Хроника объявленной смерти - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 7

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая

Семья Викарио проживала в скромном доме с кирпичными стенами и крышей из пальмовых ветвей, из-под которых выглядывали два слуховых оконца, в январе сюда залетали вить гнезда ласточки. Терраса с фасадной стороны почти вся была заставлена цветочными вазонами, в просторном внутреннем дворе росли фруктовые деревья, гуляли на свободе куры. С другой стороны двора близнецы выстроили свинарник, здесь же стоял «жертвенный камень» для забоя и стол для разделки туш; хозяйство служило верным источником дохода после того, как Понсио Викарио потерял зрение. Начал управлять хозяйством Педро Викарио, а когда он ушел на военную службу, то искусству мясника-забойщика обучился брат-близнец.

Комнат в доме едва хватало для семьи, и потому старшие сестры, узнав о размахе свадебных торжеств, пытались арендовать другое помещение. «Представляешь, — сказала мне Анхела Викарио, — они подумывали о доме Пласиды Линеро, но, к счастью, родители воспротивились, твердя, как и прежде, что их дочери либо празднуют свадьбу в нынешней клетушке, либо вообще не выходят замуж». Дом был выкрашен в свой первоначальный желтый цвет, двери починены, полы отремонтированы, одним словом — приобрел вид, достойный грандиозной свадьбы. Близнецы увели со двора животных, отмыли известью свинарник, однако и после этого было ясно, что места недостаточно. В конце концов, по настоянию Байярдо Сан Романа, все заборы вокруг дома были снесены, а с соседями достигнута договоренность, что танцы будут происходить в их домах: под сенью тамариндов были расставлены только что сколоченные столы.

Единственной неожиданностью в день свадьбы стало то, что жених приехал за Анхелой Викарио с опозданием на два часа, она же отказалась надевать подвенечное платье, пока не увидит его в своем доме. «Представь себе, — сказала она мне. — Я была бы рада, если бы он вообще ко мне не приехал, но я не могла позволить ему бросить меня с фатой». Ее предусмотрительность выглядела вполне естественной, поскольку в обществе не было для женщины большего позора, как остаться с носом в полном свадебном одеянии. Однако то обстоятельство, что Анхела Викарио осмелилась набросить на себя фату с флердоранжем, не будучи девственницей, впоследствии было истолковано как профанация символов чистоты и невинности. Лишь моя мать оценила стремление Анхелы Викарио сыграть свою партию до самого конца. «В те времена, — объяснила она мне, — Бог принимал такое». Зато никто не знал, какими картами играет свою партию Байярдо Сан Роман. С минуты, когда он появился во фраке и цилиндре, и до того, как исчез с танцев, уводя жертву своих преследований, он выглядел образцом счастливого жениха.

Неизвестно было также, какими картами играет Сантьяго Насар. Мы были все время вместе — и в церкви, и на празднике — с Кристо Бедойей и моим братом Луисом Энрике, и никто из нас не заметил в нем ни малейшей перемены. Мне пришлось повторять об этом много раз — все мы вместе росли, учились в школе, вместе проводили каникулы, и предположить, что один из нас не поделился с остальными тайной, да еще столь значительной, казалось невероятным.

Сантьяго Насар был любителем праздников, и самое величайшее наслаждение он испытал перед смертью, подсчитывая расходы на свадьбу. По его подсчетам, церковь была украшена цветами на сумму, равную стоимости четырнадцати похорон по первому разряду. Эта точность потом долгие годы преследовала меня — Сантьяго Насар частенько говаривал, что запах цветов в закрытом помещении для него неотделим от смерти; в тот день, входя в церковь, он повторил мне: «Не хочу, чтобы на моих похоронах были цветы», — и не предполагал он, что на следующее утро мне придется позаботиться, чтобы цветов у его гроба не было. Возвращаясь от церкви к дому Викарио, он подытожил стоимость разноцветных гирлянд, украшавших улицу, подсчитал, во сколько обойдутся музыка и петарды и даже во что обойдется рис, которым их встречали, осыпая пригоршнями, на празднике. В духоте полуденного зноя молодожены вышли во двор кое-что пригубить и перекусить. Байярдо Сан Роман уже стал нашим большим другом или, как тогда говорилось, собутыльником и, видимо, прекрасно себя чувствовал за нашим столом. Анхела Викарио, уже без фаты и веночка, в атласном, промокшем от пота платье вдруг обрела облик замужней женщины. Сантьяго Насар продолжал свои подсчеты и сообщил Байярдо Сан Роману, что на данный момент на свадьбу уже затрачено около девяти тысяч песо. Анхела Викарио — всем это было очевидно — восприняла его слова как бестактность. «Моя мать учила меня, что в присутствии посторонних не следует говорить о деньгах и расходах», — сказала она мне. Однако Байярдо Сан Роман встретил замечание Сантьяго Насара одобрительно и даже с чувством определенной гордости.

