Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам. - Климова Мария Геннадиевна - Страница 12

В итоге сводились эти разговоры все равно к тому, где взять хорошего педиатра и надо ли следовать официальным календарям прививок и плановым диспансеризациям.

До родов я не видела ни в том, ни в другом ничего плохого. Но после первой попытки пройти всех положенных врачей стала считать эти походы и регулярные анализы издевательством над кормящими (да и всеми прочими) матерями.

Нюське было три месяца, когда нам предстояло пройти «специалистов». Первым был невропатолог. Им оказалась довольно нервная особа, которая беспрестанно тараторила и спросила, курила ли я во время беременности и чем сейчас кормлю ребенка. Я честно ответила, что не курила и кормлю грудью, а девочка у меня хорошая. Доктор угукнула и попросила совсем раздеть Нюсю, но не выкидывать памперс в мусорное ведро, потому что медсестры нет. Я не знала, что медсестры выносят мусор, и отметила про себя: очень странно, когда посторонние люди обращаются к тебе «мама»… После кучи ненужных слов и загадочных манипуляций врач выдала заключение: «Хорошая девочка!» Что, в общем, я ей с самого начала и сказала. Потом она стала впихивать мне адрес аптеки, где продают соль Мертвого моря, необходимую, чтобы убрать мраморность Нюсиной кожи. Когда я стала отказываться, она заискивающе попросила хотя бы петербуржскую соль купить в какой угодно аптеке.

Я сунулась было в комнату здорового ребенка, но оттуда доносились такие жуткие детские вопли, что передумала. К ортопеду надо было записываться в пять, я позвонила в регистратуру, там ответили, что по телефону нельзя, надо приходить, но с первого раза не запишемся, потому что уже 30 человек стоят, а ортопед принимает два раза в неделю по 12.

Насчет анализов я изначально не имела ничего против, просто не видела в них смысла. По этому поводу состоялась следующая беседа с педиатром и медсестрой:

Они — нам (важно): О, да вы не сдавали кровь и мочу… Надо сдать…

Мы — им (дружелюбно): Зачем?

Они — нам (настороженно, чуя подвох): Положено!

Мы — им (очень дружелюбно): Понятно, что положено, а зачем?

Они — нам (возмущенно): Что, не будете сдавать?

Мы — им (почти ласково): Будем, наверное, вы только объясните, зачем?

Они (сами себе, задумчиво оглядывая Нюсю): Ну–у–у… вдруг у нее анемия?

Я (недоверчиво): А разве это не бывает заметно?

Они (продолжая думать вслух):…или белок в моче… (воодушевляясь найденному, наконец, смыслу). Вы себе не представляете, иногда даже у месячных детей бывает белок в моче! (угрожающе) Так что, писать направление?

Когда анализы все-таки сдали, ни белка, ни анемии у Нюси не обнаружилось.

В общем, я решила, что за здоровье ребенка буду отвечать сама, как Наташка, и в поликлинику стала ходить только затем, чтобы узнать о прибавке в весе, исключительно из любопытства.

Вызванные на дом платные доктора навели на одну мысль, которую девчонки подтвердили. Почему-то мужчины–врачи прежде всего смотрят, что в ребенке хорошо или может пройти само. А вот женщины очень подозрительны, пессимистичны и не доверяют детскому организму. Хотя, может, просто нам больше везло на хороших врачей сильного пола. Или тревожность вообще особенность исключительно российских медиков.

Моя знакомая, живущая в Штатах, ругала американское здравоохранение именно за отсутствие профилактики: детей смотрит только педиатр, диспансеризаций нет в принципе, анализы берут не чаще, чем раз в год и то не все. Для нее было удивительно, что сыпь на щеках врач не считал показателем аллергии. Прививки делали четко по графику, невзирая на то, что еще вчера у ребенка была высокая температура («Сегодня-то она нормальная!»), а ее просьбу сделать копрограмму и вовсе проигнорировали: «Это еще зачем? Нет показаний». Знакомая сочла все это заговором врачей и фармацевтов: мол, выгодно болезни обнаруживать в той стадии, когда они уже требуют дорогостоящего лечения.

