Повесть без начала, сюжета и конца... - Липатов Виль Владимирович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/62
• Следующая

Итак, депутатские дела! Она открыла блокнот, прикурив еще одну сигарету, начала работать, радуясь теплу, тишине и одиночеству; через две-три минуты лицо у нее сделалось суховатым, отсутствующим, затуманенным – это было полное сосредоточение. Давно привыкшая к тому, что работа доставляет ей радость, удовольствие и, больше того, счастье, Нина Александровна только сравнительно недавно научилась не тратить много энергии на ощущение – вот странность-то – именно счастья. Ведь еще год-два назад счастье, которое она получала от работы, заставляло учащенно биться сердце; словно в огне пылали лоб и уши, утомительно-сладко кружилась голова, и хотелось без нужды куда-то бежать, что-то делать энергичное, громко разговаривать и смеяться. Это, конечно, мешало сосредоточиться, отвлекало, и она долго тренировала себя, чтобы научиться сдерживать счастье от работы. И вот наконец долгожданное пришло, и работала Нина Александровна, будучи по-прежнему счастливой, с таким полным отсутствием реальной обстановки, что труд казался мгновением: вот она садилась за стол, вот она делала первые шаги в работе и вот уже напрочь отключалась.

Сегодня с Ниной Александровной произошло то же самое, и только заведенная внутри самой себя «машина времени» заставила ее оторваться от работы ровно через полтора часа, хотя казалось, что она только-только открыла блокнот-книгу. Надо было идти в поселковый Совет, где ждал Стамесов. Собираясь опоздать минут на десять, Нина Александровна подсчитала, что ей вполне хватит времени, чтобы переодеться, попудриться, причесаться по-вечернему – она не красила глаза и губы – и неторопливо дошагать до поссовета. Что надеть? Подойдя к шкафу, Нина Александровна вспомнила о подчеркнуто богемном наряде мужа и вдруг заколебалась между строгим английским костюмом, который она надевала очень редко, в особых случаях, и кофточкой из нейлона, с большим декольте и замшевой мини-юбкой. Только через три-четыре минуты она решила остановиться на английском костюме, тоже, впрочем, с оптимально короткой юбкой.

Поселковый Совет, который возглавлял муж директрисы Белобородовой, недавно переехал в новый дом, просторный, но недостаточно рациональный, как считала Нина Александровна: комнат в нем было предостаточно, все они были теплыми и даже уютными для официального учреждения, но в здании существовал, как было и раньше, длинный, пустой, гулкий коридор, в нем пахло канцелярией, состарившейся бумагой, силикатным клеем, краской, известкой и плохой штукатуркой. Среди этих учрежденческих, нежилых запахов приятно было чувствовать запах овчины и солярки, который нанесли сюда за день сплавконторские механизаторы.

Заместитель председателя райисполкома Игорь Петрович Стамесов одиноко сидел на дерматиновом диване и, как только Нина Александровна приоткрыла двери, быстро поднялся, с протянутыми руками пошел навстречу, улыбаясь и не досадуя на ее опоздание.

– Здравствуйте, Нина Александровна! Рад вас видеть!

На правах старых знакомых они довольно подробно оглядывали друг друга, и Нина Александровна сразу оценила то обстоятельство, что Стамесов вечером отказался от французских теплых ботинок: надел валенки. Переменил ли он темную командировочную рубашку на теперешнюю сорочку с галстуком, она не знала, так как на улице видела его в дубленке, да притом издалека. Она также поняла, что Стамесов оценил значение английского костюма.

– Присаживайтесь, Нина Александровна,– сказал Игорь Петрович, чувствующий сейчас себя хозяином белобородовского кабинета.

После этого он должен был бы сказать о том, что Нина Александровна хорошо выглядит, и она сделала паузу, чтобы он мог сказать это, однако Стамесов сел на прежнее место и сказал:

– А холодновато, Нина Александровна. Как бы завтра не вдарил тридцатиградусный. Все к тому идет.

Моментально изменив настрой и оценив слова о погоде так, как их следовало оценивать, Нина Александровна занялась мини-юбкой. Она рассудила здраво, что если Стамесов не сказал, как хорошо она выглядит, то за это его надо немедленно проучить. Поэтому она рассчитанным движением положила ногу на ногу, оголив высоко колено.

