Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/62
• Следующая

Поживите, пока я во всем не разберусь. Обвинение с Любы не снято. Предстоит еще работать.

— Дача наша общая, какой разговор? Но у меня дела в городе. Я не могу там сидеть безвылазно, — ответил Кроткий.

— Дайте мне неделю, — пообещал Ерожин.

На дачу приехали после обеда. Петр Григорьевич звонил на Петровку каждые полчаса. Из Ташкента пока новостей не приходило. Узбекистан взял на себя Никита Васильевич Бобров. Он сообщил, что дозвонился. Узбеки обещали сделать все возможное. Но пока факс не пришел.

Бобров снова звонил. Просили ждать до завтра.

Ужинали молча, женщины распределили между собой обязанности. Домработница Лида с такой компанией одна не справлялась. Каждый думал о своем. Сева не мог смириться с потерей Михеева. Люба тоже думала о Михееве и с трудом сдерживала слезы. Женщины быстро поднялись к себе. Аксенов выпил больше обычного. За последний год на него обрушилось покушение, потеря друга и партнера Харина, теперь этот ужас с дочерью.

Неожиданно раздался междугородний звонок из Минска. Звонил Бодрович. Сева никогда раньше с Бодровичем по телефону не говорил, но голос узнал. Бодрович сообщил Кроткину удивительную новость: на минский завод прибыл пан Стаховский с контрактом, подписанным в Лондоне. Михеев, по словам Бодровича, договорился не с японцами или шведами, а с поляками. Кроткин не верил, Бодрович доказывал. Узнав, что Михеева нет в живых, Бодрович от изумления дал отбой. Через минуту перезвонил сам пан Стаховский. Он завтра же будет в Москве для переговоров.

Положив трубку, разъяренный Сева с трудом объяснил Ерожину суть дела. Участие неизвестной польской фирмы ставило репутацию фонда под удар. Кроткин пользовался услугами только проверенных, известных зарубежных предприятий.

— Гибель Михеева может иметь отношение к этой новости? — спросил Ерожин. Кроткин ответить не мог. Решили переговоры с визитерами из Минска завтра провести вдвоем.

На даче Ерожину отвели маленькую комнатку наверху, с видом на озерцо. Петр Григорьевич перед тем как улечься спать, позвонил своему заместителю по службе безопасности афганцу Батко и попросил завтрак семи утра прислать трех сотрудников.

В дверь тихонечко постучали.

— Ты не спишь? — Надя замерла на пороге. Ерожин хотел вскочить и засмущался. — Не надо, не вставай, я на минутку. Можно войти?

— Конечно, что спрашиваешь? — Ерожин завернулся в простыню и уселся на кровать.

Надя, бледная, с темными кругами у глаз, тихо подошла и села рядом.

— Прости, Петя, что я не спустилась попрощаться. Мне так было стыдно перед Любой. Какая я черствая дура. У сестры погиб любимый, а я выставила свою радость напоказ. Совсем крыша поехала.

— Не ругай себя. Любе нужно время, чтобы боль утихла. — Ерожин погладил Надю по голове. Такая она маленькая в своем махровом халатике. Просто птенец.

— Петя, ты не подумай, мы тебе так благодарны. Только давай пока не будем встречаться наедине, а то Любе очень обидно.

— Как скажешь. Я все понимаю, — сказал Ерожин. Надя благодарно кивнула и быстро ушла.

Утром на микроавтобусе приехали парни из охраны. Коля Северцев, Паша Луговой и Слава Алферов. Крепкие, ладные, все отслужили в спецвойсках. Ерожин отвел ребят в березняк и сказал:

— Ваша задача днем и ночью контролировать дом. Устройте так, чтобы велось постоянное наблюдение за домом извне. Никого из членов семьи без присмотра не оставлять. Женщин за территорию поселка не выпускать.

В семь тридцать «СААБ» Кроткина миновал пост охраны и понесся к Москве. Ерожин с трудом поспевал на своей «девятке». Бодрович и Стаховский прибывали в мягком вагоне из Минска с опозданием в сорок минут. Сева злился:

— Мало того, что я, вынужден встречать этого гнуса Бодровича с его поляком! Так они еще и опаздывают.

— Опаздывают не они, а поезд, — резонно заметил Петр Григорьевич и использовал опоздание для своих размышлений. По актам досмотра квартиры на Плющихе, багаж Михеева обнаружен не был. Только одежда и мелочи.

Совсем без багажа он вернуться из Лондона не мог. Петр Григорьевич связался с Бобровым.

Никита Васильевич уже работал по аэропорту Шереметьево. Следствие располагало списком пассажиров. В данный момент Бобров опрашивал двоих попутчиков Михеева. Со стюардессой уже говорили. Соседи отметили, что Фоня весь полет просидел молча, отвернувшись к окну. Стюардесса сообщила о маленьком кейсе, что всю дорогу находился на коленях у пассажира. Вещи в багаж Михеев не сдавал. Ерожин поблагодарил Боброва и спросил Севу:

— Фоня Михеев имел при себе деньги, валюту?

— Фунтов сто, сто пятьдесят. Не больше, — ответил Сева. — Он снял тысячу триста с нашего лондонского счета. Тысяча ушла на гонорар юристу. Я говорил со Смитом, и тот получение гонорара подтвердил. Дорожные расходы, билет. Скорее всего, меньше сотни, — подытожил Кроткий.

Ерожин знал, что в костюме Фони криминалисты обнаружили бумажник с документами и семьдесят фунтов. Триста тысяч русских рублей остались в кармане брюк. Все эти данные запечатлены в акте и с соображениями Кроткина совпадали.

Поезд медленно подходил к перрону. Бодрович с натянутой улыбкой представил поляка, затем, сообразив, что надо не улыбаться, а выражать скорбь, сменил выражение.

— Примите наши соболезнования. Для нас смерть господина Михеева очень тягостна.

Ехали молча. Фонд Севы находился в Гнездниковском переулке. Сева под офис арендовал пятикомнатную квартиру в доме начала века. Дом строился для состоятельных людей, и до революции квартиру занимал модный в те времена адвокат Криницкий. Красные превратили ее в коммуналку и заселили пролетариями. Пролетарии загадили жилье до такой степени, что бывший хозяин, явись он с того света, немедленно вернулся бы назад. После дорогого ремонта квартира снова обрела барские черты. Одна из комнат превратилась в кабинет Севы. Гостиная исполняла функции конференц-зала, а в остальных работали шесть сотрудников фонда — юрист и пять экономистов.

Сева уселся за свой стол. Бодрович и Стаховский устроились рядом. Ерожин занял диванчик на отшибе. Секретарь Рудик принес кофе.

Кроткин принципиально не держал смазливых девчонок, считая, что, во-первых, это отвлекает, во-вторых, мужчина не тратит время на косметику и зеркало и не страдает от критических дней…

Сева не прикоснулся к кофейной чашке:

— Я вас слушаю, господа.

Пан Стаховский, показав в улыбке белоснежный набор зубов, предложил начать Бодровичу.

— Господина Бодровича я привез в качестве помощника и секретаря. Ему и слово.

Бодрович долго и путано объяснял, что, согласно договору, подписанному Михеевым в Лондоне, господин Стаховский прибыл в Минск для работы над проектом. Польская фабрика пластмассового оборудования уже приступила к подготовке работ, и пан Стаховский имеет при себе чертежи. Не предполагая, что с господином Михеевым случилось несчастье, и совершенно уверенный в том, что Фонд обо всем осведомлен, пан Стаховский только из соображений этикета попросил его, то есть Бодровича, поставить в известность господина Кроткина о начале практических работ.

— Где контракт? — сухо спросил Сева.

Стаховский открыл портфель крокодиловой кожи, извлек бумагу и протянул Кроткину:

— Ксерокопия, — пояснил поляк. — Оригинал в Варшаве, в сейфе нашей фирмы.

Пока Кроткий разглядывал документ, Ерожин разглядывал Стаховского. Бодрович его не интересовал. Петр Григорьевич сразу отвел минскому еврею место шестерки. Внешность пана, наоборот, показалась Ерожину весьма любопытной. Петр Григорьевич никогда не видел Михеева живым. По телу убитого трудно составить представление о человеке. Но свое представление о Фоне подполковник имел.

И теперь, глядя на холеного породистого пана Стаховского, он пытался представить, как складывались их отношения.

— Извините, господа, — сказал Ерожин. — Могу я задать вопрос нашему польскому гостю?

— Барон Стаховский к вашим услугам, — улыбнулся поляк.

— Как вы познакомились с Михеевым?

• Предыдущая
• 36/62
• Следующая