Не знаю, может, из-за качества нашей медицины, может, из-за лени, но Юлькина позиция — обращаться к докторам исключительно по мере надобности — была мне ближе. Правда, наличие золовки–врача тоже играло свою роль — она помогала оценить ситуацию и говорила, стоит ли бежать за помощью к специалистам. А доверять это участковой докторше я так и не решилась.

С самого Нюськиного рождения все стремились мне помочь. Особенно бабушки. Нет, не Нюсины, а мои и мужа. Я была очень им благодарна, но придумать, как их задействовать, не могла. «Давай мы с ней погуляем!» — пожалуйста, только девочка может заплакать в любой момент, а сосок и бутылок у нас нет, таскать же семикилограммовое трехмесячное дите вам будет тяжеловато. «Давай мы постираем!» — спасибо, но мне дольше объяснять, как работает стиральная машина, чем самой нажать четыре кнопки. «Давай погладим!» — не дам, у меня муж принципиально не носит глаженой одежды (да–да, я же говорю, мне с ним повезло), а насчет детских пеленок я не заморачиваюсь. «Давай, мы разберем твои вещи!» — о, это давно надо сделать, но ведь потом я ничего не смогу найти в вашем порядке…Бабушки чувствовали себя обманутыми и вычеркнутыми из жизни, мне же по мере взросления Нюськи, действительно, становилось все труднее, но где найти помощников, было неясно. Просить наших занятых мам я не решалась. Да они и смогли бы только в выходные, когда дома был Гошка, и я не так остро нуждалась в помощи, тем более, очень хотелось пообщаться с мужем наедине.

Итак, бабушки–мамы тоже отпадали — было проще все сделать самой, чем звать их с другого конца города. Кроме того, не стану же я просить пожилых женщин помыть полы, неловко как-то. Не говорю уже о том, что мне гораздо спокойнее быть в тишине в неприбранной квартире, чем на лекции о советском воспитании в абсолютной чистоте.

Когда я поделилась своими мыслями с девчонками, их вердикт звучал однозначно:

— Помощница по хозяйству и няня!

— А няня-то зачем? Я же, вроде, не собираюсь никуда уходить от Нюськи…

— И очень зря! — это был один из редких случаев, когда Юлька с Наташкой совпали во мнениях. Правда, одна считала, что ребенку важны мамины отлучки, якобы для осуществления сепарации, а другая утверждала, что я рехнусь от круглосуточного пребывания в четырех стенах с кастрюлями и одним и тем же человеком, даже если это родная дочь.

— Могла бы, кстати, какую-нибудь подработку найти, хоть на опросы ходить — добавила Юлька, зная, что проблема денег для меня очень даже актуальна.

— Ну, если так, может, лучше бабушек позвать? Я же не буду на весь день уходить. Так, на пару часов два–три раза в неделю… Свекровь вон предлагала уволиться, чтоб с Нюсей сидеть.

— А что, у вас полное взаимопонимание по вопросам воспитания и ухода за младенцами? — усомнилась Наташка.

— Да как же! Полдня ей объясняла, почему считаю важным носить ребенка на руках, а не давать проораться! А она все: «Я старше, я лучше знаю. Помяни мое слово, ты вырастишь монстра!»

— Ясно. «У меня золотой муж и золотые дети, а золотую свекровь я переплавила, и теперь у меня золотая цепочка, браслет и кольцо». — Понятно, откуда прозвучала эта реплика.

— Юля! — укоризненно начала Наташка.

— А что, так и есть. Хорошая свекровь — та, которая далеко. Моя вот в деревне под Ярославлем — отличное расстояние для взаимной симпатии!

— Ну, ребенку же надо будет с ней общаться рано или поздно! Она близкая родственница. Мать отца, в конце концов. Правда, иногда ей бывает действительно трудно объяснить свою позицию. Но это не означает, что видеться с внуками нашим свекровям не стоит. Просто лучше это делать в присутствии родителей, — продолжала наставлять Наташка.

— Привет, девочки! Полчаса носилась за Алешей с колготками, а потом обсуждала с мамой, балуем ли мы детей. Ничего не доказала, плюнула, пошла гулять. — К нам присоединилась Малина с детьми.

— Вот! — торжественно заключила Юлька. — Я и говорю, чем ближе родственники, тем дальше от них следует жить!

— Бывают очень разные отношения с родителями. У меня вот почти полное взаимопонимание с мамой! — спорила Наташка.