Заповедное место - Варгас Фред - Страница 47

Попыхивая свисающей изо рта сигаретой, как делал отец, Адамберг подошел к холмику. Сквозь густую траву виднелись десятка три бревен, уложенные в ряд и образовывавшие нечто вроде длинного прямоугольника. Бревна были завалены огромными камнями, словно они умели летать и их надо было удержать на месте. В конце прямоугольника, с узкой стороны, стоял еще один камень, большой, серый, грубо отесанный, с зубчатым верхом и надписью, которая покрывала его целиком. Нет, это было совсем не похоже на заброшенную землянку, зато очень похоже на могилу, и, судя по поведению крестьянки, могилу запретную. Здесь, вдали от других умерших, за пределами кладбища, мог быть похоронен только изгой. Мать-одиночка, не перенесшая родов, или какой-нибудь бесстыжий фигляр, или некрещеное дитя. Деревья вокруг могилы были вырублены, и эта кайма из пней, свежих и полусгнивших, производила гнетущее впечатление.

Адамберг сел на нагретую солнцем траву и, вооружившись кусочками коры и сухими веточками, принялся терпеливо соскабливать мох, которым обросло надгробие. Целый час он с удовольствием предавался этому занятию, порой осторожно царапая камень ногтями или прочищая соломинкой высеченные в камне буквы. Мало-помалу надпись открылась, но понять ее Адамберг не мог — эта длинная фраза была написана кириллицей. Вся, кроме четырех последних слов. Он встал, еще раз протер поверхность камня ладонью и отступил на шаг, чтобы прочесть эти слова.

Плог! Любимое словечко Владислава в данном случае можно было перевести как «эврика». Рано или поздно он совершил бы это открытие. Не сегодня, так завтра забрел бы сюда и уселся перед серым камнем, под которым таились корни всей этой истории. Он не мог проникнуть в смысл длинной эпитафии на сербском языке, но ему было вполне достаточно последних четырех слов.

Дальше — даты рождения и смерти:

Креста не было.

Плог.

Плогерштайн и Плёгенер, Плог и Плогодреску — все произошли от этого Плогойовица. Вот она, тайна преследуемой семьи. Изначально их фамилия была Плогойовиц, или Благоевич. Впоследствии эта фамилия претерпела случайные искажения либо была изменена в соответствии с языком страны, куда судьба забросила ее обладателей. А здесь покоится первая жертва преследования, их общий предок, которого после смерти изгнали на опушку леса, чью могилу нельзя посещать, нельзя украшать цветами. Вероятно, он тоже был убит, но очень давно, в 1725 году. Интересно кем? И ведь эта безжалостная охота не прекратилась. Пьер Водель, потомок Петера Плогойовица, тоже опасался за свою жизнь. Он хотел предостеречь родственницу, фрау Абстер, оставил ей тревожный сигнал:

Разумеется, никакое это не любовное послание. Это отчаянный призыв к бдительности, страстная молитва о том, чтобы Плогойовицы смогли уцелеть, чтобы каждый из них заботился о выживании всех. Узнал ли Водель об убийстве Конрада Плёгенера? Наверняка узнал. И понял, что старая вендетта возобновилась — если, конечно, она прерывалась хоть на какое-то время. Старик боялся, что его тоже убьют. После кошмара в Пресбауме он изменил завещание, фактически оборвав все нити, которые связывали его с родным сыном. Жослен ошибался: у Воделя были не воображаемые, а реальные враги. Неудивительно, что они обладали именами и лицами. Скорее всего, их корни тоже следовало искать здесь. А началось это в первой четверти XVIII века, то есть почти триста лет назад.

