Дай мне руку, тьма - Лихэйн Деннис - Страница 36

• Предыдущая
• 36/80
• Следующая

– Мать Джейсона Уоррена, – сказал он в конце концов.

– А что с ней?

– Ее иногда привлекали как эксперта по психологии в уголовных процессах.

– Ну и?

– Она проводила, – сказал он, – психологическое обследование Хардимена во время процесса, что расстроило его защиту как невменяемого. Дайандра Уоррен, мистер Кензи, упрятала Алека Хардимена за решетку.

Мобильный командный пункт Болтона располагался в черном микроавтобусе с затемненными окнами. Когда мы вышли на Нью Садбэри-стрит, он, скучая, ждал нас.

Внутри него двое агентов, Эрдхем и Филдс, сидели возле черно-белой компьютерной станции, занимавшей весь правый борт. На столе лежал змеиный клубок кабеля, стояли два компьютера, два факса, два лазерных принтера. Над всем этим разместились в ряд шесть мониторов, а напротив них, по левому борту, аналогичный ряд точно таких же светящихся экранов. На самом краю рабочего стола возлежали приемные и записывающие устройства, двухкассетный видеоплейер, аудио– и видеокассеты, дискеты и компакт-диски.

К левому борту были привинчены небольшой столик и три "директорских" кресла. Когда машина влилась в уличное движение, я по инерции плюхнулся в одно из них, облокотившись на миниатюрный холодильник.

– Вы что, так ездите на пикники? – спросил я. Но Болтон проигнорировал меня.

– Агент Эрдхем, вы записали? – Эрдхем подал ему клочок бумаги, и Болтон сунул его во внутренний карман. Потом уселся рядом со мной.

– Вам предстоит встреча с Уорденом Лифом и главным психологом тюрьмы доктором Долквистом. Они расскажут вам о Хардимене, так как я мало что могу сообщить о нем, разве что предупредить, что он крепкий орешек и не стоит воспринимать его легкомысленно, каким бы приятным на вид он ни казался. Он подозревается в трех убийствах уже после суда, но никто из всей массы заключенных в этом охраняемом по максимуму загоне не выступит со свидетельскими показаниями. А там, между прочим, сидят убийцы-рецидивисты, поджигатели, серийные маньяки, и все они боятся Алека Хардимена. Понятно?

Я кивнул.

– Камера, в которой произойдет встреча, полностью видео– и радиофицирована. И мы будем получать полную информацию, находясь в этой контрольной кабине. Будем следить за каждым вашим шагом в данной ситуации. У Хардимена обе ноги и одна рука будут в наручниках. И тем не менее держите ухо востро.

– Хардимен дал согласие на аудио– и видеозапись?

– Насчет видео ему ничего не известно. А вот аудио действительно нарушает его права.

– Так дал на него согласие?

Болтон покачал своей большой головой.

– Нет, не дал.

– Но вы собираетесь использовать его все равно.

– Да. Я не собираюсь представлять записи в суде. Они нужны мне, чтобы обращаться к ним иногда в процессе нашего расследования. Вас это смущает?

– Пожалуй, нет.

Когда мы огибали "Хаймаркет", поворачивая на шоссе-93, и машину снова тряхнуло, я откинулся на спинку и стал смотреть в окно, размышляя о том, как же меня угораздило так вляпаться.

Доктор Долквист был невысокого роста, но мощного телосложения, и старался не смотреть собеседнику в глаза, по крайней мере, мой взгляд он перехватил только на мгновенье перед тем как сосредоточиться на чем-то другом.

Уорден Лиф, наоборот, был высок, а его черная голова была выбрита так тщательно, что, казалось, излучала слабое свечение.

Мы с Долквистом остались на несколько минут в кабинете Лифа, пока он сам встречался с Болтоном, чтобы уточнить кое-какие детали, касающиеся наблюдения. Долквист рассматривал фотографию Лифа, на которой он был изображен с двумя друзьями, стоящими возле чистенькой хижины с марлинем в руках под знойным солнцем Флориды, я же молча ждал, стараясь побороть неловкость.

– Вы женаты, мистер Кензи? – Он все еще смотрел на фото.

– Разведен. Довольно давно.

– Дети?

– Нет. А у вас?

Он кивнул.

– Двое. Это помогает.

– Помогает в чем?

