Чернильные стрелы (СИ) - Березняк Андрей - Страница 22

Зато путь в Арли через Контральский хребет занимал обычно меньше недели, а не две минимум, как если бы ехать по Шессотэ и дальше через Лейно. И именно в этом молодой студиоуз Панари Коста увидел для себя шанс.

Прогресс хотя и медленно, но вторгался в жизнь ойкумены. Хотя старые уклады все еще держали свои веские позиции, но стремление человека к лучшей жизни и легкой наживе подтачивали вековые устои. Еще на памяти Панари случился скандал, когда мастер-кузнец Отраро Самкан соорудил паровой молот. Ох, как же цех кузнецов тогда негодовал, Самкана почти было исключили из мастеров, но тут уже взъярился декан факультета механики, выступивший в цеховом суде с горячей речью. «Что же вы, кузнецы, вот это произведение механического искусства полагаете ересью? Так, значит, и моя наука – ересь?!» Почтенный профессор раскраснелся и, казалось, сейчас начнет пускать из ушей пар, как и спорный механизм. Цеховики поворчали, но ссориться с Универсерией, естественно, не захотели.

А некоторые города, Контрарди в том числе, уже больше ста лет освещались газовыми фонарями. Но, как рассказывали на факультетских лекциях по истории механики, добиться разрешения на это когда-то было очень непросто. Так же сопротивлялись цеха и строительству первых коксовых печей, без которых не было бы ни тех самых фонарей, ни литейных мануфактур. Хотя мануфактуры-то – они королевские, поэтому судьба того противостояния была предрешена.

Но если с цеховиками все было понятно – они защищают свои доходы – то вот с масари всегда было сложно. Нет никого, кто более бездумно, слепо и фанатично почитал бы традиции предков, чем крестьянин. Поэтому появление новых инструментов он воспринимает очень тяжело. Но прогресс неизбежен – это безустанно повторяли профессора. И масари потихонечку, оправдывая себя тем, что, мол, предки ведь и не запрещали, начали покупать и новые плуги с отвалами, а то и плуги-сеялки. А там и до механических жалок недалеко.

Большая часть механизмов традиционно делалась в Контрарди. Именно тут открыт один из немногих факультетов механике, тем более что контрардийский факультет – старейший и самый уважаемый. Соответственно и распространение крестьянских механизмов происходило центробежно – из старой столицы. Но запад-то остался обделен! И действительно, зачем тащиться через неудобный Контрал в глухомань Арлатэ, если можно сбыть свой товар куда как ближе, тем более что большую часть его поглощал щедрый на урожаи Шессотэ, черная, жирная земля которого могла и старое копье, воткнутое жалом вниз, превратить в цветущее дерево. Все это так, но арлатские масари – это сотни дворов, каждый из которых имеет свой надел.

И свежетитулованный пуйо Панари Коста, взявший в аренду маленькую мастерскую на самой окраине города, принялся за работу. Он стучал, плавил, заклинал железо, позабыв про сон, не обращая внимания на время суток. Хотя о последнем напоминали соседи, появлявшиеся ночами на пороге и грозившие запихнуть молодому мастеру молоток туда, откуда вытаскивать его будет очень неудобно, особенно если вставить его бойком вперед. И когда первая партия его инструментов была готова, те же самые соседи с радостью одолжили ему старую телегу, даже не попросив за то денег. Наверное, с надеждой, что беспокойный механик где-нибудь сгинет. Арендовав старую, уже слеповатую клячу, Панари тронулся в путь.

Первая его экспедиция могла закончиться, едва начавшись. Уставшая от жизни лошадка отказывалась тащить груженую железом телегу в горы, но Коста поставил на это предприятие все, что у него было. Поэтому не постеснялся впрячься в смастеренный тут же хомут, помогая несчастному животному. Зато уже по возвращении, подсчитав прибыль и прикинув размеры заказов, Панари сначала улыбнулся, а потом истерично хохотал, не имея возможности остановиться. Сорок принцев чистой прибыли – огромные деньги для вчерашнего студиоуза без знакомств и родственников! Даже в недешевом Контрарди можно прожить целый месяц, не слишком затягивая пояс. Хотя и не шикуя.

С тех пор Панари успел отрастить густую бороду, раздаться в теле, хоть и не жиром, а мясом, обзавестись женой, своим домом и мастерской. Но основа его скромного благополучия осталась прежней: торговые экспедиции в Арли по старому тракту. Там его знали, там его всегда ждали, предпочитая порой отказаться от товаров залетных купцов. Два раза его пытались ограбить, но стреломет, смастеренный в качестве дипломной работы, помог сохранить и кошель, и жизнь. Вообще же дорога эта была тихой. Это только в сказках разбойники селятся в безлюдных местах, на деле же они всегда будут держаться к оживленным путям, где есть чем поживиться. Тут же раз в неделю кто проедет – уже за толкотню принять можно.

Олег же заставил мастера задуматься о других вещах. Ему уже почти пятьдесят, как бы то ни было, но половина жизни уже позади. Да, сделано много, но все ли? Ведь каждый ребенок мечтает о славе, каждый юноша – о славе и богатстве. К зрелости мечты стираются прибоем реальности, и вот ты уже доволен тем, что сумел добиться. Но порой вдруг да нахлынут воспоминания о тех чаяниях, которыми горела молодая душа.

Чужак мог дать шанс сделать позабытые мечты былью. И даже если Панари не прав, то Олег способен расшевелить слишком уж застоявшийся быт мастера.

– Панари, сколько еду дни?

Коста замешкался с ответом, не будучи уверенным, что правильно понял вопрос. И Олег попытался уточнить:

– Мы. Еду. Дни сколько?

– А, не так. Сколько дней нам ехать, – Панари произнес слова медленно, жестами стараясь показать смысл. – Три дня. Или два.

Олег показал сначала три пальца, затем пару, мастер кивнул.

– Тут горы… Горы… Дай блокнот.

Панари попытался изобразить горный хребет анфас. Для наглядности пририсовал несколько елочек. Рисовал он не очень хорошо – чертил замечательно, мог изобразить деталь в проекции, а вот с изображением чего угодно, не имеющего отношение к механике, у мастера с детства не срослось.

Но спутник понял и записал слово на новую страницу. Исписанных набралось уже предостаточно. Олег постоянно бубнил их себе под нос. Панари же в который раз с интересом посмотрел на закорючки, изображавшие чужие буквы.

Откуда же ты взялся? Где же такое письмо, что ни одного знакомого знака?

Но к полудню стало не до грамоты, дорога, оставив предгорья, врезалась в сам Контрал. Теперь только следить за ямами, да молиться, чтобы не пошел дождь. Тогда песок и глину развезет так, что снова придется толкать телегу, вытаскивая ее из жижи. Сколько раз такое бывало.

– Самое вкусное начинается, Олег.

Тот не понял, только снова вежливо улыбнулся и кивнул.

Выехать удалось чуть ли не к полудню. Тойло уже давно проснулся – давняя привычка, еще со времен службы в гвардии вастера Нарвано – а господин Вагнер все еще изволил почивать в своей комнате. Витаньери достал меч и сделал небольшую разминку. Солько, кормившая курей, отпустила пошловатое, но восхищенное замечание по поводу его фигуры. Тойло промолчал, но про себя порадовался. Уже за сорок, но ни одной лишней складки на животе. Вообще для наемников это не редкость, все же зарабатывать на жизнь приходится войной, а та толстых не любит. Но Шаэлью долго терзал свое тело, доводя его до, как ему казалось, гармонии: чтобы мышца к мышце, жила к жиле. И получилось ведь. Не бугай какой-нибудь, у которого все аж бугрится, но очень ладно сложенный человек, которому излишек мяса не помешает в движении.

Тойло сделал клинком пижонские «два кольца», а потом и вовсе перешел на «веер». Красовался перед Солько. Внимание некрасивой женщины все равно льстило.

Вот она – вольная жизнь, раньше таких радостей не замечал за собой.

Конечно, даже в поединке, а тем более в бою никаких «вееров» и «колец» Тойло никогда не применял. Пустое это все, для турниров и красования. Когда дело касается собственной жизни, все движения должны быть скупыми и рациональными. Никаких широких замахов, инерция клинка должна быть минимальной, его надо контролировать каждое мгновение. Отбой – укол. Отбой – скользи по врагу на обратном движении. Принял чужой меч на щит – отводи в сторону, как раз будет мгновение для рубящего удара. А пижоны – сколько их таких осталось среди вырванной с дерном сапогами солдат травы. Редко встречались такие мастера, у которых сталь – продолжение руки. Сам Тойло себя к таковым не относил уж точно. Умелый боец, раз выжил до сих пор, но не более.