— Почти девять, — сказал он. — Но мы ведь только начинаем. К концу свадьбы сумма увеличится, пожалуй, вдвое.

Сантьяго Насар предложил проверить будущий счет до последнего сентаво, и на это ему как раз хватило оставшейся жизни. Действительно, последние сведения, сообщенные ему Кристо Бедойей на следующий день в порту за 45 минут до его смерти, свидетельствовали, что прогнозы Байярдо Сан Романа были точны.

У меня сохранились довольно смутные воспоминания о свадьбе, пока я не решил восстановить ее по подробностям, осевшим в памяти других. Долгие годы в нашем доме вспоминали, как отец в честь новобрачных играл на скрипке — любимом инструменте далекой молодости, как моя сестра-монахиня танцевала меренге в своем одеянии монастырской привратницы, как доктор Дионисио Игуаран — двоюродный брат матери — устроил себе поездку на служебном катере, чтобы не находиться в селении в день приезда епископа. В ходе расследований для данной хроники я собрал многочисленные свидетельства, выходящие за рамки официальных, в том числе и воспоминания сестер Байярдо Сан Романа: их бархатные платья, украшенные крыльями огромных бабочек — они крепились к спинке золотыми приколками, — привлекли на свадьбе большее внимание, чем плюмаж на шляпе их отца и кираса военных медалей на его груди. Многие не забыли, как в угарном веселье, не отдавая себе отчета, я предложил Мерседес Барча выйти за меня замуж, хотя тогда она только что закончила начальную школу; и сама она напомнила мне об этом, когда мы поженились четырнадцать лет спустя. Наиболее яркое впечатление, которое я сохранил навсегда о том злосчастном воскресенье, осталось от образа старого Понсио Викарио, сидевшего на табурете в середине патио. Видимо, его посадили здесь, полагая, что это почетное место, но гости то и дело натыкались на него, путали с кем-то, пересаживали, чтобы он никому не мешал, а старик крутил во все стороны снежно-белой головой, и на лице его застыло выражение растерянности недавно ослепшего человека; он отвечал на вопросы, обращенные к нему, и на приветствия, сказанные другим, и был счастлив на своем островке забвения — будто картонная, топорщилась на нем накрахмаленная рубаха, он сжимал в руке тяжелую гуайяканного дерева трость, купленную ему по случаю праздника.

Официальная часть торжества закончилась в шесть часов вечера, после того как отбыли почетные гости. Уплыл расцвеченный огнями катер, оставляя после себя музыкальный шлейф вальсов, исполненных на пианоле, и на какое-то мгновение мы замерли, словно в нерешительности повиснув над пропастью, и тут же вновь обрели себя, отдавшись вихрю кутежа. Вскоре в открытом автомобиле, с трудом прокладывая дорогу в толпе, появились новобрачные. Байярдо Сан Роман поджигал петарды, отпивал агуардьенте[6] из протянутых ему бутылок и вышел из машины вместе с Анхелой Викарио, чтобы вступить в круг пляшущих кумбию[7]. В конце концов он распорядился продолжать танцы за его счет, пока нам хватит сил, а подавленную от страха жену увел в дом своей мечты, где был так счастлив вдовец Ксиус.

К полуночи общее веселье стало распадаться, открытой на площади оставалась лишь молочная Клотильде Арменты. Сантьяго Насар, я, мой брат Луис Энрике и Кристо Бедойя отправились в дом милосерднейшей Марии Алехандрины Сервантес. Среди многих там побывали и братья Викарио, они пили вместе с нами и пели с Сантьяго Насаром за пять часов до того, как убили его. Кое-где еще оставались островки гулянья, со всех сторон до нас доносились обрывки музыки и каких-то далеких ссор, но звуки эти становились все печальнее, пока не умолкли совсем незадолго до того, как заревел гудок парохода епископа.

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая