Дом скитальцев (изд.1976) - Мирер Александр Исаакович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/95
• Следующая

Следующая машина — серый «Москвич», как у Анны Егоровны.

Я посмотрел в чистое, светлое вечернее небо. Там по-прежнему не было ни облачка и самолетов тоже не было. Что же, наши пошли в наступление все-таки? Прошло не больше сорока минут из полуторачасового срока. Пятьдесят от силы. А если пошли, то почему без авиации? А потом, с чего бы пришельцам бежать к Синему Камню, мимо корабля? Они же к кораблю должны удирать. Непонятные дела.

Я лежал у обочины, смотрел, изнывая от любопытства. Только что я думал, что с меня хватит на всю жизнь, лет на сорок наверняка, а тут захватило; я даже приподнялся. Как раз промчалась спортивным шагом компания молодежи из универмага. Они бежали хорошо, в рабочих тапках. Девчонки подвернули юбки. Нелкина подруга, кассирша Лиза, прыгала в белых остроносых туфлях с отломанными каблуками. Представляете?… Они с визгом погрузились в пустой грузовик.

Потом за деревьями скрипнула тормозами невидимая машина, крикнули:

«Давай!»

Перед моим носом плавно прокатился велосипед без седока. Машина вывернулась из-за деревьев, обогнала его и скрылась.

Подъем здесь довольно крутой, — блеснув спицами, велосипед загремел в канаву за ближним кустом.

От города непременно набежит пеший Десантник и заберет велосипед. Сядет и поедет. А я что — рыжий?! Нет, вы посмотрите — «Турист», с восемью скоростями, новехонький… Чей бы это мог быть велосипед?

Я оттащил его от дороги, опустил до отказа седло, спрятал ключи в сумку и поехал за Десантниками.

Садилось солнце, обойдя свой круг по небу. Чаша телескопа стала ажурной на просвет, как черная частая паутина. Она поднималась и росла, пока я подъезжал. Закрыла полнеба, когда я вырулил на асфальтовую площадку перед воротами.

Площадка была забита пустыми машинами. Вкривь и вкось, вплотную к воротам и дальше по песчаной обочине стояли автобусы, бортовые грузовики и самосвалы, зеленые «газики» и «Волги». Торчали, как рога, велосипедные рули. От «Москвича», угодившего радиатором под заднюю ось самосвала, растеклась лужа, клубящаяся паром.

Я прислонил велосипед рядом с другими. Прислушался. Из-за забора доносились странные звуки. Визжали женщины, глухо ревели мужские голоса, бахнул выстрел. Коротко, сильно вскрикнули, забубнили. И все стихло.

В этот момент я увидел на кабине грузовика, ближнего к воротам, Десантника с винтовкой. Он сидел спиной к радиатору. Когда я просунулся между машинами, он сделал выразительное движение: проваливай. С его сапог капала вода. Он угрожающе поднял винтовку — я отскочил и, пригибаясь, пробежал вокруг площадки к забору и полез на холм.

Здесь склон круто уходил вверх, так что бетонные звенья забора напоминали лестницу с четырехметровыми ступенями. Под нижней частью каждого звена оставалась клиновая щель, присыпанная песком. Дальше по склону маячила фигура с черточкой винтовки наперевес. Я дождался минуты, когда часовой повернулся спиной и пошел вверх, подскочил к забору, поднырнул, оказался на той стороне и сразу плюхнулся лицом в молодые лопухи. Первый Десантник поднялся на кабине. Он постоял и сел, прогрохотав сапогами. Я кинулся наверх, к ближнему дому. Крики доносились сверху, волнами. Сначала вскрикивает один, потом несколько голосов, потом строгий мужской окрик — и тишина. После тишины через неравные промежутки времени все повторялось.

Я пробежал к дому, обогнул его по бетонному борту фундамента, мимо двери черного хода, и высунулся за угол. Никого. Совсем близко женский голос кричал: «Господи, что же это!», и сдавленный мужской голос: «По какому праву…», и властные, ревущие крики:

«Лицом внис-с! Руки за гол-лову! Лежать!»

Обмякнув, держась за водосточную трубу, я смотрел на следующий угол, за которым теперь была тишина, и тут же следующий вскрик и безжалостная команда:

«Руки за гол-лову. Ле-ежать!»

И еще. И еще. И хрякающий звук удара.

Я отполз за угол. Оглянулся. Новый звук нарастал и постепенно наполнял холодеющий закатный воздух. Задребезжали стекла в доме. Мне показалось, что воет и дребезжит у меня внутри от страха и одиночества. Звук стал оглушительным, и, не помня себя, я вскочил в дверь — створка пела и ходила ходуном, — и внезапно все смолкло. А передо мной была стеклянная стена вестибюля. Она выходила на ту сторону дома. Очень близко, перед самыми стеклами, стоял корабль пришельцев. Из-под широкой плиты еще вылетали струи пыли, он устанавливался покачиваясь. Кроме него, я мог видеть только небо. Я подумал, что не хочу ничего видеть, и в эту секунду из-за корабля полезла вверх серая и зеленая пелена, стали подниматься кусты, белая полоса дорожки, черный диск клумбы. Небо закрылось. Это корабль поставил вокруг себя защитное поле, как в овраге.

Поле как бы изогнуло пространство перед стеклянной стеной. Теперь я видел площадку справа. По ней тесно, как бревна в плоту, лежали люди. Лицами вниз. Их было человек сто, у всех руки закинуты на затылки. Над ними, спинами ко мне, стояла редкая цепочка Десантников — только мужчины, с пистолетами и винтовками наготове. Когда лежащие приподнимали головы или вскрикивали, Десантники подскакивали к ним и били ногами или прикладами. Слева, из-за корабля, непрерывно подводили новых — полубегом, с руками, вывернутыми за спину. Швырком укладывали вплотную с остальными. Прежде чем я пришел в себя, уложили человек десять. Я опомнился, когда подвели и швырнули на землю худого, большеглазого Десантника, которого я первым увидел на шоссе.

Что творится, это они своих! Вот кассирша из универмага плачет и пытается снять туфлю с отломанным каблуком… А вот и Нелку приволокли и орут на нее:

«Рук-ки за голову! Лежать!»

Я пробежал по пустому вестибюлю налево и увидел, откуда их тащат. Из очередей. Аккуратно, в затылок, состояли цепочки Десантников, как в очереди за билетами в кино. Три очереди, и в каждой, наверно, по полсотне людей или больше. Через стекла было трудно смотреть — внутри защитного пузыря все получалось изогнутым, искаженным, особенно с края площадки. Но я рассмотрел, что средняя очередь тянулась к седому — Линии восемнадцать. Он стоял лицом к очереди, держась вытянутыми руками за зеленый столб. Десантники спокойно один за другим приступали к столбу, вынимали «микрофоны» и сразу, как от удара, подгибали ноги и сваливались на руки заднему. Тот держал, а сбоку подскакивал здоровенный Десантник и уводил ударенного, выкручивая ему руки на ходу. Задний, освободившись, сам шагал к столбу и тоже падал. А здоровенные непрерывно сновали между очередями. Хватали, выкручивали, тащили. Их было много, потому что в двух боковых очередях творилось то же самое. Там Десантники подходили не к зеленому столбу, а к зеленым ящичкам в руках Киселева и Потапова. Боковые очереди двигались медленнее, но так же неуклонно, спокойно. Без страха. Словно не видя, что им предстоит: обморок, выкрученные руки и лицом в землю или на бетон. А вот их уже кладут прямо на клумбу…

Высокий рыжеволосый парень то и дело менял Киселеву и Потапову зеленые ящики.

Директор телескопа профессор Быстров тоже стоял в очереди, я узнал его по черной шелковой шапочке. Он благодушно улыбался. И вдруг на площадку выбежал его пес, который уволок бластер от корабля. И стал в очередь! Тогда профессор засеменил к седому, показал на собаку. Седой резким, злым движением сунул его без очереди. Профессора увели двое здоровенных, не выкручивая ему рук, посадили в сторонке. Кто-то подошел к собаке, и она кивнула — я сам видел! — и оставила очередь. Бросилась направо, присоединилась к тем Десантникам, которые стерегли лежащих… Там уже набралось сотни три, они лежали рядами, и стоял сплошной вой и грохот. Некоторые пытались садиться, кричали, охранники прыгали как бешеные и все чаще стреляли над головами. И собака стала носиться между рядами и бить корпусом тех, кто садился… Она сразу навела порядок, только очень уж страшно стало смотреть. Я чуть с ума не сошел. Я же не знал, что человек совсем ничего не помнит, когда Десантник из него высаживается. Я думал, хоть немного должен помнить. А эти несчастные люди! Многие из них с утра носили в себе Десантника, и вдруг — вечер, пальба и удары сапогами! После я узнал, что никто из них не видел очередей к «посредникам». Вернее, не помнил. Их били, толкали и орали страшно, но заставили всех лежать вниз лицами. И, наверно, так было лучше. Увидели бы они очереди — наверняка бы рехнулись.

• Предыдущая
• 28/95
• Следующая