Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Вересов Дмитрий - Страница 100
- Предыдущая
- 100/234
- Следующая
– Извините, Роза Еноховна, – смиренно сказала Инна, – мне обязательно нужно было видеть его лицо.
– А что, так понравилась спина? Не переживайте, еще увидите. И даже побеседовать успеете при желании, и даже… Так. С этим все, – остановила она поток своей игривой фантазии. – Это что, вся ваша группа? Вы и Гуля Егоршина, которая, кстати, тоже не умеет здороваться?
– Еще трое собирались, Роза Еноховна, – пропищала толстуха Гуля. – Здрасссте!
– Долго собираются. Я больше мокнуть не намерена. Пойдемте, доктора, тело резать. Что там у нас? Патология внутренних органов? Сегодня возьмемся за печень и посмотрим взаимосвязи – кишечник и так далее, как, что, на чем сказывается. И к чему приводит.
* * *
Инна подошла к Олегу на следующий день. Снова шел дождь, и конвойные, в погожие дни предпочитавшие свежий воздух, прятались под крышей. Инна выждала, когда Олег отправится со своим ведром наружу, и, накинув поверх халата куртку, выбежала вслед. Она схватила его за рукав под тем самым деревом, где вчера состоялись выяснение отношений с Линой и разговор со старой профессоршей. Олег сердито обернулся, в упор поглядел на нее и узнал. Но не сказал ни слова. Смотрел и молчал.
– Я – Инна, – сказала она и сморгнула. Слов, оказывается, больше не было. И тогда она просто сделала то, что намеревалась: достала из кармана бутерброды, завернутые в кусок кальки. Калька промаслилась и стала прозрачной.
– С сыром, – увидел Олег.
– Съешь прямо сейчас, – велела она, – и еще конфеты, «Клубника со сливками». Ты карамельки любишь? Я подумала, что раз Вадька любит, то ты тоже. А потом я подумала, что вы разные с Вадькой, но конфеты все равно принесла на всякий случай.
– Мы и правда разные, – сказал Олег и не чинясь развернул бутерброды.
– Ты говори, что принести. У нас практика еще долго будет, я смогу еду приносить и все, что скажешь.
– Ты лучше Антоше «травы» принеси или что там ему нужно. У него ломка. Достал всех.
– Я уже. Уже принесла. И остальным кое-что. Ты, главное, скажи, что тебе нравится. И прости, что мы с Вадькой убежали.
– От вас и требовалось – убежать. Ради чего я старался? Вадька как?
– Наверное, нормально, – пожала плечами Инна, не отводя светло-голубого взгляда от лица Олега.
– Наверное? – удивился Олег. – Вы разве не?..
– Ну да, – сморгнула Инна, – с ним у нас все кончено. Совсем и навсегда. Так что тебе принести?
– Ты всех собираешься кормить на свою стипендию?
– Какая там стипендия с моими трояками! Я тут в бойлерную устроилась, тряпки кипятить, дезинфицировать… Немножко платят, на бутерброды вполне хватает, да и на «траву».
– Бросила бы ты «дурь» курить, – с набитым ртом промычал Олег.
– Да я уже бросила, Вадьке не нравилось. И пока еще снова не начала. Это я для ребят… Им так легче.
– Тебя не хватятся? – спросил Олег, дожевывая бутерброд.
– Нет. Я сказала, что мне плохо, так что не хватятся. Разве что Потрошон что-нибудь сострит, гадость какую-нибудь скажет. А тебя не хватятся?
– Через пару минут хватятся, если Антоша опять водки не добыл. А кто там острить собрался, я не понял?
– Роза Еноховна Шон-Потрошон, Потрошительница. Юмор у нее загробный, а так она – тетка отличная.
Олегу вдруг стало весело, и он улыбнулся так, как мог улыбаться только он один, вовлекая в мир своей улыбки всех вокруг. Инна перестала замечать, что дождевые струйки затекают за воротник курточки, что джинсы промокли до колен, а халат над джинсами превратился в мокрую тряпку. Она и сама улыбалась, не замечая того. Улыбалась широко и открыто, чего не позволяла себе с раннего детства, стесняясь не совсем правильного прикуса.
С этого дня Инна каждый день приносила Олегу бутерброды и яблоки и не обращала внимания на добродушные насмешки Дипа и компании, которые ясно видели, кому она отдает предпочтение. Однажды Олег, немного смущаясь, попросил ее принести чистое белье. Для этого необходимо было обратиться к Вадиму, и Инна, пересилив себя, подошла к нему в перерыве между парами:
– Принеси для Олега смену белья, – сказала она, не здороваясь и без всякой интонации, как автомат.
– Ты знаешь, где он? – торопливо спросил Вадим.
– В нашем морге, – пожала плечиком Инна, не глядя на бывшего возлюбленного.
Вадим побледнел и привалился к стене.
– Инка, где? Что ты говоришь? Что с Олегом? – тусклым от испуга голосом переспросил он.
– В мор-ге он! – по слогам повторила Инна. – Глухой? Бутерброды я ему ношу, а мужского белья и носков у меня нет. Если не хочешь нести, я по ребятам пошустрю, они соберут что-нибудь.
– Инка, у тебя глюки, да? Обкурилась опять? Бутерброды, носки… Что с Олежкой? Какой морг? – У Вадима еле шевелились губы и дрожали колени. – Его… убили?
Последние слова он произнес еле слышным шепотом, отводя мешавшую челку, провел рукой по мокрому лбу.
– Тьфу на тебя, Вадька! – рассердилась Инна. – Ты даже не удосужился узнать, где братец отбывает наказание! В морге он! В мор-ге! Трупы таскает, полы моет… Вполне живой. И вся компания тоже там. Дип, Антоша Миллер, ну и все. Ясно теперь? А у меня практика там с Розой Потрошительницей.
Вадим сам понес пакет с бельем и домашней едой Олегу и, по совету Инны, передал у порога, дождавшись, когда брат выйдет выливать воду из ведра. Олег забрал пакет без благодарности и сказал:
– Сам больше не ходи. Это не положено. Заметят – накрутят мне еще за нарушение дисциплины. Если что, передавай с Инной.
Олег, не прощаясь, сделал было шаг к двери, но потом обернулся и спросил через плечо:
– Маме что врешь?
– Что ты у женщины, у которой нет домашнего телефона.
– Спасибо, – ухмыльнулся Олег. – Видимо, она-то меня и обрила наголо в порыве страсти, извращенка.
Олег ушел, гремя ведром, не дождавшись ответа, а Вадим понял, что трещина, уже давно появившаяся в их отношениях в результате каких-то неявных, скрытых, глубинных тектонических сдвигов, расширилась и углубилась настолько, что наводить через нее мосты стало накладно – это требовало слишком больших психологических затрат. Бурный поток отрицательных эмоций, хлынувший в расселину, смыл бы любой мост. Оставалось только ждать. Ждать конца половодья, ждать, может быть, полжизни, а то и больше, ждать – каждому на своей стороне. Ждать, забывать, ошибаться, драться, любить, творить, воевать, растить детей – все порознь. Все порознь, чтобы потом – может быть – узнать друг друга заново, допустить и простить инакомыслие, инакодействие, инаковидение и чужекровие.
* * *
Мост строился, никому не нужный, некрасивый. Поверхность бетонных опор на жаре пошла трещинками, неправильно выбранный бетон крошился. Самые крупные трещины поначалу пломбировали, выравнивали в ожидании какой-то мифической правительственной комиссии, а потом устали, плюнули и продолжали строить дальше абы как. Макс Арван правильно говорил, что комиссия раньше сообщения о том, что мост готов, не соберется и не приедет. Кому из чиновников охота лететь в пекло из кондиционированного учрежденческого комфорта Триполи? Правильно. Никому.
– А давай-ка мы с тобой, Миша, два бездельника, сами в Триполи слетаем на денек. Как на это смотришь? – соблазнял Михаила Александровича Макс Арван, который от жары и безделья стал впадать в оцепенение, спал целыми днями и маялся головными болями. – Я, Миша, если не встряхнусь, скоро буду, как рогатая гадюка, днем в песок зарываться и кусать того, кто тронет. Полетели?
– Полетели, – сказал Михаил Александрович, хотя понимал, что это авантюра. В Триполи моментально отметят самоволку, и последуют оргвыводы.
Но в Триполи они не улетели, потому что проспали. Вертолет – советский семиместный «Ми-2» – улетел без них в половине шестого утра, так как к шести ожидали повышения температуры до сорока градусов, а в такую славную теплую погодку поднимать вертолеты не разрешалось техникой безопасности: слишком мощными становились турбулентные потоки, и легкий вертолетик мог потерять управление. Поэтому вертолет стартовал с площадки при тридцати восьми градусах, резко набрал высоту, добираясь до относительно прохладных слоев атмосферы, заложил крутой карусельный вираж и был таков.
- Предыдущая
- 100/234
- Следующая
