Авдотья Рязаночка - Габбе Тамара Григорьевна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая

Авдотья. Некуда нам идти, девушка. Тут наше место… Ох, не снести… Хоть бы душу живую отыскать — узнать, расспросить, что было здесь, какой смертью померли, какие муки приняли… (Озирается кругом, прислушивается, вглядывается.) Неужто же вся Рязань мертва лежит? (Кричит.) Э-эй! Есть тут кто? Отзовись!..

Васена. Ой, не зови, тетя Душа! Страшно…

Авдотья. Что страшно-то? Страшней не будет!.. Слышь, будто откликаются.

Васена. Не… Почудилось… Шут пошутил.

Авдотья. Здесь и шут не пошутит. Глянь-ка, Васена, там вон — двое…

Васена. Где, тетя Душа?

Авдотья. Да вон, где ветлы обгорелые… И откуда взялись? Из подполья, что ли, вылезли?.. Будто клюкой шарят — угли свои разгребают, как и мы с тобой.

Васена (вглядываясь). Да кто ж такие? Чей двор-то?

Авдотья. Были дворы, да пеплом рассыпались… Не признаешь.

Васена. Ах ты батюшки! Никак, это Прохорыч и Митревна с гончарного конца!.. Что ж это? Они ведь далеко от нас жили, а тут — как на ладони.

Авдотья. Вся Рязань нынче как на ладони. Дворы и подворья — всё смерть сровняла.

Васена (кричит). Бабушка Митревна! Прохорыч! (Машет рукой.) Увидели нас. Сюда идут. (Бежит к ним навстречу.) Ох, в яму чуть не провалилась… Подполье чье-то!..

Старуха и старик в черных лохмотьях медленно подходят к ним. У старика вся голова замотана какой-то ветошью. Старуха ведет его, точно слепого. Увидав Авдотью, она всплескивает руками.

Митревна. Кузнечиха! Авдотьюшка! Да ты ли это?

Авдотья. Я, Митревна. Али не признала?

Митревна (плача). Воротилась, голубушка, воротилась, наша красавица, на беду, на разоренье свое поглядеть… Прохорыч, да ведь это ж кузнечиха, Никиты Иваныча жонка!

Прохорыч. Не вижу…

Митревна. Совсем он у меня слепой стал, доченька. С самого того дня, как горели мы, помутилось у него в очах.

Авдотья. Оно и не диво, Митревна. У всякого в глазах темно станет.

Прохорыч. А! Стало, это Афросиньина дочка, кузнецова хозяйка. Хоть и не вижу, да слышу. Ну, здравствуй.

Митревна. Прибрела домой, горемычная, вместе с нами слезы лить…

Авдотья. Скажите вы мне, люди добрые, что знаете про мою семью, про мою родню. Всю правду скажите — не жалейте меня!..

Прохорыч. Что жалеть? Нас бог не пожалел… Вот оно — место наше, Рязань-матушка: только дым, и земля, и пепел… И кто жив остался, кто смерть принял — сами того не ведаем. Мертвые не считаны на земле лежат, живые под землей хоронятся.

Васена. Ой, батюшки!

Авдотья. А когда вы моих-то впоследнее видели?

Митревна. Ох, родимая, кого и видала, так не упомню. Ведь что тут было-то! Ждали мы их, ждали, татаров этих, кажись, ни одной ноченьки покойно не спали: всё слушали, не затрубят ли на стенах… А в ту ночь сморило нас, уснули… Только глаза завели, слышим — трубят! С восходу труба голос подает, да этак грозно, зычно… Выбегли мы из своих ворот, смотрим — вся Рязань туда бежит. Ну, и мы, как все, за народом. Да не добежали. Слышим — уже и с заката трубят, и с полудня, и с полуночи… Стало быть, кругом нас облегли. Ночь-то была безлунная, темная, не видать их, проклятых, только слышно — кони ржут да колеса скрипят. А как развиднелось, поглядели мы — и опять в глазах темно стало. Подступила под нас сила несметная, словно тучу черную нанесло. Наши все как есть на стены высыпали. С кого и не спросилось бы — кто стар, немощен, кто мал да слаб, — и те тут… Да что говорить! Три дня, три ночи мужики наши на стенах стояли, так вот — дружина княжая, а так — наши, слободские — с плотницкого краю, с гончарного конца, с вашей — с кузнецкой слободы. И мой-то старик стоял, да немного выстоял… А на четвертый день как закричат они, окаянные, как заверещат! И пошли разом со всех сторон. В стену бревнами бьют, на крыши огонь мечут, стрелами свет божий затмили. Не знаем, от кого и обороняться — от них ли, от поганых, или от огня ихнего летучего. Смотрим — там занялось, тут полыхает, а заливать-то некому. У кого лук, али гвоздырь, али телепень в руках, тому уж не до ведер… Старика моего бревном на пожаре пришибло. Насилу я его в подполье уволокла полумертвого… Думала, уж не отживеет— вовсе плох был.

Прохорыч. Богу-то, видать, плохие не надобны…

Митревна. Не греши, старик! Какая ни исть, а все жисть. Схоронились мы, милая, в земле, что кроты, что черви подземные. Дышать боялись, голодом сидели, покуда в чужом погребе зимнего припасу не нашли.

Васена. Да сколько ж вы, бабушка, дней-то в подполье высидели?

Митревна. А кто ж его знает, доченька! Во тьме, во мраке дня от ночи-то не отличишь. Может, и много раз солнышко восходило, да нам невидимо-неведомо. По мне одна ночка была, только длинна-длиннешенька… А и вышли на белый свет, и тут свету не взвидели. Вот оно что кругом-то деется! Сгинула наша Рязань-матушка с церквами, с теремами, с хоромами боярскими, да и с нашими домишками убогими…

Авдотья. Домы и хоромы новые построить можно… А вот народ-то где? Неужто всех насмерть побили?

Прохорыч. Кого не побили, того в полон угнали. Доходили до нас вести-то, в нору нашу кротовую. Из подполья в подполье слух шел…

Митревна. Постой-ка, матушка! Надо быть, я твою свойственницу давеча видела. Близ нас хоронилась. Как ее… Будто Ильинишной кличут.

Васена. Ильинишной!.. Да это ж, стало, Настасья наша! Тетя Душа! Слышишь?

Авдотья. Постой! Поверить боязно… Она ли это еще!.. Где видали-то? Давно ль?

Митревна. Тамо-тка, у обрыва… Воду она третьего дня подле нас брала.

Васена (срываясь с места). Я побегу, тетя Душа! Поищу ее!

Митревна. Поищи, девонька! Коли жива, так далеко не ушла. А и померла, так тут лежит. Хоронить-то некому.

Авдотья. Сбегай, Васенушка, поищи.

Васена убегает.

Хоть бы ее живую увидать! А от нее, может, и про других что узнаю…

Минута молчания. Прохорыч, пошатнувшись, тяжело опирается на клюку.

(Авдотья поддерживает его.) Сел бы ты на бревнышко, Прохорыч. Трудно тебе на ногах-то стоять.

Прохорыч (усаживается на обгорелое бревно). Что ж, покуда не лежим — посидим.

Митревна (присаживаясь подле него). Не так мы тут, бывало, сиживали, в красном куту, на шитом на полавочнике…

Прохорыч. Что зря говорить — сердце ей растравлять? Бывало, да миновало… Не на конях — не заворотишь. Был город, осталось городище.

Митревна. Ох, горюшко!..

Авдотья (вглядываясь из-под руки вдаль). Идут, кажись. Нет…

Митревна (поглаживая рукой бревно). Ишь ты, бревно какое толстое! И огонь не взял.

Прохорыч. Не взял, да и не помиловал… Как нас с тобой.

Митревна. Верно, батюшка. Ни живые мы с тобой, ни мертвые. До самой души обгорели.

Издали, из-под обрыва, доносятся неясные голоса.

Авдотья. Слышь! Говорят будто… Нашла ее Васена. Идут! (Кидается навстречу и, задохнувшись от тревоги, останавливается.)

Настасья и Васена бегут к ней.

Настасьюшка!

Настасья. Дунюшка! Авдотья Васильевна! Матушка ты наша! (С плачем подбегает к Авдотье и приникает к ее груди.)

Авдотья (гладит ее по голове, по сбившемуся платку, из-под которого торчат седые космы, говорит тихо). Платочек-то прежний, а волоса другие — и не узнаешь. Побелела ты, Настасьюшка!..

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая