Научите меня стрелять - Яковлева Анна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая

Шалва не слышал меня:

– Нам надо ехать, ночевать мы здесь не будем. Надо двигаться, чтобы завтра утром выйти на маршрут.

– Я никуда не поеду и ни на какой маршрут не выйду. Сколько раз тебе это повторять?

Шалва подал мне чашку с каким-то отваром, посмотрел на меня сочувствующим взглядом:

– Любимый, тебе трудно, я понимаю.

– Спасибо за понимание, а теперь отвези меня назад.

– Нам будет хорошо вместе, – как попугай опять повторил он.

Роняя слезы в чашку, я глотала горячий напиток и представляла вместо винодела своего мента. «Паш, – изнывая от нежности к Егорову, думала я, – найди меня, мне плохо и страшно». Напиток согрел меня, мне вдруг захотелось прилечь. «Странно как-то», – сонно удивилась я. Шалва наклонился надо мной, что-то спросил, потом поднял на руки и куда-то понес. Я собиралась вырваться, но вместо этого положила голову ему на плечо.

Проснулась я оттого, что затекли ноги. Во рту было сухо и горько. «Чем-то он меня напоил», – сквозь тупую головную боль вспомнила я.

Повернувшись, я уперлась ногами в дно УАЗа и открыла глаза. Машина стояла у края ледника. Справа от себя я увидела мост через речку и валуны вдоль нее, присыпанные свежим снегом, слева – скалистую стену.

Шалвы на водительском месте не было. Кряхтя, я наклонилась и стала шарить под сиденьями рукой. Пистолета не было. «Куда-то съехал от тряски», – уговаривала я себя и сама себе не верила. Встав на колени, я почти прижалась щекой к коврику под ногами – безрезультатно.

Я села и огляделась. Сзади стоял еще один уазик, прищурив глаза, как все близорукие люди, я разглядела в нем людей. Где-то я читала, что близорукость – это способ восприятия жизни, что-то вроде «глаза б мои не видели».

Дверцы чужого уазика открылись, из него вышли трое. Шалву я признала сразу. Он направился ко мне в сопровождении какого-то человека. Чем ближе они подходили, тем неуютнее мне становилось – это был майор Прясников. «Глаза б мои тебя не видели», – со стоном подумала я.

– Какие люди! – приторно-сладким голосом приветствовал он меня.

– Вот уж действительно, все в порядке и на свободе?

– Еле-еле оторвались от ваших назойливых друзей, – пожаловался майор.

– Поздравляю, – кисло улыбнулась я, отвернулась и подняла лицо к вершине.

Облака еще плотнее укрыли ее, небо заволокло тучами, опускались снеговые сумерки.

– Надо ставить палатки, – обращаясь к Прясникову, распорядился Шалва.

Они засуетились, а я вышла из машины и направилась прямо к Никифоровой. Она распечатывала пакет со спальником.

– Привет! Вот кого не ожидала здесь увидеть, так это тебя, – призналась я.

Никифорова фыркнула:

– Тебя ждет еще много неожиданностей.

– Гоша бы тоже удивился.

– Вот если б не он, я бы тут не оказалась, это точно.

– Прячешься от кого-то?

– Догадливая, – буркнула вдова, возвращаясь к пакету со спальным мешком.

– А может, во всем виноват не Гоша, а любовник твой?

Вдова на секунду замерла, а потом расхохоталась:

– Какая теперь разница, кто виноват? Теперь главный вопрос – что делать?

– У тебя такой защитник, – я кивнула в сторону майора, – чего тебе бояться?

– Был защитник, да весь вышел, сам в бегах. Так что хочешь ты в горы или не хочешь, здесь тебя не оставят.

Я посмотрела на вершины и затосковала.

– А ты почему не осталась дома? Зачем тебе эти горы?

– Не твое дело.

Шалва вынырнул из палатки и сразу подключился к разговору:

– Плохой примета ссориться перед началом маршрута.

Я взъелась на него:

– Ты это о чем? Лично я ни на какой маршрут не выхожу. Ни с вами, ни без вас. Я остаюсь. По мне, лучше смерть от переохлаждения здесь, чем в горах.

– Кто здесь говорит о смерти? – высунулся из палатки майор.

– Я говорю о смерти, о возмездии и о Божьем наказании. Никуда вы от этого не уйдете, – точно адепт высшей магии, пророчествовала я.

– Слушай, генацвале, – обратился майор к грузинскому князю, – говорил я тебе, что с ней будут проблемы. Давай ее здесь похороним.

– Да, Шалва Гургенович, – поддержала я майора, – мне больше по душе умереть на высоте одна тысяча метров над уровнем моря, чем на какой-нибудь морене или седловине на высоте пять тысяч метров.

С неба срывался снег, быстро темнело.

Шалва мрачно смотрел себе под ноги, обутые в армейские ботинки. Потом перевел задумчивый взгляд на небо и спокойно ответил майору:

– Похоронить мы ее всегда успеем.

Я усмехнулась. «Надо же, – с грустной улыбкой гладя на винодела, размышляла я, – а еще недавно клялся в любви ко мне и обещал жениться. В свои тридцать шесть я все еще слишком доверчива. Так мне и надо».

– Пойдем, – позвал Шалва.

Когда мы вползли в палатку, Шалва задернул полог, включил фонарь и повернул меня к себе:

– Я им тебя не отдам, только ты не лезь сама, не нарывайся.

– Замечательно! Я же и нарываюсь, – возмутилась я.

– Тихо, тихо, – зажав мне рот рукой сомнительной чистоты, прошептал Шалва, – не шуми. Мы уйдем одни, без них, но мне надо кое-что забрать у Прясникова.

– Что? – тоже перейдя на шепот, спросила я.

Шалва Гургенович похлопал себя по карманам и попросил:

– Сиди здесь, жди меня.

И он выполз наружу.

Меня обступили тишина и одиночество. Я смотрела на пламя, которое билось о стекло лампы, и со страхом ожидала своей участи. «Сейчас все решится. Если он меня любит, то даст мне уйти», – подумала я.

Наконец Шалва вернулся, извлек из кармана цепочку, на конце которой оказалась флеш-карта, и протянул ее мне:

– Спрячь у себя.

– Что здесь?

– Код доступа к финансовым операциям одного благотворительного фонда в Бахрейне, номер пользователя и цифровая подпись.

Я не прониклась. Небрежно сунув флешку в карман, я сделала еще одну попытку достучаться до Шалвы:

– Шалва, миленький, я боюсь гор, боюсь, понимаешь? Почему ты мне не веришь? Ну почему?

Мне хотелось кричать от бессилия – Шалва оставался глух к моим словам. Он прижал меня к себе и стал баюкать:

– Все будет хорошо, вот увидишь.

Я вывернулась из его рук, все больше раздражаясь на него за то, что он не понимает моей паники:

– Ничего хорошего не будет, никогда! Как ты не видишь? Это настоящий страх, меня тошнит, если я поднимаюсь на третий этаж! У меня уже сейчас начинается паническая атака, а что будет потом? Это диагноз, называется акрофобия. Присяду, зажмурю глаза и не смогу пошевелиться. Понимаешь? Говорят, лечится, но я не пробовала, я же не знала, что ты потащишь меня в горы!

Я наблюдала, как Шалва достал из рюкзака упаковку влажных гигиенических салфеток, вытянул несколько штук, сосредоточенно протер лицо и руки, после чего передал пачку мне.

– Шутишь? – наконец отозвался он, так и не посмотрев на меня.

– Нет, не шучу. Там, – сморкаясь в салфетку, я ткнула пальцем в сторону вершины, – со мной случится приступ акрофобии, и тогда они меня точно пристрелят.

Грузинский князь молчал. Я усилила эффект:

– Говорил, что любишь, а сам?

– Что есть, то есть – люблю, Кето. Я очень тебя люблю.

Наши глаза встретились, Шалва взял мою руку, повернул ладонью вверх и поцеловал. В ладони у меня появились ключи от машины.

– Держи. Уедешь, когда они заснут. Вернешься к Егорову.

Шалва присел рядом, притянул меня к себе и поцеловал.

Шалва Гургенович за сутки оброс щетиной, она невыносимо кололась, губы и щеки от его поцелуев горели.

– Подожди, – выдохнула я, стараясь унять дрожь в теле, – скажи, ты был знаком с отцом Ольги?

– Нет, он уже погиб, когда я познакомился с ней.

Голова моя усиленно работала: «Ну, Гошка, ну, прохвост! Соблазнил сестру майора ФСБ Прясникова, Ольгу, и, как порядочный человек, вынужден был на ней жениться. Главное, как вовремя! Думал, майор его прикроет, а Прясникову было не до родственника, сам не знал, как выкрутиться. Этот Дуйков всех их держал за горло. Вот Степаныч и поплатился. Хорош зятек, ничего не скажешь».

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая