Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 29
- Предыдущая
- 29/40
- Следующая
Изменить размер шрифта:
29
Шизофреническая
Не постигну, чёрт возьми, я,
глядя на иных:
у меня шизофрения
или же у них?
Вот во храме, будто равный,
свечку запалит
самый главный православный —
в прошлом замполит.
Залупился и сияет
светочем идей
самый главный россиянин —
в прошлом иудей.
О крутых дегенератах
издаёт роман
самый главный литератор —
в прошлом графоман.
Но гляжу: спокойны лица,
в норме бытиё.
Чье ж сознание двоится?
Стало быть, моё.
Господа, не надо денег,
вам за так поёт
самый главный шизофреник —
в прошлом идиот.
Пролетарский романс
Буржуи идут в ресторан,
колыша неправедным пузом,
а я, пролетарий всех стран,
что были Советским Союзом,
то стыд прикрываю, то срам.
Ликует нетрезвый тиран,
Отечество движется юзом,
а я, пролетарий всех стран,
что были Советским Союзом,
гляжу, кто идёт в ресторан…
А мне бы фургон-ветеран
с каким-нибудь взрывчатым грузом —
и я, пролетарий всех стран,
что были Советским Союзом,
не глядя пойду на таран.
Такой будет «Но пасаран!» —
осколки уйдут к гагаузам[31].
Но я, пролетарий всех стран,
что были Советским Союзом,
нарочно восстану из ран!
Но где тот фургон-ветеран?..
Конспиративная
(вполголоса, с оглядкой на стены)
По военной дороге загрохочет в итоге
что ни век повторяемый год —
и, с народом едины, станут дыбом седины
у виновника наших невзгод!
Возле волжского плёса приржавели колёса
в сорняках, заплетённых плетнём.
Мы в преддверии драки сцепим старые траки,
в бензобаки соляру плеснём.
Грохотать нашим танкам по коммерческим банкам
и по биржам греметь сырьевым,
где сидят, по идее, иудеи-злодеи:
Киллер, Дилер и местный Рувим.
Поползут через пашни орудийные башни
на столицу в тумане слепом.
Трабабахнем, шарахнем, сверху молотом жахнем
и дорежем колхозным серпом!
Параноидальная
Жил сказочник с печальным абрисом,
истории плести мастак.
Ах, Андерсен, мой милый Андерсен,
прости противного, но всё не так.
У сказочки не та концовочка:
мерещится, чуть задремлю,
что девочка Шестидюймовочка
уже шарахнула — да по Кремлю!
Ах, Андерсен, мой милый Андерсен,
что пёрышком скрипел стальным!
Ты, видимо, ошибся адресом,
калибром, имечком и остальным.
У сказочки не та концовочка:
мерещится, чуть задремлю,
что девочка Шестидюймовочка
уже шарахнула — да по Кремлю!
Печален ты, хотя и радостен,
утеха ты моей души,
но, Андерсен, мой милый Андерсен,
прошу по-доброму, перепиши!
У сказочки не та концовочка:
мерещится, чуть задремлю,
что девочка Шестидюймовочка
уже шарахнула — да по Кремлю!
Вневременное
Memento!
Ползёт по отмели рачок
в Карибском море.
Memento mori, дурачок,
memento mori!
Ты волосок нашёл в борще.
Какое горе!
Не тронь жену, и вообще
memento mori!
Кругом на улицах менты
и монументы.
Жестоки рты. Безумен ты.
Окстись! Memento!
Кругом долги и жизни нет —
одни моменты.
Забудь про жизнь. Лови момент.
Шепни: «Memento!»
«Где-то храмы ветхие…»
Где-то храмы ветхие,
Мехико, Калькутта…
«Всё. Слезай-приехали», —
говорит кондуктор.
Рельсы в сизом инее.
Серенькая проза.
Остановка имени
Миши Берлиоза.
«А было прекрасное утро…»
А было прекрасное утро —
лучистое, в полнебосклона.
И город был зеленью убран,
и розовы были колонны.
Смеялся торговец, везущий
на рынок заморскую утварь.
И тихо курился Везувий
в то давнее-давнее утро.
29
- Предыдущая
- 29/40
- Следующая
Перейти на страницу:
