Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Вересов Дмитрий - Страница 102

• Предыдущая
• 102/234
• Следующая

* * *

Дождь шел почти не переставая, что позволяло Инне и Олегу встречаться под тополем. А однажды, уже перед самым его освобождением, Роза Еноховна застала их обнимающимися под зазеленевшим деревом. Объятия были весьма нескромными, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы Роза Еноховна не сказала как бы сама себе, предварительно отвернувшись:

– А дождь все идет. Я нахожу, что весна очень дождливая в этом году. Что за погода! Что за климат! Сырость и холод, холод и сырость. Никаких условий для бездомных парочек. И опять-таки стражи закона. Насколько я поняла, один из них собирался выйти и, как он изящно выразился, «отлить» на свежем воздухе, с бережка в воду, любуясь пейзажем, эстет.

Инна торопливо одернула свитер, под которым гуляла горячая рука Олега, и застегнула через одну пуговицы халата, а Олег заправил рубашку в штаны и подхватил свое ведро. Они успели разбежаться до того, как из дверей морга вылез иссиня-бледный – мертвец мертвецом – Трошин и направился к ограде Карповки, где имел обыкновение справлять нужду.

– Нынешняя молодежь бесстыдна, несдержанна и тороплива, – покачала головой Роза Еноховна вслед убегавшей парочке. – Впрочем, я говорю это вот уже лет семьсот. Что люди, что мотыльки. Живут всего ничего. Как же им не торопиться, бедняжкам?

На следующий день Инна встретила Олега у отделения милиции. Она повела его к себе в общежитие, предварительно упросив своих соседок переночевать где-нибудь в другом месте.

Глава 5

Никто уже не видел в нем верного друга, веселого, занимательного собеседника, галантного рыцаря прекрасных женщин. Пропал у него и интерес к наукам и искусствам, угасло стремление совершенствовать и обогащать свои познания.

Э. Т. А. Гофман. Счастье игрока. Из книги «Серапионовы братья»

В середине мая должно было состояться мероприятие под сакраментальным названием «идеологическая комиссия». Комиссию нужно было «пройти», чтобы попасть в стройотряд, который направлялся на сбор огурцов в Венгрию. Дело было, разумеется, не в огурцах, а в самой поездке за границу, о которой мечтал весь курс. Вадим, отличник и активист, кандидат в члены партии, нисколько не сомневался, что ему эта самая «идеологическая комиссия» не будет чинить препятствий, к тому же в нее входило двое-трое старых приятелей из комсомольского бюро. Он пребывал в полной уверенности, что летом ему предстоит поездка в Венгрию – одну из благополучнейших соцстран, и предвкушал всю приятность этой поездки, в особенности обещанное трехдневное пребывание на Балатоне и немаленький для студента заработок. Однако он был потрясен и ошарашен, когда не увидел себя в списках счастливых стройотрядовцев.

Сначала у Вадима не возникло и тени сомнения в том, что это ошибка, и он отправился в институтский комитет комсомола качать права. Но беспокойно вившаяся вокруг стола, покрытого красным занавесочным плюшем, незнакомая партийная моль, мелькавшая вроде бы в райкоме, не показывая порченых зубов, растянула губы в так называемой улыбке, помахала, словно крылышками, желтыми рыхлыми листочками с отпечатанными на них списками и прошуршала, скосив глазки на дырку в красном плюше:

– Лунин, Вадим Михайлович? Никакой ошибки. С чего вы взяли, Вадим Михайлович, что вы какой-то особенный? Какие заслуги? Разве вы не бескорыстно служите партии, комсомольской организации? Получается, что не бескорыстно, раз вы требуете учета каких-то там заслуг. И если не бескорыстно, то получается, что члены комиссии были абсолютно правы, проголосовав против вашей кандидатуры, Вадим Михайлович.

Моль растянула губы еще шире, отвела непроницаемые тусклые глазки цвета рыжей пудры «под загар», засунула палец в дырку на скатерти и принялась соскребать тупым ноготком плюшевые катышки с поврежденных переплетений. Под ноготь набилась кроваво-красная дрянь, которую она тут же принялась выковыривать ногтем другого пальца, а дырка заметно увеличилась. Вадима чуть не вытошнило, тем более что из-под юбки моли явственно несло женскими проблемами.

