Повесть без начала, сюжета и конца... - Липатов Виль Владимирович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/62
- Следующая
– Мы чрезвычайно любим животный мир! – откусывая нитку, сказала она.– На каждого лося приходится один корреспондент… Тьфу! Даже нитки пахнут бензином!
Муж на это отозвался согласным мычанием, а Нина Александровна мирно продолжала:
– Корреспонденты так же преданно любят солдат, вытаскивающих из воды мальчишек… Между прочим, мне нравится десантная солдатская форма.
– Угу. Угу.
– Мне также нравится, что у тебя исчез нос,– тем же тоном продолжала Нина Александровна.– Поверь, без носа, гуляющего по Невскому проспекту, ты выглядишь элегантнее.
– Угу. Угу.
И все это из-за «лосиной» информации и сообщения о том, что в Ромск приезжает квартет имени кого-то! Нине Александровне стало так весело, словно ее щекотали, на глазах, ей-ей, выступили слезы, и она опять – второй раз за этот вечер – почувствовала, как ей хорошо и спокойно сидится в тихой и по-мещански уютной комнате. «Я, наверное, тоже порядочно устала,– подумала она.– А нитки пахнут бензином оттого, что сейчас во-о-бще все пахнет бензином – двадцатый век на дворе».
– Ты о чем-то меня спрашивала? – спохватился вдруг Сергей Вадимович.– Не об ужине ли?… Чем ты сегодня собираешься меня питать?
– Свиными котлетами, сырниками и чаем…
– Это нам не подойдет! – шутливым протодиаконским басом ответил Сергей Вадимович и решительно отложил в сторону газету.– Дело в том, уважаемая гражданочка, что у вашего покорного слуги открылась язвочка двенадцатиперстной кишки, помалкивающая уже лет надцать. Она когда-то сама зарубцевалась в конце студенческих годов… А вот сегодня мы, к вашему сведению, изволили посетить даже местный рентген…
Так вот почему Сергей Вадимович начал читать газету с последней полосы! Эти мужчины болеть спокойно не умеют и никогда не научатся. Ай-ай-ай, как все просто объяснялось, а она-то забралась в такие психологические сложности, что запуталась в трех соснах.
– Тебя Васина смотрела? – спросила Нина Александровна.
– Ну уж дудочки! Приезжало какое-то светило из района. Я человек государственный: времени для разъездов не имеем…
– Будешь ложиться в клинику?
Сергей Вадимович только плотоядно ухмыльнулся.
– В ближайшие три месяца, Нинусь,– сказал он,– я ни в какие клиники не лягу…
– Почему?
– Потому, что кончается на «у».
Нина Александровна отложила в сторону Борькину куртку, к которой пришивала уже третью пуговицу, помолчав, настойчиво спросила:
– Что все-таки случилось?
– А вот то, что питаться с этих пор я буду только вместе с кашеедом Борькой и даже пить с ним парное молоко… Перехожу на прием!
Нина Александровна спокойно молчала, думая о том, что она поступила совершенно правильно, не рассказав мужу о совете Игоря Стамесова насчет жилищных проблем, потом же отчетливо почувствовала, что ей в наикратчайшие сроки придется решить два самых важных для нее теперь вопроса: почему Сергей Вадимович сделался писаным красавцем в те дни, когда у него открылась язва двенадцатиперстной кишки, и почему в конце студенческих годов та же язва у него зарубцевалась самостоятельно?…
– А вот и Васька пришедши! – обрадовался Сергей Вадимович коту, вылезшему из-под стула.– Милости просим к диетическому столу, Василий Васильевич!
