужденном заключении. У вас ведь семья.

— Большущая. Тяжеленько бабе с детками пришлось без меня. — Слепов поклонился. — Расписочку написать?

— Помилуйте, какие расписки могут быть между нами.

— Благодарствую!

Кладя кредитки в карман, Слепов чуть было не прищелкнул языком: «Полсотни отвалил! Это тебе, Феофил, не баран чихнул! Деньжищи!»

Через какую-нибудь неделю Слепов принес Зубатову устав общества вспомоществования, переписанный с какого-то черновика в ученическую тетрадку химическим карандашом. Строчки были пестрые: густо-фиолетовые буквы перемежались серыми и бледными.

— Ладно ли переписано-то? — спросил Слепов, сутулясь перед столом начальника. — Я старался буковку к буковке, чтобы все ясно.

— Вижу ваше прилежание. — Зубатов, успевший заметить фиолетовые пятна на губах посетителя, едва сдержал усмешку. — Правда, кое-где и кое-что, — пошевелил растопыренными пальцами правой руки, — надобно поправить. С вашего разрешения, конечно.

— Сделайте милость. У меня грамотешка-то, сами знаете… В гимназиях не обучался.

— Понятно. А у нас поправить есть кому.

Перелистывая тетрадку, Зубатов, как цензор, делал пометки красным карандашом; перевернув последнюю страницу, сложил руки на столе:

— Потребуются не только орфографические, стилистические, но и логические поправки.

— Как вы изволите сказать? Я чтой-то…

— По содержанию, говорю, тоже кое-что надо привести в порядок. Мы все сделаем. Вы не беспокойтесь. Перепечатаем на ремингтоне, дадим на августейшую визу великому князю Сергею Александровичу. Ну, а там уж вы примете в окончательном виде, подпишете, тогда и представим на утверждение. Все будет законно.

— Благодарствую. Несвычно нам писарское-то дело. Без интеллигентов-то вроде и шагу не шагнешь. А как с ними обходиться? Дозвольте узнать. Ежели пожелают которые к нам в общество.

— Есть такие? Ну что же, принесете списочек — мы посмотрим.

Зубатов навалился грудью на стол, заговорил доверительно:

— Видите ли, Феофил Алексеевич, интеллигенция двоякая. Это вы, вероятно, и сами замечали. Есть солидная. Скажем, некоторые профессора помогают правительству в его заботах о рабочих. Вот, к примеру, профессор Мануйлов в здешнем университете. Недавно в одной лекции студентам сказал: «Нет больше у нас ни народников, ни марксистов, а есть социально-политическое направление, которое стремится улучшить быт рабочих и народа на почве существующего строя». Это — в ваш адрес, о вашем обществе. К сожалению, есть пока еще и другая интеллигенция, мелкая, злобная, недовольная существующим строем. Она и мутит народ. Марксята подливают масла в огонь. Им, видите ли, хочется из маленькой искорки раздуть большое пламя. Таких на версту не подпускайте. А нам о них — словечко. Тихонько, шепотком. Кроме одного меня, никто не услышит. А мы их… — Зубатов махнул над поверхностью стола растопыренной ладонью, будто хотел поймать мух, потряс кулаком. — Вот так. И — в Сибирь их, в Якутку, к белым медведям!

Сергей Васильевич встал, прошелся по кабинету. Подошвы ботинок у него все еще скрипели.

— Да, — спохватился он, остановившись возле шкафа с книгами, — чуть не забыл: у меня для вас и ваших друзей приготовлен подарок. Вот! — Достал книгу Эдуарда Бернштейна, только что изданную на русском языке благодаря его, Зубатова, настоянию, подолбил по обложке указательным пальцем. — Умнейший человек! Когда я прочел это в оригинале, у меня душа затрепетала: вот, думаю, отыскался для нас союзник в борьбе с безобразной российской социал-демократией! И я не ошибся: господин директор департамента полиции со мной согласился.

Сергей Васильевич с торжественным жестом вручил книгу Слепову:

— Читайте. И рекомендуйте автора рабочим как искреннего друга, уразумевшего, что марксизм был зловредной ошибкой. Был! Мы его искореняем подчистую.

Слепов ходил в охранку по два раза в неделю. На Тверской, стараясь держаться поближе к домам, свертывал в Большой Гнездниковский переулок; иногда, не доходя по бульвару до памятника Пушкину, пользовался проходным двором, устроенным для удобства полиции. Каждый месяц двадцатого числа получал от Зубатова на всех «вожаков» субсидию четыреста рублей. Одному Михаилу Афанасьеву — как председателю общества — восемьдесят пять целковых! Такие деньжищи! Ему, Слепову, полсотни. Обидно! У него хлопот-то гораздо больше, чем у этого Афанасьева. И тревоги больше. Еще слава богу, что все сходит благополучно.

Но однажды поздним вечером у выхода на Тверскую он услышал за спиной шаги: его настигали двое. Он пошел быстрее. И те двое тоже прибавили шагу. Один полушепотом окликнул:

— Господин Слепов, на минутку.

Другой схватил за воротник, прошипел над ухом:

— Не уйдешь, сука!

Первый, не дав крикнуть «караул», ударил по щеке:

— Продажная шкура!

Второй со всего размаха грохнул кулачищем, как молотом, в грудь, сбил с ног.

— Братцы!.. — плаксиво взмолился Слепов. — Помилуйте!..

Но ему наносили удар за ударом, будто молотили ржаной сноп.

Лежа на узеньком тротуаре, он левой рукой прижимал портмоне с деньгами, правой сумел достать свисток и сунуть в рот. Заглушая свист, его стукнули по зубам, отшвырнули к какой-то подворотне.

Когда с Тверской улицы прибежал городовой, никого из нападавших уже не было на месте происшествия, лишь слышался топот сапог по булыжной мостовой да лаяли во дворах за охранным отделением взбулгаченные собаки.

Слепов стонал; придерживая дрожащими пальцами нижнюю челюсть, опять попытался крикнуть «караул», но захлебнулся на втором слоге. Городовой помог ему подняться сначала на коленки, потом на подсекавшиеся ноги, хотел отвести в полицию — тут всего каких-то сто шагов, но Слепов попросил помочь добраться до охранного отделения. По дороге слезливо бормотал:

— Господи!.. Зачем же этак-то? Своего же брата… Ведь я такой же мастеровой… За что?

• Предыдущая
• 35/167
• Следующая