Города - Ди Филиппо Пол - Страница 70

И вот престранная вещь: какой-то парнишка в бронированном костюме помогает подняться одному из команды ААЖ. И до меня доходит, что они понимают. Они уже прошли половину пути, эта вот публика на стадионе, с соевыми бургерами, пивом и в форменных майках команд. Они преодолели полпути к тому, чтобы оказаться на нашей стороне.

Ты добрался до них, Джазза.

А площадка вроде как просыпается, всхрапывает, кашляет и жужжит. Вроде бы злится, взламывая все наши старые стереотипы. И он неуклонен, он только нарастает.

И Джазза встает. Он просто неподвижно стоит. Программа не оставляет ему простора для действий, и к тому же похоже, что он исчерпал себя. Он смотрит в небо, как это теперь с ним всегда бывает, куда-то в никуда. Он стоит подобно королю на носу своего корабля, молится небесам и отплывает.

О Господи Боже, я опять протекаю. Мэнди не смотрит на меня. Ее губы слегка кривятся, и она произносит:

– Силуэтом был Джазза.

– Что? – переспрашивает Гас.

Я не хочу этого слышать. Я не хочу объяснений, разговоров и вообще чего бы то ни было, но при этом и не могу сидеть спокойно. Мне нехорошо. У меня в голове разброд. Я рассержен. Я встаю и, пошатываясь, выхожу из помещения. Гас кричит мне вслед:

– Эй, Брюст, что же это? Брюст!

Я иду дальше и не знаю, куда и зачем. Я прохожу через солярий и вхожу в гимнастический зал, потом в библиотеку, но там одни книги, и все-таки это единственное место, куда я могу пойти.

Я возвращаюсь в комнату Джаззы. Мальчишка все еще там, как и обещал.

– Уйди, – говорю я ему.

Я внимательно смотрю на Джаззу. Мне приходит в голову, что он, возможно, еще раз, последний раз, отправится в Мэриленд. А возможно, он заберется на дерево и попросту там останется.

Я думаю о том, как мы теряем все. Все, чем мы были, все, чем мы себя сделали. Если ты силен, это уходит; если ты умен, это уходит; если ты хладнокровен, это уходит.

Лицо Джаззы коричнево-синее, оно подобно карте. Он сидит прямо, но голова его запрокинута назад, он смотрит в потолок и рот у него открыт. Его голубые глаза глядят сквозь меня в никуда. Он как будто обдумывает ответ, но забыл вопрос.

И тогда-то я говорю себе: он ушел. Джазза испарился давно, очень давно. Уже много месяцев, как от Джаззы не осталось ничего. Так что я отпускаю его.

Мне слишком понятно, какое шоу последует.

Вооруженный возвращается и разговаривает так, будто вот-вот вцепится в мою задницу. Тайный Бельчонок снова и снова задает все тот же вопрос. Он намекает: «Если мы обнаружим, что ты имеешь к этому отношение, мы тебя все-таки сцапаем».

Вооруженный смотрит на меня.

– Нам известно о совершенных вами взломах. С этим должно быть покончено.

Кертис стоит и наблюдает. Он начинает поеживаться и поглядывать в мою сторону.

– Учитывая, что вы сотрудничали, мы можем лояльно к этому отнестись. Но только в том случае, если вы будете продолжать сотрудничать, если нападения прекратятся.

Дальше я действую намеренно. Я поворачиваюсь к Кертису, пожимаю плечами и взглядом прошу прощения. Больше ничего не требуется. Тайный Бельчонок накидывается на Кертиса; его глаза сужаются.

– Двадцать четыре на семь на триста шестьдесят пять, – говорит очень тихим голосом Вооруженный.

Он понял. Я опять пожимаю плечами, извиняясь, просто чтобы донести суть происходящего.

Кертис раздражается, нервничает, злится.

– Хорошо. Так если это означает то, что я думаю, то вы, мистер Брюстер, не можете далее оставаться нашим гостем.

Дальше события развиваются стремительно.

Я рассказал Биллу о взломах, о полиции, и вопрос был решен. Я уеду и буду жить с моим мальчиком. У него всего лишь старенькое бунгало вблизи границы Джерси. Оно похоже на тот дом, в котором я вырос, когда компьютеры были новыми и крутыми штуками, и все было новым и крутым, от обуви до игры в карты, и надо было покупать пиццу на ужин. Даже мама казалась крутой со своими наушниками. Летом там жарко из-за стеклянных дверей, и полно мух, а зимой сухо и тепло.