– Да, пожалуй, вы правы,– сказала Нина Александровна. – Слышите, какой скрип?

Сквозь окна кабинета действительно доносился канифольный скрип снега под ногами прохожих, и это говорило о том, что мороз крепчает, увеличивая звукопроницаемость воздуха. Было даже слышно, как в сплавконторской запани бухает лом – это обдалбливали катера; и уж совсем отчетливо разговаривал на крыше соседней с поссоветом парикмахерской уличный радиодинамик.

– Что новенького в райисполкоме? – вежливо спросила Нина Александровна.– Как Ненилов? Вышел из больницы?

– Нет еще, к сожалению.

Ненилов был председателем райисполкома, с ним Нина Александровна много раз работала на выборах и сдружилась с полным, хитроватым и всегда усталым человеком; у него была гипертония, да такая, что верхнее давление поднималось временами до двухсот, и он сейчас отлеживался в райбольнице, где два года назад стал главным врачом бывший муж Нины Александровны.

– Предполагается, что Ненилов выйдет через неделю,– сказал Стамесов.– Скорее бы, а то мы совсем запарились.

Это, кажется, было сигналом к началу делового разговора, и Нина Александровна неторопливым движением вынула из сумочки-портфеля блокнот и четвертушку бумаги, на которой по пунктам было перечислено то, чего нельзя было упустить из доклада заместителю председателя райисполкома: она давно убедилась в том, что, если такую бумажку не составишь, главное останется «умностями на лестнице».

– В основном намеченный план выполнен,– проговорила Нина Александровна.– Если позволите, начнем с культурно-массовой работы…

Четко, лаконично, без интонационных излишеств и всяческих словесных украшений Нина Александровна рассказала о том, что проделано для улучшения культурно-массовой работы в Таежном, затем, чуточку повысив голос, она обратила внимание Игоря Петровича на недостатки и собственные упущения в работе, а уж после этого, сделав энергичную паузу, перешла, как она считала, к самому главному.

– Я сделала выборку по депутатским приемам и депутатским письмам,– сказала Нина Александровна.– Главная проблема – дро-о-о-о-о-ва! Кругом тайга, на берегу лежит восемь тысяч кубометров дровяника, а на каждом депутатском приеме из пяти человек четверо жалуются на нехватку дров. Вот извольте взглянуть на письмо солдатки Сопрыкиной, которая носит дрова на собственном горбу…

Пока она рассказывала, Стамесов осторожно, чтобы не заскрипеть пружинами дерматинового дивана, поднялся, подошел к председательскому столу и сел на белобородовское место с задумчивым и сосредоточенным видом, хотя пять-шесть минут назад у него было совсем простецкое лицо и выглядел он так, словно не собирался пересаживаться за председательский стол. Конечно, вопрос с дровами был важен и требовал немедленного разрешения, но сейчас у Стамесова выражение лица было более официальным, чем требовалось для обсуждения дровяной проблемы.

– Сколько лет женщине? – спросил он между тем прежним спокойным и доброжелательным голосом.

– Двадцать, но разве в этом дело! – резко ответила Нина Александровна и скрестила руки на груди.– Придется ставить вопрос о дровах на исполкоме. Мое терпение лопнуло!

И в этот момент она, наконец, поняла, почему Стамесов пересел за стол и почему в общении не было прежней легкости: в этом виновата была она и только она, а ни Сергей Вадимович, ни новый дом, ни Булгаков, ни все остальное. Осознать неестественное положение ей помогла вдруг пришедшая на ум фраза из записных книжек Ильи Ильфа: так боялись подхалимажа, что с начальством были просто грубы. И английский костюм, и нога на ногу, и мини-юбка, и преувеличенно сухой тон – все было рабским и свидетельствовало об обратном, о том, что она, оказывается, придавала значение начальственному положению Стамесова, чего с ней раньше никогда не случалось.

– Что будем делать с дровами? – совсем строгим и сухим голосом спросила Нина Александровна, почувствовав, что перемена тона в сторону смягчения будет еще большей ошибкой.– Что будем делать с дровами?

• Предыдущая
• 19/62
• Следующая