Ошеломленный Адамберг уселся на бревна и запустил пальцы в волосы. Прошло триста лет, а война кланов все еще длилась, поражая неслыханной жестокостью. Зачем? Что могло быть предметом спора? Древний клад, сказал бы ребенок. Деньги, сказал бы взрослый. Звучит по-разному, а смысл одинаковый. Что ты сделал, Петер Благоевич-Плогойовиц, ради чего обрек своих потомков на такую участь? И что сделали с тобой самим? Бормоча все это себе под нос, Адамберг погладил теплый от солнца камень и вдруг сообразил, что, если солнце светит ему в лицо и нагревает камень с обратной стороны, значит, надгробие смотрит не на восток, как положено, а на запад. Убийца? Ты учинил расправу над местными жителями, Петер Плогойовиц? Вырезал целую семью? Грабил, опустошал этот край, наводил ужас на его население? Что такого ты сделал, почему Кромс в черной футболке с белым скелетом до сих пор сражается с тобой?

Что такого ты сделал, Петер?

Адамберг переписал надпись на камне себе в блокнот, стараясь по возможности точно воспроизводить непонятные буквы.

В комнате, где поселили Адамберга, потолок был высокий, стены сплошь увешаны старинными пестрыми коврами, а кровать накрыта голубой периной. Адамберг плюхнулся на эту кровать, положил руки под голову и закрыл глаза. После долгой дороги тело ныло от усталости, но комиссар блаженно улыбался: ему удалось обнаружить корни Плогов, хотя история этого семейства все еще оставалась для него загадкой. Сейчас у него не было сил обсуждать это с Дангларом, и он послал майору две лаконичные эсэмэски (Данглар упорно называл их «короткими текстовыми сообщениями» и никак иначе): «Родоначальник — Петер Плогойовиц» и «†1725».

В дверь постучали. Это была Даница, которая при ближайшем рассмотрении оказалась пухленькой миловидной женщиной не старше сорока двух лет. Адамберг проснулся и взглянул на часы: начало девятого.

— Večera je nа stolu, — сказала она, широко улыбаясь и сопровождая слова жестами, которые означали «идти» и «есть».

Для удовлетворения основных жизненных потребностей вполне хватало и языка жестов.

Здесь, в Кисилове, люди постоянно улыбались — возможно, именно этой местной особенностью следовало объяснить «легкий, веселый характер», которым отличались дедушка и внук, Славко и Владислав. Размышляя о предках и потомках, Адамберг вспомнил про собственного сына. На несколько секунд он мысленно перенесся куда-то в Нормандию, где сейчас находился малыш Том, а затем слез с перины. Он сразу полюбил эту бледно-голубую, обшитую тесьмой перину с потертыми уголками, более уютную, чем ярко-красный пуховичок, который когда-то подарила ему сестра. Здешняя перина пахла сеном, или одуванчиком, или даже ослом. Когда он спускался по узкой деревянной лестнице, в заднем кармане, словно испуганный сверчок, застрекотал телефон, щекоча ему поясницу. Сообщение от Данглара. Ответ майора был кратким и резким: «Абсурд».

Владислав уже ждал его за столом, держа в руках нож и вилку вверх остриями. Dunajski zrezek, венский шницель, сказал он, указывая на тарелку, и чувствовалось, что он проголодался. К ужину Владислав надел белую футболку: от этого густая черная поросль у него на руках стала еще заметнее. Она доходила до запястий и останавливалась, точно волна, избывшая свою силу: ладони на тыльной стороне были белыми и гладкими.

— Осмотрели окрестности? — спросил молодой человек.

— Дунай и опушку дремучего леса. Одна местная женщина пошла за мной и стала уговаривать, чтобы я не ходил туда. В смысле, не ходил в лес.

Адамберг взглянул на Владислава, но тот ел, низко наклонившись над тарелкой, и его лица не было видно.

— А я все-таки пошел, — продолжал Адамберг.

— Потрясающе.

— Скажите, что означает эта фраза? — сказал Адамберг, кладя на стол листок из блокнота, на который он переписал надгробную надпись.

Владислав схватил салфетку и вытер губы.

— Так, всякие глупости, — произнес он.

— Да, но какие конкретно?

Влад недовольно запыхтел:

— Все равно рано или поздно вы докопались бы. Раз вы здесь, этого не избежать.