Я звоню Биллу и говорю ему:

– Во всяком случае, я выбираюсь из этой чертовой дыры.

После минутного молчания Билл отвечает мне:

– Папа, они сотворили для тебя чудеса.

Я вспоминаю о невробике, о том, как мои ноги учились ходить, и мне приходится признать правоту Билла. Так что я решаю, что мне может быть хуже, если я буду злиться на «Ферму». Я решаю, что приобрел немало.

Я иду к Мэнди. Я делюсь с ней новостями. Она говорит:

– Ты здесь единственный, кто способен сохранять хоть какое-то самообладание.

Ее лицо похоже на пустыни Аризоны. И именно сейчас она сексуальна, как дьяволица, хотя я и не понимаю почему.

Вы помните про транскодер, вмонтированный в мой член? Вот и новое употребление для него.

И вот я лежу среди плюшевых мишек и ароматов мисс Диор и говорю:

– Поехали со мной в Джерси.

Она опускает глаза и произносит:

– О Господи. – И добавляет: – Мне надо подумать.

– О чем тут думать? – спрашиваю я.

– Малыш, если бы я хотела иметь бунгало в Джерси, я могла бы его иметь. А здесь у меня есть солярий, покой, своя комната.

– Глупый лепет. Ты будешь одинока.

Я вижу, как она рассматривает разные варианты будущего. Я вижу, как в нее проникает страх. Ее лицо кривится, словно старая замша. Я обнимаю ее, целую ее выкрашенные, пахнущие кондиционером волосы. И стараюсь разъяснить ей положение:

– Поехали. Ты станешь членом моей семьи. Билл – великолепный парень; он позволит нам засиживаться допоздна и пить виски. Мы будем смотреть старые видеодиски. И будут гости в День Благодарения.

Но она отрицательно качает головой.

– Я буду привязана к тесной спальне в чужой семье. Я с этого начинала. – Она откашливается и хлопает меня по бедру. – Я не могу так. – Она садится в кровати, зажигает сигарету и выкладывает все начистоту: – Я танцевала для развлечения жирных стариков. Вместе с другими женщинами я шла в баню, и старики в очках разглядывали нас голыми. Вот насколько близко я была к положению шлюхи. Я брала деньги, разумно ими распоряжалась и сохранила их. Хотя одна мразь за другой старалась их у меня отобрать. А здесь я сама себе хозяйка, и Счастливая ферма – моя награда. – Она переводит дух и добавляет: – Меня слишком пугает перспектива уехать в Джерси.

– Я буду навещать тебя, – говорю я.

Она мне не верит, и я не знаю, верю ли я самому себе.

И вот я уже стою за пределами Счастливой фермы, и они, слава Богу, никого не поджаривают короткими волнами. Я прощаюсь с этим местом и, знаете ли, мне кажется, что я буду по нему скучать. Мэнди рядом нет. Гас здесь, это большая жертва с его стороны, и он жмет мне руку так, как будто думает, что сможет вернуть Мэнди. Но я-то вижу. У него тонкие, как перышки, руки, а брюхо похоже на котел. Гасу недолго оставаться среди нас.

Приходит Мальчишка и приводите собой свою миленькую маленькую жену. Она выучила несколько слов на английском. Она произносит выученную фразу с закрытыми глазами, а потом хихикает.

– Большое спасибо мистер Брюстер вы были так добрый к мой Жуан.

И она протягивает мне своего славного младенца, чтобы я мог его рассмотреть.

Жизнь продолжается. А потом не продолжается. Она ничего не значит. А тогда и смерть тоже ничего не значит. К черту все, получается, что пока вы здесь, вы можете делать все, что вам заблагорассудится.

Я сбросил калибраторы. Я стремился продемонстрировать им, что способен на это. Я прошел весь путь до самого автобуса, прошел за всех нас, старых пердунов. Билл подхватил меня и помог мне подняться.

Я поискал взглядом Джаззанову, но его не было, и не будет.

Есть одна вещь, о которой не знают эти мерзавцы. О взломе, который позволил оплачивать счета Джаззы. Это одноразовый налет на банковскую систему. Он совершен не через мою машину и не через машину Джаззы. Кертис об этом не знает, и Вооруженные об этом не знают. И Джазза не лишится заботы.

Все, что я сейчас чувствую, можно назвать огромным наплывом любви. Я машу Ферме, прощаясь в последний раз, и уезжаю домой.