Паводок - Лиханов Альберт Анатольевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/33

25 мая. 19 часов 50 минут

Вертолет трепал воду, плескал льдинами, гнал ветер, надвигая на них темное пузо, из которого вываливалась лестница, похожая на кишку, а Семка плакал, плакал, захлебываясь, и нижняя губа его дрожала и тряслась, совсем как в детстве.

Не обращая внимания на треск винтов, не понимая, что он сможет их осилить, он кричал, надрывая голос, и две жилы надувались на шее, синея от натуги.

– Дя-а-адя! Ко-о-оля! – кричал Семка и повторял, исходя из сил: – Дя-а-дя! Ко-о-ля!

Память выбрасывала Семке мгновенные куски сегодняшнего дня, выплескивала секундные срезы времени, – вот они обедают, вот дядя Коля пляшет, а он подыгрывает ему на расческе, вот они борются со Славой, вот Слава стоит в воде, поддерживая шест с антенной, а он работает на ключе, – и эти всплески памяти ужасали его.

– Дя-адя! Ко-о-ля! – орал Семка в серую простынь, заменившую реку, берег, триангуляционную вышку, горизонт.

– Дя-адя!..

Но голос гремящей машины заглушал его хриплый крик, и, теряя власть над собой, ожесточаясь, не понимая, что делает, Семка перекинул из-за спины ружье.

Окоченевшие пальцы нащупали курки, он нажал на оба разом, пламя полыхнуло над головой. Но в последнее мгновенье ружье качнулось, отодвинувшись от вертолета.

Семка увидел возле своего лица округленные Валькины глаза.

Орелик смотрел непонимающе, отрешенно. Семка сумел разглядеть в его лице решимость и еще что-то неуловимое – это бывает, когда человек неожиданно проснулся и, хотя не понимает, где он, готов действовать.

Это Семка вспомнил позже.

А тогда закричал вертолету:

– Подлецы! Предатели!

Паводок. – Впервые в журнале «Юность», 1972, № 7 и 8. Под заглавием «Дни в конце мая» повесть опубликована также в книге: Осенняя ярмарка. Повести и рассказы. Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1972.

Сюжетная острота, напряженность коллизий, максимализм нравственных установок привлекли внимание подростков к повести. В монографии «Воспитание творческого читателя» (М., «Просвещение», 1981) приводится оценка восьмиклассницы: «Самая захватывающая, острая, психологически интересная повесть – „Паводок“. Она и по форме необычная. Здесь как бы следствие, разбирательство дела проводится на глазах читателя с включением его в действие следователя и в переживания каждого из героев… Главное – узнаешь о людях так много, что начинаешь судить о них иначе: не по внешней форме, не по одежке, не по умению говорить, не по внешней широте взглядов, не по демонстративному размаху, рассчитанному на показ, а по поступкам. Нет, и не по поступкам только, а по ситуации и действиям личности в данной ситуации».

Анализируя написанные по «Паводку» сочинения учащихся 69-й московской школы, критик Л. Белая («Приговор в школьных тетрадках». – «Литературное обозрение», 1973, № 2) обратила внимание на то, что старшеклассников прежде всего увлек предметный разговор о нравственности: «В остроконфликтной ситуации каждый из героев стоит перед проблемой выбора: какое принять решение, как поступить?»

Особенно активную эмоциональную реакцию вызвала у юных читателей фигура Кирьянова. «Можно сказать, – писала Лена Т., – что эта повесть о печальных поступках человека, не имеющего, не чувствующего доброты к людям. Чем выше стоит человек на служебной лестнице, тем большую ответственность, и моральную и юридическую, он должен нести, так как тем шире круг не только его прав, но и его обязанностей». «Безнаказанность породила в Кирьянове, сильном и умном человеке, подлеца», – резюмирует свои выводы Ирина Б. Вопросами: «Почему Кирьянов не поинтересовался, как оснащена партия? Почему не придал значения радиограммам? Почему он передоверил все другим? Разве он не знал, что Храбриков – жулик, а Цветкова – слабая и бездарная?» – задается Александр Б. И отвечает: «Потому что он презирал людей! Он был равнодушен, а это, может быть, самое тяжкое, хотя и неподсудное преступление».

Повесть переведена на узбекский, чешский и французский языки.

Игорь Мотяшов

• Предыдущая
• 33/33