Повесть без начала, сюжета и конца... - Липатов Виль Владимирович - Страница 62
- Предыдущая
- 62/62
– Могу,– ответила она.– Дай только собраться с силами… Над левым плечом мужа сияло высокое чистое небо, на котором был распят крест заброшенной таежнинской церквушки; а верхней перекладине креста сидела взъерошенная сорока, Цеплялся за прозрачное облако обмылочек луны, дожившей до середины дня, воздух по-прежнему был неподвижен, мороз пощипывал мочки ушей. От Нины Александровны и Сергея Вадимовича падали на мерзлую землю резкие тени, и та тень, которая принадлежала Нине Александровне, была на полголовы выше мужской.
– Что с тобой, Нина? – переспросил Сергей Вадимович. Нина Александровна почувствовала, как стало горячо глазам, в горле сделалось узко, но плакать ей было невозможно: глаза были подведены черной французской краской и по щекам потекли бы серые грязные струйки. Поэтому она глубоко вздохнула, переждав спазму в горле, тихо сказала:
– Сергей, я не хочу переезжать в новый дом!
– Почему не хочешь? – тоже тихо, без удивления спросил Сергей Вадимович.– Почему?…
После этого Нина Александровна не справилась с собой – заплакала, хотя никогда не могла предположить, что с ней может случиться такое на улице. Плакала она по-настоящему – крупными и горькими слезами,– но одновременно с этим старалась вспомнить, когда плакала в последний раз, и получилось, что это было еще в школьные годы от безнадежной любви восьмиклассницы к сорокалетнему преподавателю математики, С тех пор Нина Александровна не пролила ни единой слезинки, а вот теперь ревела белугой перед собственным мужем, который растерянно переминался с ноги на ногу, но молчал, не зная, что сказать и сделать, беспомощный, как и всякий мужчина перед женскими слезами.
– Я не хочу переезжать в новый дом, Сергей! – плача, говорила Нина Александровна.– Я ничего не хочу потому, что мне все надоело… Не хочу получать новые дома, бегать за членами жилищной комиссии, держать тебя в напряжении…– Она размазала пальцами по щекам краску, окончательно махнув на себя рукой, запричитала деревенским голосом: – Я хочу стирать твои носки, подавать тебе кофе в постель, кормить и усыплять… Я знаю, знаю чем все это кончится: ты однажды уйдешь от меня… Ты обязательно уйдешь от меня! И тебе будет легко, очень легко жить…
Нина Александровна поймала себя на том, что уже не стоит на месте, а движется в неизвестном направлении, прикладывая к глазам маленький кружевной платок. Она перемещалась в пространстве, ей казалось, что какой-то знакомый голос, похожий на голос Сергея Вадимовича, окликает, зовет вернуться, поняла, что растерянный Сергей Вадимович не решился пойти за нею, но она не могла ни откликнуться, ни остановиться и несколько минут двигалась впотьмах, рискуя врезаться в забор или попасть в яму: ей чудилось, что она внезапно ослепла. Потом же, когда боль в глазах прошла и в зрачки ударил голубой дневной свет, она увидела перед собой заледеневшую дорогу… «Хочу быть просто бабой, бабой, бабой!» – кричало все в Нине Александровне, и она шла все быстрее да быстрее. Вскоре лед на дороге превратился в пористый снег, напоминающий лаву, затем этот снег сделался похожим на мокрый сахар, а еще метров через сто дорога оборвалась. «Куда я иду?» – подумала Нина Александровна и остановилась.
Нина Александровна стояла опять с закрытыми глазами, боясь их открыть, так как перед ней мог оказаться коротко спиленный пень, на котором она любила сидеть в те минуты, когда было так трудно, что не хотелось видеть людей. Если этот пень был перед ней, значит, надо было садиться на него и принимать страшное для нее решение – жить ли дальше с Сергеем Вадимовичем, стараясь отказаться от всего того, что называлось Нинкой Савицкой, или коротать век вдвоем с Борькой, оставаясь самой собой? Но могла ли она вообще отказаться от всего того, что называлось Нинкой Савицкой?…
1971-1977
- Предыдущая
- 62/62