Он повел рукой вдоль стен.

– Находиться в этом месте. Приятно возвращаться домой к детям, к их чистому запаху. – Он взглянул на меня, затем куда-то вдаль.

– Не сомневаюсь, – сказал я.

– Ваша работа, – сказал он, – вынуждает вас касаться массы негативного, что есть в человечестве.

– Зависит от дела, – сказал я.

– Сколько вы уже занимаетесь сыском?

– Почти десять лет.

– Должно быть, начали очень молодым.

– Да.

– Считаете делом своей жизни? – Снова быстрый взгляд, скользнувший по моему лицу.

– Пока не уверен. А вы?

– Хочется верить, – сказал он, чрезвычайно медленно произнося слова. – Я на самом деле верю в это, – с тоской в голосе сказал он.

– Расскажите мне о Хардимене, – попросил я.

– Алек, – сказал он, – существо необъяснимое. У него было очень приличное воспитание, никаких историй по части обид и оскорблений в детстве, никаких травм в раннем возрасте и никаких признаков раннего заболевания психики. Насколько известно, он никогда не мучил животных, не проявлял патологических склонностей, и вообще его поведение не выходило за рамки нормы. В школе он был очень способным учеником и пользовался достаточно большой популярностью. И вот в один прекрасный день...

– Что случилось?

– Никто не знает. Беда началась, когда ему было примерно шестнадцать. Соседские девушки требовали от него какого-то самовыражения. И тогда появились возле его дома задушенные и повешенные на телефонных проводах кошки. Вспышки насилия в классе. Затем вновь ничего. В семнадцать он вернулся в нормальное состояние. И если бы не этот случай с Рагглстоуном, кто знает, как долго они продолжали бы убивать.

– И все-таки должно было быть что-то такое...

Он покачал головой.

– Я работал с ним почти двадцать лет, мистер Кензи, и я ничего такого не обнаружил. Даже сейчас всем посетителям из внешнего мира Алек Хардимен кажется вежливым, рассудительным, совершенно безобидным человеком.

– Но таковым не является.

Долквист рассмеялся, и его внезапный резкий смех был несовместим с такой маленькой комнатушкой.

– Он самый опасный человек, которого я когда-либо знал. – Он поднял с письменного стола Лифа вазочку для карандашей, посмотрел на нее отсутствующим взглядом и поставил на место. – Алек уже три года ВИЧ-инфицирован. – Он взглянул на меня, и на какое-то мгновение его глаза застыли. – Недавно его состояние ухудшилось, теперь у него уже настоящий СПИД. Он умирает, мистер Кензи.

– Думаете, он поэтому вызвал меня сюда? Предсмертная исповедь, изменение моральных ценностей в последнюю минуту жизни?

Он покачал головой.

– Совсем нет. У Алека нет их и в помине. С тех пор как ему поставили диагноз, его держали особняком от всей массы заключенных. Но мне думается, Алек знал, что обречен, задолго до того, как это поняли мы. За два месяца до того, как был поставлен диагноз, он ухитрился изнасиловать десять человек. По меньшей мере десять. И я глубоко убежден, что сделал он это не для того, чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности, а для того, чтобы утолить жажду убийства.

В двери показалась голова Уордена Лифа.

– Пора.

Он подал мне пару тугих полотняных перчаток, такие же надели Долквист и он сам.

– Держите руки подальше от его рта, – мягко сказал Долквист, глядя себе под ноги.

Мы вышли из кабинета и молча пошли долгим путем по странно замершему лабиринту камер навстречу Алеку Хардимену.

Алеку Хардимену был сорок один год, но выглядел он лет на пятнадцать моложе. Его блеклые светлые волосы влажными сосульками спадали на лоб, придавая ему вид ученика старших классов. На нем были маленькие четырехугольные "бабушкины" очки, а когда он заговорил, голос его был легкий, как дыхание.

– Привет, Патрик, – сказал он, когда я вошел в комнату. – Рад, что вы смогли приехать.

Он сидел за маленьким металлическим столиком, привинченным к полу. Его исхудавшие руки в наручниках были сцеплены еще через две дырки в столе, ноги тоже были скованы. Когда он поднял на меня взгляд, свет от флюоресцентных ламп забелил стекла его очков.

• Предыдущая
• 36/80
• Следующая