Журнал «Если», 2005 № 04 - Бенилов Евгений Семенович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/84
• Следующая

На следующий день депутации от огнёвских углежогов не появилось, и через день ван Гариц, как и собирался, отправился на охоту. О настоящей загонной ловле речи идти не могло: лес незнакомый, да и людей мало, так что граф взял с собой только Павия, обещавшего показать, как следует перенимать непуганую дичь на водопое.

Ван Мурьен ехать отказался, ворчливо предсказав, что дичь в здешних лесах очень даже пуганая, и охотники ничего не добудут.

Кони на скрадной охоте только мешают; в путь отправились пешком, взяв луки и широкие копья, с каким хоть на медведя, хоть на человека ходить сподручно. Дядюшка лишь головой качал, глядя на сборы: не рыцарское это дело — пешая охота; прежде даже медведя у берлоги собаками травили, сидя на коне. А царственному племяннику и обычай не в обычай, набрался в заморских университетах всякой прехитрости, а ведет себя словно простой мужик.

Уходили на охоту после полудня, тоже не по-рыцарски. Настоящий охотник берет зверя, когда тот на дневку ложится, а загонщики поднимают его криками и шумом, выгоняя под графскую стрелу и свору, сберегаемую выжлятниками. Все у молодого графа не как от предков завещано, а попробуй поправить, осадит, словно простого слугу… Ван Мурьен долго смотрел вслед отъезжающим, задумчиво щипал ус, порой переводил взгляд на небо с размытыми облачками, обещающими на завтра сильный ветер. Потом вернулся в избу и велел зажарить себе на обед единственную оставленную в деревне курицу, хотя ван Гариц еще вчера распорядился, чтобы забытая птица никакого ущерба от постояльцев не претерпела.

Все-таки в одном дядюшкины пророчества не сбылись: дичь на водопое в здешних местах никто не бил, и охота оказалась более чем удачна. Две косули пали жертвой охотников, так что возник вопрос, как донести добытое в деревню. Графу тащить на плечах тушу — невместно, а оставлять одну из косуль на берегу темной речушки очень не хочется.

Извечный спор между жадностью и спесью не был закончен; Павий повел носом и тревожно произнес:

— Дымом тянет. Кабы не пожар…

Одна из косуль была немедленно брошена, вторую взвалил на плечи Павий, и охотники скорым шагом направились к деревне. На молодого графа было страшно смотреть. Павий даже расслышал, как господин процедил сквозь зубы:

— Ну, если сиволапые сами на свою деревню пал пустили…

К домам добраться не удалось, дорогу преградил огонь. Ветер, поднявшийся заутро, раздувал пожар, пламя стремительно распространялось по россыпи молодых елочек, пролетало над головами, змеилось среди прошлогодней травы. Семнадцать лет назад эти места уже горели, подожженные гневливым отцом ван Гарица, и сейчас огонь разлетался по знакомым местам, распространяясь по ветру быстрее, чем может бежать человек. Вторая косуля уже давно была брошена, оба охотника мчались напролом, прикрывая рты одеждой, отчаянно пытаясь выйти из-под ветра, но непролазный молодой ельник не давал свернуть в сторону, а огонь ширился, трещал, сплетаясь в огненные вихри, дым душил, и ван Гариц сам не понимал, почему он еще бежит, а не упал давным-давно, наглотавшись угарной смерти.

Он еще осознал, как они выдрались на крошечную прогалинку и увидали, что путь перекрыт новыми зарослями переплетшихся елочек, занявшихся пляшущим огнем, так что пути вперед не было. Трава вокруг пылала уже в нескольких местах, лесные мыши заполошно метались между кочек, безнадежно ища спасения. Павий зашелся кашлем и, согнувшись, упал. Гариц сделал еще пару шагов, свет в глазах померк. Последнее, что привиделось помраченному сознанию: отпущенная два дня назад крестьянка, которая шла сквозь самое огненное пекло и словно бы никуда не торопилась.

Лесные балаганы ничуть не были похожи на богатые избы большого села. Но и здесь на постройки шел добротный сосновый лес, засыпанные землей потолки были из цельных бревен, лишь ошкуренных и даже для виду не отесанных. Ван Гариц лежал, глядя в бревенчатый накат, силился понять, где он и как сюда попал. Саднила обожженная кожа, дышалось трудно. Откуда-то сбоку доносился тяжелый хрип. Гариц через силу повернул голову и увидал Павия. Вахмистр лежал на широкой лавке, прикрытый серой рединкой, и, видимо, был без сознания.

Медленно выплыло воспоминание о пожаре, о безнадежном бегстве и последнее бредовое видение. Надо же, выжил… Более того, оба выжили. Значит, их кто-то вытащил, судя по всему, непокорные лесовики. Зачем? Задав этот вопрос, Гариц ни секунды не сомневался в ответе: «Чтобы судить по своему лесному закону и казнить, обставив убийство полагающимися к такому случаю обрядами». Мир везде одинаков, и люди всюду похожи. Различаются лишь способы казни и сопровождающие их обряды. И если бы им позволили просто сгореть, торжество противника было бы неполным.

Скрипучая дверь отворилась, в балагане появилась знакомая мужичка. Подошла к топчану, на котором лежал Гариц, молча принялась рассматривать его. Граф спокойно встретил изучающий взгляд, не отвернулся и никак не выказал одолевавшего беспокойства. От него не дождутся уклончивого взгляда, судьбу следует встречать глаза в глаза, даже если ты лежишь, не в силах подняться.

Взгляд у девицы был странный: ни угрозы, ни злорадства, ни любопытства. Глаза прозрачно-зеленые, цвета стоячей июньской воды. Не вяжутся такие глаза с редкостной красоты ресницами: густыми, длинными, удивительного пепельного цвета. И ван Гариц вдруг сообразил, что во время прошлой встречи принял решение послать браконьера парламентером, еще не зная, что это не парень, а девка. Просто не мог представить такие ресницы на посиневшем лице удавленника.

— Ты хоть понимаешь, — спросила девица, — что с тобой должны сделать за поджог?

Она явно ждала, что граф, поменявшийся местами с недавней пленницей, напомнит, что он-то ее отпустил, сама форма вопроса предполагала разговор по накатанной колее, но ван Гариц игры не принял, продолжая молча смотреть и ждать.

— По счастью, я не люблю жечь людей, ни мужчин, ни женщин, — произнесла девица заключительную фразу. — Вы оба останетесь жить.

Можно подумать, что именно она командует в лесном селении и решает судьбу пришельцев. Хотя, конечно, рассказ охотницы о том, как с ней обошлись, взяв на ловле, наверняка сыграл свою роль при вынесении приговора. Так что пусть корчит хоть саму справедливость. Сегодня она в своем праве.

А приговоренных огнёвские мужики, значит, жгут. Еще одно преступление: присвоить право суда и смертной казни. Жгут, скорее всего, в тех самых угольных ямах, возле которых кормится вся деревня. Недаром же была обронена фраза, что тех, кто кабанит уголь, старики самих бы на уголь пережгли. Значит, бывало такое… Ван Гариц даже отдаленно не представлял, как выглядят пресловутые угольные ямы, но заранее проникся к ним стойким недоброжелательством.

Девица, не дождавшись слов, отошла в дальний угол и вскоре вернулась с деревянной чашкой в руках.

— На вот, выпей да ступай на воздух. С утра дождик прошел, воздух от гари очистился, там быстрее отдышишься.

Преодолевая дурноту, граф поднялся и вышел из балагана. На предложенное лекарство, если это, конечно, было лекарство, он и не поглядел. Лекарка пожала плечами и принялась поить Павия. Вахмистр, так и не пришедший в себя, тем не менее гулко глотал. Хрипы в его груди заметно стихли.

Угольные ямы ван Гариц обнаружил совсем рядом со своим жилищем, и не одну, а полдюжины. Обычные ямы с поднорком с одной стороны и крутыми обрывами с остальных. Земля вокруг была усыпана золой и мелким древесным сором. Не было в ямах ничего зловещего, напоминающего о жутковатой казни лесовиков, но и ничего поэтического. Нужно всю жизнь прожить, уставившись в эту яму, чтобы заговорить о смоле, что слаще меда. А тот, кто знает жизнь, увидит тут лишь грязный мужицкий промысел. Полезный промысел, если заниматься им законно, но уж никак не поэтичный.

Никого из жителей деревни поблизости не было, очевидно, ван Гарица и Павия притащили на одну из ближних стоянок, а сами беженцы от греха отошли подальше. Что ж, это хорошо, значит, его боятся даже пленником. И следят, скорее всего, из какой-нибудь укромины, такие вещи в обычае у дикарей.

• Предыдущая
• 20/84
• Следующая