7
Дни не шли, а летели; сразу же после морозов опять примчался с юга такой теплый сырой ветер, что поселковые старики недоуменно трясли бородами и говорили по-нарымски протяжно: «Этакого не бывало годов пятьдесят, а то и поболе…» Впрочем, оттепель продлилась всего неделю, а затем ударил сорокаградусный мороз – сухой, трескучий, легкий для дыхания. Небо сделалось безоблачным, блестящим и ровным, точно его отполировали; по ночам в небе висел гранатом стылый одинокий месяц. Утрами с реки доносились пушечные удары – это трескался двухметровой толщины лед… На стройке нового трехкомнатного дома с наступлением морозов работы прекратили совсем, а в дни оттепели выяснилось, что водяное отопление будет работать плохо: то ли неправильно смонтировали газовую установку, то ли в системе были какие-то недостатки; кроме того, на потолок дома, понадеявшись на чудеса водяного отопления, насыпали такой тонкий слой земли, что дом не прогревался, и Сергей Вадимович вовсю резвился: «Пирамиды строили быстрее, чем это трехкомнатное самолюбохранилище! Вам еще, товарищ Нина, неизвестно, что у терема-теремища в холода-с полопался каменный фундамент…» Одним словом, дни были разные – то веселые, то грустноватые, но скучно не было никогда: много работы, сутолоки и разных мелких происшествий, естественно, не выходящих за рамки обычности. К концу второй четверти Нина Александровна из школы уходила позже, а приходила раньше, много занималась в неурочные часы с отстающими учениками.
Происходили события и школьных масштабов. В девятом «б», в котором Нина Александровна была классным руководителем, получил восторженное письмо из новосибирского Академгородка математический гений Марк Семенов; почти профессионально сыграла очередную роль в школьном драматическом кружке дочь экс-механика Булгакова загадочная Лиля; нахватал двоек по трем предметам сын Василия Васильевича Шубина, помощника местного киномеханика, а в девятом «а» сын знатного слесаря механических мастерских Альберта Яновича Юрисона с Ниной Александровной стал вести себя дерзко, то есть сухо здоровался с ней и, отвечая хорошо выученный урок, делал нарочно это так медленно, что она выходила из терпения.
Тем не менее, повторим еще раз для закрепления, жизнь текла в высшей степени привычно, и Нина Александровна сегодня, как и полагалось по школьному расписанию, давала урок в своем девятом «б» классе. Обычной энергичной походкой, элегантно и продуманно одетая, она вошла в класс, поздоровалась, положила на столик журнал и, не садясь, чтобы на глаз проверить отсутствующих и присутствующих, медленно пошла меж рядами к Лиле Булгаковой. Девушка сегодня была в обязательной школьной коричневой форме, которая ничем не отличалась от одежды других учениц, но все равно было заметно, какая она особая, отдельная, только приблизительно похожая на всех остальных, наверное, потому, что в удлиненном и нежном лице девушки многое свидетельствовало об артистичности: и лоб выпуклый, как у женщин елизаветинских времен, и глаза, которые банально можно было назвать глубокими, и длинный страстный рот, и, наконец, руки – нервные, подвижные, длиннопалые, живущие самостоятельно. А может быть, Нина Александровна все это преувеличивала, на нее, возможно, гипнотически влияли частые разговоры в учительской о Лилиной талантливости, а на самом деле девица была приметна лишь внешней броскостью и выдающейся заурядностью. Ведь исключительная заурядность – это тоже проявление неординарной личности.
– Здравствуйте, Лиля,– подойдя к девушке, сказала Нина Александровна.– Мне передали о вашем желании поговорить со мной… Но я не понимаю, почему вы не сказали об этом сами. Тем не менее после шестого урока я в вашем распоряжении.
– Спасибо, Нина Александровна… Но я ни в чем не виновна.– Лиля простенько улыбнулась и убрала со щек распущенные прямые волосы.– Это все доброхоты вроде Машеньки Выходцевой.
– Да, это я попросила Нину Александровну выслушать тебя! – тоненьким голоском сказала с первой парты добрая и отзывчивая Машенька Выходцева.– Ты же говорила мне, что хотела посоветоваться с умным человеком…
Нина Александровна просто и весело засмеялась; загрохотали басами на задних партах длинноволосые парни; Лиля Булгакова пожала плечами и посмотрела на Нину Александровну так, словно хотела сказать: «Ну вот теперь вы понимаете, что я ни в чем не виновата», а сама Машенька Выходцева хохотала по-детски радостно, счастливая за всех и за все сразу – за то, что Нина Александровна пообещала поговорить с Лилей, что их классная руководительница была умным человеком, что у мальчишек уже прорезались басы, что Нина Александровна уже не будет обвинять Лилю в том, что Лиля сама не обратилась к ней, а невольно действовала через нее, Машеньку.
- Предыдущая
- 23/62
- Следующая
