Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам. - Климова Мария Геннадиевна - Страница 5

Наверное, Юлька с Малиной все равно бы в это не поверили. Тем более я не стала им расписывать, что мы такие не единственные, и что присоветовал нам все это напарник моего Гошки с работы, а судя по тому, что детей у него было уже двое, вряд ли жена перестала его интересовать после совместных родов. Так я размышляла, шла и улыбалась…

Вообще, жизнь с новорожденным ребенком даже в течение пары недель довольно быстро оттеняет тоску и монотонность всех ранее прожитых лет. Например, хождение за покупками сразу обретает новые краски и добавляет к серости бытия острых ощущений.

Поход по магазинам приходился обычно на время наших с Нюськой гуляний. Все делать надо было очень быстро, пока она не проснулась и не проголодалась, так что я резко ускорялась и категорически не совпадала с темпом продавщиц…

Происходило это примерно так. Я решаю сходить за чем-нибудь экзотическим типа марлевых подгузников. И вопреки обыкновению долго разглядывать весь ассортимент товаров сразу выпаливаю девушкам, впятером неспешно беседующим у кассы: «У вас есть подгузники? Многоразовые?» Девушки углубляются в размышления, одна чуть быстрее других осмысливает мой вопрос и отвечает на первую его часть: «Есть Хаггисы…» Пока я говорю: «Ну, покажите их тогда», — до нее доходит вторая половина вопроса, и она задумчиво качает головой: «Нет…» Показать мне имеющиеся Хаггисы ей одной не под силу, на помощь приходит коллега таких же скоростей. Я же все ускоряюсь, и, плюнув на исходный план, грозно требую: «Мне нужны 3–6!» Когда, наконец, искомое найдено, и барышни собираются вернуться к привычному неспешному существованию, решаю, что раз уж я в магазине, надо воспользоваться случаем, и интересуюсь: «У вас есть мобиль? Четырех основных цветов — красного, синего, желтого, зеленого?» Первая девушка, начавшая было разгоняться под моим напором, по–прежнему не способна обработать запрос, состоящий из двух частей. Сначала она находит мне мобиль (розово–голубо–оранжево–сиреневый), потом спрашивает: «А почему вы хотите именно такую гамму?» —в итоге медленно удивляется, слыша в ответ, что младенцы воспринимают именно эти четыре цвета.

К этому моменту, если Нюська еще спит, я направляюсь к новой цели — одежде, решив «гулять на полную». Общими усилиями мы с продавщицами находим, где у них штаны и ползунки для младенцев, и даже разбираемся в размерах. При этом сколько раз я ни прихожу в этот магазин, возникает стойкое ощущение, что девушки все товары видят, как и я, впервые, и имеющийся ассортимент почему-то повергает их в невероятную задумчивость…

Иногда мне удавалось сбегать за чем-нибудь страшно нужным, пока Нюська спала на улице под надзором отца. Но в будни Нюська везде заходила вместе со мной. Ну, заходила — это, конечно, громко сказано. Скорее втаскивалась, причем мучительно. Люди, планирующие и строящие пандусы и въезды — наверняка, здоровые холостые мужчины, которые хорошо ходят на двух ногах и не знакомы ни с инвалидами–колясочниками, ни с молодыми матерями и младенцами. Иначе объяснить несоответствие этих конструкций своему назначению я не могу. Одолеть с коляской сплошную наклонную плоскость под углом градусов этак 40–45, вершина которой находится на расстоянии одного шага от твердой стены, мне, например, не под силу. Так что приходилось трясти бедную Нюську по лестницам — не оставлять же ее одну на улице на растерзание прохожих (почему-то в первые месяцы ее жизни я панически их боялась, и считала, что им непременно приспичит утащить мою дочь или ее коляску). А пока я пыталась как можно скорее купить то, что очень нужно, и еще немножко того, что совсем не нужно, но очень хочется, скучавшие продавщицы сбивались в кучки и умилялись: «Это сколько же ей месяцев? Это девочка, да? Такую на руки брать, наверное, страшно… Ой, кака–а–а–ая!!!» — и пытаясь поддержать разговор, предлагали участие в какой-нибудь акции по товарам для младенцев: «У нас тут корма… то есть питание…» — «У меня все с собой!» — стремительно реагировала я и разворачивалась к выходу, впервые в жизни гордо демонстрируя появившуюся с приходом молока грудь.

По мере роста дочери шопинг становился все экстремальнее. Одно из моих самых кошмарных воспоминаний о Нюськином раннем детстве — приобретение зимней детской одежды, особенно, верхней. Находясь в душном тесном помещении, засунуть ребенка в теплый комбинезон, чтобы понять все достоинства и недостатки данной модели — и так испытание не для слабонервных. Но повторить это несколько раз подряд, по–моему, подвиг.

Я завидовала таким мамам как Наташка, которые спокойно шли в одиночку покупать обувь ребенку. У Нюськи почти сразу обнаружился высокий подъем, так что без нее что-либо выбрать было просто невозможно, а ботиночки требовалась регулярно. Никогда раньше я не воспринимала смену времен года настолько остро, как теперь, когда Нюська стала ходить. При этом все, от бабушек до Наташки, утверждали, что обувь для ребенка должна быть новой, так что вариант подарков «по наследству» от выросших знакомых не подходил совсем…

С детской одеждой было проще именно потому, что иногда нам что-то перепадало от «старших товарищей». Но порой брало верх мое жадное женское начало: нестерпимо хотелось нарядить свою принцессу во все самое красивое. Поэтому даже случайный «забег» в магазин детской одежды был сопоставим с небольшим стихийным бедствием. Я понимала: моей девочке пока что глубоко плевать, сколько у нее юбок. Но устоять перед четвертой, хотя, ясно, что из нее Нюська вырастет месяца через три, не удавалось почти никогда. Когда я пожаловалась на это в песочнице, Малина поделилась, как она справляется с этими желаниями: наряжает пупсов и барби. Оказалось, что взрослые тети тоже играют в куклы, да еще как. Наташка залезла в Интернет и обнаружила чуть ли не целые руководства, как вязать или шить микроскопическую одежду, и еще наткнулась на виртуальные клубы мам, увлеченных кукольной модой. Так что теперь Наташка регулярно приносила распечатанные выкройки, и в песочнице с некоторой периодичностью стали проходить показы свежих коллекций.

Обычно все это происходило в Юлькино отсутствие, с ней мы обсуждали более приземленные вопросы. Например, лифчики для кормящих матерей. Хотя дискутировать тут было не о чем — никто не понимал, чем мы провинились перед конструкторами женского белья специального назначения.

— Нет, вы объясните мне: что, кормящая мать — не женщина? Если у меня в груди, пардон, молоко, значит, мне можно предлагать вот ЭТО? И они еще хотят, чтобы муж от меня не шарахался? Да мне самой в таком белье перед ним раздеваться страшно! — риторически гневалась Юлька, формулируя наши коллективные бессознательные мысли. К сожалению, ни у кого из нас не было знакомых производителей «кормительных» бюстгальтеров, и узнать их мнение по этому поводу не было никакой возможности.

— Почему не может быть цветных лифчиков с отстегивающимися чашечками? Такое ощущение, что их шьют для монашек — черные или белые. Ну, телесные, в крайнем случае. А я хочу красные и с кружевами! И чтоб трусы в комплекте! — продолжала Юлька с детской горки, как с трибуны. — И вообще, где они видели женщин с такой фигурой? Маруся не в счет, таких все равно почти не бывает. А у меня грудь не лезет в их кофточки в обтяжку! Не могу же я в тридцать лет быть с фигурой девочки! Я уже зрелая женщина! Я мать, и горжусь этим! — продолжала она импровизированный митинг.

Чувствовалось, что претензий к мировому империализму накопилось порядочно. Начиная с того, что с коляской в приличные магазины женской одежды просто не добраться, заканчивая тем, что примерочные в таковых явно не рассчитаны на женщин с детьми.

— Там даже стульев зачастую нет, а если мне, например, ребенка покормить надо или переодеть? — поддакивала Наташка.

— Да ты видела рожи этих девиц, когда входишь в их магазин с маленьким ребенком? Сразу перекашиваются так, будто я притащилась с бегемотом, только что вылезшим из болотной тины! У них прямо на лбу написано: «Родила — сиди дома, нечего расфуфыриваться!» И ходят за тобой как орлицы, смотрят, чтоб ребенок, не дай Бог, пальцем ничего не тронул, можно подумать, их драгоценные шмотки от этого ядовитыми станут! — продолжала наш комиссар.