Он вылетел из помещения комитета, распахнув дверь ногою так, что ручка выбила ямину в штукатурке. Обиженный и взбешенный, он не находил себе места, ни о каких занятиях сегодня и речи быть не могло. Вадим покинул территорию института, вышел в робко зазеленевший скверик на площади Льва Толстого, свернул на Кировский, злобно махнул челкой на страшную, как зимняя картошка, девицу, которая «за так», удовольствия ради, предлагала свои услуги, миновал «Дом мод» и нырнул было в подземный переход к Большому проспекту, но раздумал. Раздумал, потому что вспомнил об одном приятном местечке на углу Скороходова и Кировского, которое неоднократно посещал в компании приятелей-медикусов, затарившись предварительно дешевой бормотой под названием «Херса» в гастрономчике на Малой Монетной. При условии культурного поведения медикусов, отмечавших удачно сданные сессии коктейлем из сока и «Херсы», из заведения не выгоняли, а бутылки благородные медикусы оставляли в подарок уборщице.

Вадим не жаждал ничьего общества и рассчитывал, что сейчас в излюбленной кафешке никого из знакомцев не будет: завсегдатаи сдавали сессию, подтягивали хвосты, не до Бахуса им было нынче. И Вадим не ошибся, никого своих не было за столиками. Только двое мальчишек среднего школьного возраста, по виду типичных прогульщиков, считали совместную мелочь, чтобы хватило на две порции мороженого с орешками и с сиропом. Вадим уселся в уголке спиной ко всему на свете, взяв стакан персикового сока с мякотью, потому что другого не было, и еще один стакан – пустой. Под столом он содрал ногтями «бескозырку» с принесенной с собою «маленькой» («Херса» не подходила для заливания горя, это был праздничный напиток) и только-только собрался соорудить коктейль, как над головой, словно с небес, раздалось:

– Что это тебе, Лунин, приспичило нажираться среди бела дня?

Вадим вздрогнул, вывернул шею, чтобы посмотреть через плечо и вверх, и опознал возвышавшегося над ним Котю Клювова, комсомольского босса. Котя в открытую размахивал бутылкой «Херсы», но, слава богу, был один. Он, не обращая внимания на ненавидяще кривившийся рот и яростно дрожащие ноздри Вадима, устроился рядом, разлил его сок по двум стаканам и долил до краев Вадимовой же водкой.

– Что отмечаем, Вадька? – светским тоном осведомился Котя. – По ком сии поминки?

Вадим не ответил и отвернулся, сжимая стакан и борясь с желанием разбить толстое граненое стекло о такую же по-комсомольски граненую и поблескивающую от самодовольства морду Клювова, входившего в состав дурацкой, долбаной, паршивой, придурочной «идеологической комиссии». Но устраивать драки Вадим не привык, поэтому осушил стакан, стукнул донышком о пластиковую поверхность столика, отбив острый кусочек стекла, и продолжал молчать, тогда как Клювов явно жаждал общения и нагло, по-купечески наполнил стаканы «Херсой». Получилось некрасиво и неаппетитно: остатки серо-желтой персиковой мякоти плавали, как комочки протоплазмы в «первичном бульоне», поганя своим видом темно-золотое благородство «Херсы».

Вадим выпил, содрогаясь от отвращения, утешая себя тем, что если его стошнит, то наверняка прямо на вельветовые вранглеровские джинсы Клювова. Питие, однако, развязало Вадиму язык, по крайней мере, для ругани.

– Мразь. Сволочь и мразь, – настолько четко, насколько позволял заплетающийся язык, бросил он в плакатную рожу Клювова.

– Это кто еще? – поинтересовался тот, оглядываясь с размашистой пьяной амплитудой в поисках сволочи и мрази, явно не поняв, что сволочью и мразью обозвали именно его.

– Ты, – объяснил Вадим. – Все вы.

– Почему? – безмерно удивился захорошевший Котя. – Я что тебе сделал?

– Не знаешь, сволочь? – набычился Вадим. – Венгрию мне кто зарубил? Не знаешь? Не ты, скажешь?

– Вадимыч! – возмутился Клювов. – Не я! И не Тонька Козлова, и не Пава Брыкшин! Это все пакость райкомовская, грымза Баранова. Личными делами трясла, анкетами трясла, даже наш партайгеноссе в штаны наложил, как узнал, кого в Первом меде пригрели. Кого только не пригрели! Что ни анкета, то… что-нибудь, что ни личное дело, то… тоже что-нибудь. Ух, чего я только не узнал! У Ленки Серовой, например… Ну, ладно. Но это не я, Вадимыч! Вот те крест!

• Предыдущая
• 102/234
• Следующая