Стихотворения и поэмы - Андреев Даниил Леонидович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/56
- Следующая
Изменить размер шрифта:
16
2
И чуть роса в желанном изобилье
Смягчила персть и колкую траву,
Я опустился на неё в бессилье,
Не зная сам: во сне иль наяву.
Квартира… вечер… лампа – не моя ли?
Мой дом! мой кров! мой щит от бурь и бед!..
Родные голоса, в столовой – свет,
Узоры нот и чёрный лак рояля.
– Река ли то поёт – иль водоем —
Прохладно, и покойно, и безбурно,
Прозрачными арпеджио ноктюрна
В томительном забвении моём?
И будто изгибаются долины,
Играющих излучин бирюза…
…Над клавишами вижу я седины,
Сощуренные добрые глаза.
3
Играет он – играет он – и звуки
Струящиеся, лёгкие, как свет,
Рождают его старческие руки,
Знакомые мне с отроческих лет.
Впитав неизъяснимое наследство,
Среди его мечтательной семьи
Играло моё радостное детство,
Дни юности прекрасные мои.
Когда в изнеможенье и печали
Склонился я к нехоженой траве,
Быть может, заиграл он на рояле
В далёкой и сияющей Москве
Надеждою таинственною полны
Аккорды озарённые его.
Они, как орошающие волны,
Касаются до сердца моего.
4
И грезится блаженная Нерусса:
Прохладная, текучая вода,
Качающихся водорослей бусы,
Как сад из зеленеющего льда…
Зачем же моё огненное тело
Придавлено, как панцирем, к земле?..
– Ночь. Я вскочил. В угрюмо-мутной мгле
Стена стволов и бузины чернела.
Какая тишь!.. Там, в глубине лесной,
Дрожа, угас крик отдаленной выпи…
Безвольны мышцы, будто силу выпил,
Рождая пот за потом, жар дневной.
Иль это – голод, – третий день без пищи?
Иль это – жажда, пламень, как в аду?
Что, если здесь, на выжженном кладбище
Глотка воды я завтра не найду?
5
Но нет, не то… Здесь кто-то есть! Я чую,
Вот здесь, вверху, невидимо, вблизи —
Он караулит. По лесам кочуя,
Он гнал меня: в песке, во мху, в грязи.
И не один! Бесплотной, хищной стаей
Они обступят мой последний час,
Слепую душу в топь и глушь влача,
И станет мрак болотный – как плита ей. —
Утробный страх меня оледенил.
В нем был и ужас сумрачных поверий.
Когда на миг мы открываем двери
В двуликий край потусторонних сил,
И низкий страх, который знают совы,
Олень, тигр, заяц, человек, – когда
Мы всё отдать за жизнь свою готовы
Без размышления и без стыда.
6
И в эту полночь, сам себя калеча,
Как бесноватый, слеп, оборван, глух,
Про всё забыв, я вторгся в немеречу.
Гортань в огне, рот нестерпимо сух —
Воды! воды!.. Всё тело от ударов
Ветвей болит, зуд кожи остр и жгуч…
Струит в листву багрово-жёлтый луч
Луна, оранжевая от пожаров.
Я впитывал губами, как питье,
С шершавых листьев капли влаги чахлой
Роса, как яд, прогорклой гарью пахла
И кожу нёба жгла, как острие.
А там, в высотах, пурпуром играя,
Уже заря гремела, как труба,
И день меня ударил, настигая,
Как злой хозяин – беглого раба.
7
Вдруг, через страх затравленного зверя,
Мелькнул мне к жизни узенький мосток.
А я стоял. Я сам себе не верил.
Я видел стог. Да: настоящий стог!
Округлый, жёлтый, конусоподобный,
Как в Африке тукули дикарей…
Здесь кто-то был! Быть может, косарей
Заросший след найду я!.. Полдень злобный
Хлестнул бичом усталые глаза,
Когда я вышел на поляну. Слева —
Всё тот же лес, направо – суходрева
Остаток мёртвый, впереди – лоза.
Во все углы, шатаясь, как в тумане,
Бросался я: в бор, в суходрев, в лозу…
Нет острова в зеленом океане!
Молчанье в небе – мёртвый сон внизу.
8
Часы текли. Безвольно ветки висли,
Как руки обессилевших в бою.
Лицом к земле, не двигаясь, не мысля,
Лежал я на поляне. Кровь мою
Жара, казалось, гонит в землю, в землю,
В сухую глину, в жаждущий песок…
Сквозь целый мир, сквозь всю природу, ток
Единый шёл, меня в свой круг приемля.
Мне чудилось: к корням подземным вспять,
Уже текут моя душа и сила,
Чтобы затем, под яростным светилом,
Смолой и соком юным заблистать.
А я лежал… От моего дыханья
Чуть колебались стебли жухлых трав,
В своем бесцельном, праздном колыханье
Уже частицу сил моих вобрав.
9
Иль, может быть, не стебли, не растенья?
Мне мир другой мерцал сквозь маски их:
Без чётких форм, теней иль средостенья
Меж ним и нами – слоем всех живых.
Там кто-то ждал мой образ, как добычу,
Как сотни жертв болот и немереч:
Смеясь чуть-чуть, он был готов стеречь
И ждать конца, пока я Бога кличу.
И в душу – узенькая, как клинок,
Проникла жалость к собственному телу:
Взгляд перешёл от рук, привыкших к делу,
На грубо-серые подошвы ног.
Как жёстко их земля зацеловала.
Прах сотен вёрст их жёг и холодил…
Что ж: этот прах мне станет покрывалом,
Безвестнейшей из всех земных могил.
16
- Предыдущая
- 16/56
- Следующая
Перейти на страницу:
